Грузинский Байрон

               
                «Что мне золото и серебро богача?
        С мертвым воздухом комнат мне нечем делиться.»
      
            Осень в Тбилиси в том году была холодная. Непрерывно шли дожди, но даже когда они ненадолго прекращались, погода оставалась мрачной и пасмурной. Ветер рвал рваные облака.
             Быстро опустился вечер. В домах зажигались огоньки, а со стороны Мтацминдской церкви доносились удары колокола, и глухой и тоскливый звон рассыпался в отсыревшем воздухе. Александр Чавчавадзе часто выходил на балкон и напряжённо всматривался в темноту. В его доме сегодня ждали гостей. И вот четыре фигуры вынырнули из темноты.
               - Сюда, сюда, - тихо позвал Чавчавадзе и вышел навстречу.
                В небольшой зале богатого дома собралось немногочисленное общество самых близких друзей и родственников: поэты Григол и Вахтанг Орбелиани, Манана Орбелиани и младшая дочь Александра Чавчавадзе – Екатерина. В уголке на диванчике сидел её двенадцатилетний товарищ    Нико Бараташвили, которого в семье звали просто Тато.
                Двери залы распахнулись. На пороге стояли хозяин дома и курчавый молодой человек в дорожных сапогах.
                - Господа, - тихо сказал Чавчавадзе, - разрешите представить: Александр Сергеевич Пушкин…
                Для Нико эта встреча была незабываемой. Притаившись в углу, он жадно слушал и запоминал всё услышанное. Голос великого поэта, звонкий и чистый, казалось заполнил все уголки комнаты. Нико, судорожно стиснув колени, внимал этому голосу, стараясь вобрать в себя всю прелесть волшебного пушкинского слога в его чарующем ямбе.  Скоро старинные стенные часы пробили двенадцать раз, и Александр Сергеевич поспешил откланяться.
                Катя и Нико остались вдвоём. Они молчали. Говорить не хотелось. Ещё слишком свежо было впечатление, казалось, ещё звучат чеканные рифмы пушкинских строк. Наконец Катя прервала молчание: «Я думала, ты покажешь Александру Сергеевичу свои стихи. Ты же хотел.» «Нет, - отозвался Нико, - всё моё очень слабо… Но всё равно я напишу хорошо, вот увидишь… Ты ещё прочтёшь книгу стихов Николоза Бараташвили…
              Но всё оказалось не так просто, как хотелось двенадцатилетнему мальчику. Книгу своих стихов он так и не увидел никогда. В силу многих обстоятельств колея его жизненного пути свернула совсем в иную сторону.
              Нико рано стал писать стихи. Детство он провёл в доме своего отца – князя Мелитона Бараташвили. Представитель знатного, но обедневшего рода, хорошо образованный человек, князь Бараташвили служил переводчиком при наместниках Кавказа – Ермолове и Паскевиче. Несколько раз избирался предводителем дворянства Тифлисского уезда. Его дом посещали видные поэты и общественные деятели Грузии того времени:  Александр Чавчавадзе, Игнатий Иоселиани, Григол Орбелиани и многие другие. Любознательный и очень впечатлительный мальчик внимательно прислушивался к разговорам взрослых. Он мечтал стать таким же, как дядя Григол, или как отец – высоким, красивым, затянутым в мундир с серебряными пуговицами, с саблей на боку. Он мечтал стать военным, но… судьба решила по-иному. Николоза отдали в  тифлисскую Калоубанскую приходскую школу, а затем  в Тифлисскую благородную  гимназию (ныне №1   Тбилисская классическая гимназия). Нико учился очень хорошо. Он был весёлым и остроумным мальчиком, любившим всякие проказы и шутки.  Он много писал. Его едкие эпиграммы пользовались большим успехом. Кроме того, он начал большую поэму «Иверийцы», в которой воспевалась Грузия Х-ХII веков. Ему пророчили большое будущее, однако с ним неожиданно  произошло несчастье. Николоз упал с лестницы и сломал ногу. О военной службе уже не могло быть и речи. Эта чёрная лестница, в правом крыле школы много лет приковывала к себе внимание, как участница, пусть очень печального, но знаменательного   случая в жизни ученика, ставшего поэтической  гордостью страны и её культуры,  но после капитального ремонта гимназии, она то ли не вписалась в новый дизайн этого крыла, то ли вообще забыли о том, что эта лестница, ставшая когда-то одним из поворотных звеньев в жизни гениального поэта и вместе с ним стала историей, была снесена и, ставшая уже никому не нужным ломом, заняла своё место на свалке. Но… что же с Нико было дальше?..
              На поступление в университет не хватило денег, и юный поэт, окончив в 1835 году гимназию, поступил на службу в «Экспедицию суда и расправы». Потомок Багратионов, за мизерное жалованье служил в пыльной канцелярии, рассматривая тяжбы, споры, составляя формулярные списки и докладные реестров. Отец обанкротился. Семья обнищала. Такова была судьба человека, чья философская лирика, по выражению критиков, своей искренностью и глубиной «напоминает псалмы Давида, кого историки литературы по праву ставят   в один ряд с великими поэтами-романтиками Дж.Байроном,   П.Б.Шелли, Д.Китсом, М.Лермонтовым, Ш.Петефи. После Шота Руставели - на протяжении почти шестисот лет никто не поднимал грузинскую поэзию до столь высокого национального и общечеловеческого значения, до какого возвел ее Николоз Бараташвили.
                Там отрясал я прах от ног
                И отдыхал душой разбитой.
                Лампады кроткий огонек
                Бросал дрожащий свет на плиты.
        Он, внешне производивший впечатление гуляки, остроумца, чуть более, чем нужно, злого на язык, на самом деле испытывал глубокое внутреннее разочарование и одиночество.  Он был одинок.  Совсем одинок. Через всю свою жизнь он пронёс любовь к одной женщине – Екатерине Чавчавадзе, той самой Кате, которая привела его когда-то в дом отца послушать Пушкина. Эта любовь развернула талант юноши необычайно. До него так о любви никто не писал. В этих стихах – ни тени восточной неги, эстетизированной эротики, телесной мелкости. Эти стихи – предельный порыв духа.
К тому же, поэт встречал в девушке неравнодушие. Они были молоды; и он так же хорош собой – стройный крепкий юноша со сходящимися плавными бровями, удлинёнными чёрными глазами, каштановыми кудрями.
Стихи, посвященные ей, — блестящие образцы любовной лирики.
                Что странного, что я пишу стихи?
                Ведь в них и чувства не в обычном роде.
                Я б солнцем быть хотел, чтоб на восходе
                Увенчивать лучами гор верхи.

                Чтоб мой приход сопровождали птицы
                Безумным ликованьем вдалеке;
                Чтоб ты была росой, моя царица,
                И падала на розы в цветнике;   
              Но любовь эта была несчастливой. Екатерина вышла замуж за мегрельского принца Дадиани.
          Разбитый стоял Нико на венчании своей возлюбленной в Сионском соборе. Свидетелями скольких таких страданий были стены этого храма. Быть может пред этим алтарём стояла царица Тамар под венцом, а где-то в дальнем углу таился Шота Руставели.
                Жрецом и жертвой был я сам.
                В том тихом храме средь пустыни
                Курил я в сердце фимиам
                Любви - единственной святыне.               
          Не мог Нико выносить более эту пытку. Он вышел из храма. Узкая улочка была запружена народом; многие залезли на колокольню, заняли крыши соседних домов.  Даже из крепости Нарикала высыпал народ, чтобы увидеть интересное зрелище – ведь не каждый день женятся принцы. Так Нико  Бараташвили потерпел в жизни ещё одно «поражение». Но потеряв свою любимую, поэт не озлобился, не уронил своего дара. Только голос зазвучал ещё печальней, ещё глубинней.
          Он теперь будто плыл по течению, но в глубине души протестуя, не в силах примириться. И всё-таки казалось, совершенно сокрушённый жизнью поэт находит в себе силы для создания таких шедевров, как «Синий цвет».
                Цвет небесный, синий цвет,
                Полюбил я с малых лет.
                В детстве он мне означал
                Синеву иных начал.
                ……………………
                Это синий негустой
                Иней над моей плитой.
                Это сизый зимний дым
                Мглы над именем моим.
         Его творчество положило начало реализму в грузинской поэзии – дороге, по которой пошли Важа Пшавела и Галактион Табидзе.  Мир, созданный в стихах Николоза Бараташвили – это мир человека широчайшей души, намного опередившего свою эпоху, человека, познавшего всю горечь жизни и безгранично верящего в торжество светлого и красивого. Совершенным образцом лирики Бараташвили является его стихотворение «Мерани» — одно из любимых стихотворений грузинского народа.
                Я пришпорил коня, позабыв о привычной дороге.
                Сзади ворон кричит, как всегда, предвещая тревогу.
                Что ж, Мерани, лети, как придется, по жизни, по свету,
                с черной мыслью сплети обезумевший, яростный ветер.

                Воздух, воды и твердь рассеки, бей копытом невзгоды!
                Слышишь, конь, торопись! Сократи расстоянья и годы.
                Слышишь, конь, не щади ни себя, ни меня в бурях грозных;
                в стужу, слякоть и зной ты скачи, не надеясь на отдых.

                За спиной — отчий дом, плечи друга, улыбка любимой.
                Все забыто, разбито и скрыто в удушливом дыме.
                Мне отчизной в ночи станет место шального ночлега;
                со звездой заведу разговор, отдыхая от бега.               
          Мир его души -  огромен, но не в пример его земному пути.  В 1844 году, прослужив полгода помощником нахичеванского уездного начальника, он был переведен на ту же должность в Ганджу, где скоро заболел злокачественной малярией, от которой и скончался на чужбине, в “жалкой избе”, совершенно одинокий 9   октября 1845 года в возрасте 27 лет. Похоронен был в Гандже во дворе крепостной церкви, не оплаканный родными и друзьями. Ужасный конец прекраснейшего начала…
          При его жизни не было напечатано ни одной его строчки. Стихи его распространялись лишь в немногочисленных автографах и списках. Впервые несколько стихотворений   были опубликованы лишь через семь лет после его смерти, в 1852 году, а после издания в 1876 году сборника его стихов (всего 42 стихотворения, но каких!!!) на грузинском языке, он стал одним из самых популярных поэтов Грузии.
          Лишь спустя почти полвека после смерти поэта, в 1893 году, его прах был перенесен в Тбилиси. У вокзала собралась многотысячная толпа, обнажившая головы и преклонившая колени перед прахом своего великого поэта. 
          Ушёл гениальный мальчик, и скрылся его Мерани в безоблачной дали и    полетели назад «кручи горные». «Сквозь грозу» и сейчас мчит волшебный конь, «чтобы встречный вихрь унёс думы чёрные.»
               

                Мераб Догонадзе
                доктор педагогических наук