35. СК, осень
1 октября 1994 года
СК, город NN
Добрый вечер, Мадам…
Я что-то стал стихи писать. Наверное – нервы или темп такой, ритм – прозу не успеть. Предваряю один из стихов необходимым вступлением. В 1981 году, в июне, я с двумя друзьями однажды пешком отправился во Владивосток. Добрались мы до Минеральных Вод, оттуда утром перебрались в Пятигорск и очутились в городе NN. И вот в альманахе «Влада», редактор которого один из трех путешественников к океану, я прочел его стихи с посвящением, призывающем к ответу. Его коготок так и увяз в этом городе, загляделся на девушек… Спустя несколько лет я написал ему ответ, мне нравилось отдыхать у него в виноградном изобилии после питерских дождей. Естественно, мы все учились в Питере и не думали о конце эпохи, только о барышнях. На том все и погорели. Разрушен Карфаген и Троя… Но это не единственный стих, я еще несколько написал. Печатаю, отправляю без пауз, так что получишь, может быть, даже все вместе... Да, третьим был поручик, Вам известный. Фотографию высылаю как постоянно действующий документ о моем оптимизме (кто еще может быть настолько оптимистом, как не меланхолик?), каждый раз, когда усомнишься в моих делах или состоянии, смотри на сей документ. Я не призрак.
Здесь жара и духота непривычная. Все было бы ничего, если бы не нервотрепки в работе. Все-таки полуторамесячное отсутствие даром не проходит, кому-то хочется использовать любые мои огрехи (непонятно только зачем-с), я же все равно не уйду, работа интересная. Ситуация накаляется, вражда между кланами в имамате, авось уеду на сессию в декабре. Противостояние горцев, желающих жить по шариату, нам - русским. Кавказская война (длилась 47 лет — с 1817 по 1864 годы) продолжается. Дома возобновляется череда срывов. Некая закономерность прослеживается. Да? Даже на бытовом уровне - ненависть.
Я вспоминаю Санкт-Петербург, пение наших бардов-бродяг. Я любовался тобою через огромный круглый и низкий стол прошлого века из кресла напротив. Была атмосфера серебряного века. И мебель антикварная. Отдаленное и фантастическое перемещение во времени и пространстве.
***
23 октября 1994 года
СК
Лючи, привет-привет!
Сегодня очень удачный день, твой звонок застал меня на работе почти в одиночестве. Не мешали. Просто никого не было вокруг. Твои загадочные недомолвки, но я уже оповещен. Но сначала стихотворения, встречай пакет, как договорились в «пространстве странных одиночеств». Это стихотворение я написал 31 июля, вечером. Попав в тот самый день под последний июльский ливень, спеша к Вам…
Даже оставаясь один, я совершенно не могу собраться с мыслями… Нет музыки… Я оповещен, дышать еще трудней и горше, когда указывают на вторую роковую ошибку. Но это внутри. Внешне лишь усталость. Конфликты с зам.зав.гавами всю предыдущую неделю. Памятная среда, потом жаркий четверг, нейтральная пятница и терра инкогнита выходных… «Terra Incognita» (с лат.«Неизвестная земля») у Владимира Набокова есть такой рассказ. Советую тебе найти его «Дар», пользоваться, как учебником, чтобы изыски не зашкаливали в тексте. Он умеет открыть глаза на огрехи и ляпы (очепятки).
Когда я слышу твой голос, кажется таким реальным вырваться и приехать к тебе, быть рядом всегда. Я кладу трубку и вспоминаю о достоинстве (вернее, отсутствие оного) купюр в моем кармане, об отсутствии ближних перспектив и об упущенном шансе. Но напомню, что есть способы быть оптимистом. Даже ненавидимая мною Москва стала желанным городом. А здесь все так некрасиво, убого, коварно. Тоскливо. Нет стремительного движения presto, а медлительность не обзовешь ни одним итальянским музыкальным термином.
Дома печально. Я уже в своей долгой жизни попадался с жалостью грошовой, а другой не бывает. Наверное, мне не хватает жестокости, свойственной натурам цельным, идущим только к своей цели. И я буду лгать, изворачиваться и нянчиться, и стремиться увидеть тебя. Прости. Я мог (вполне мог) оставить ее в психушке и выехать с дочкой к Вам, к своим, прочь из чуждого мира на фоне… Я уже писал, что чувствую, это историческая данность – днем раньше, годом позже. Нечего тут делать. Теперь, увы…
Просмотри фрагменты из материалов к повести, может быть, я что-то лишнее позволяю себе… Не знаю, в душе музыки нет. Там часто повторяется, что вмешался страх, мучительные сновидения, которыми… Ангелы хохотали… Какая тоска.
За воротник упала единственная капля дождя июля пятого числа, из вращения родилась поэма вальса, Шопен не умирал. Сверься с высшим суфлером, редактируй по-своему, подальше от мартышек. Жди следующего письма, пакета и т.д.
Целую тебя, целую!
Целую, твой Виллиам
***
29 октября 1994 года
СК
Лючи, здравствуй!
Осень всегда сумасшедшая. И много боли. Неправда, что пышное природы увядание радует глаз. Что-то кромсает душу. И вот твое письмо от 11 октября. Не кори себя, обязательно пиши о том, что на душе. Особенно, когда больнее, хуже и хуже… Мы хоть и договаривались в Москве не говорить о домашних в переписке, но кричит душа.
Тут такая свистопляска во всем. Четверг. Звонок. Истерика. Я до 20.00 обязан быть в редакции. Требуют сейчас, ныне в 16.00. А мы ждем известий из ущелья, оставили столбец под горящие новости. В худшем случае раньше ставил туда стихи. А человек не вернулся, молчит радиосвязь. Реальность. Быт. Чертовщина!
Притаскивает сюда ребенка, и я веду (везу) их домой, пристыженный и неполноценный работник редакции, в которой в четверг не существует даже стихийных бедствий! Выговорился. К черту эти восточные страсти! Было два срыва за последний месяц. Трижды я твердо (серьезно!) говорил о разводе. А утром… что ты поделаешь со зверьком, которого сам приручил. Хотя зверек кусается (чуть вены мне не перегрызла, прости подробность). Какие-то болезни еще к нам прицепились. Господь наслал испытание.
Я-то спокоен, скоро сессия, заберу дочку к своим, хотя бы на время, чтобы креститься самому и ей. Лишь бы мир не рухнул. Корреспондент вернулся через три дня. Живой. Это уже много. Заметки стали теперь короче, как военные сводки. То, что ребята гибнут и люди пропадают – не секрет. Пьем и не пьянеем, когда возвращаются! Меня тоже так встречали. Не часто теперь, цвет волос светловат. Да и сам бледноват. Не рвусь в бой, хочется покоя и обыденности.
Здесь холодная осень. Не обращаю внимания на красоты, только поеживаюсь от холода и тороплюсь. Хочется домой. Дело не сладилось. Путешествие кажется далеким и нереальным. И необходимым. Поручик дал знать, прислал из Москвы (он все еще там) большое письмо. Каялся, что не звонил тебе, хвалил. Если встретишься с кем, сырое не показывай. Вообще пока никому не показывай, это только тебе, о тебе… Ты не расстраивайся, я столько написал! Высылать ли? Занята? Да? Пишешь? Я рад! Надеюсь, до отъезда в Санкт-Петербург получу обещанные тетради, в поезде будет время прочитать. Мне нравится все, исходящие от Вас. Жду!
Целую тебя, целую с нетерпением.
Ваш покорный непокорный Виллиам