Русские в Голливуде 5

Марина Постникова
Янка.

Черт потащил меня в это болото.  Тот путь, что мы прошли по узкоколейке не вызывал сомнений, однако кажется мы прошли  то место, где нужно было свернуть в лес. Сначала таких поворотов было много, а потом не стало совсем, да и сама узкоколейка совершенно заросла кустарником. Уже почти полностью стемнело. А у нас нет ни фонарика, ни даже спичек.
-Стой, - сказал Антон, - так мы с тобой без дыры до Америки доберемся.
Я остановилась, если честно говорить, то я порядочно устала, и благодарна была Антону за эту возможность немного отдохнуть.
-А что ты предлагаешь?
-Надо отдохнуть, заночуем прямо здесь, - ответил Антон, оглядывая место вокруг.
-Ты сошел с ума, - возмутилась я, но довольно слабо, потому что на сильное возмущение сил у меня уже не осталось, - где здесь ночевать?
Антон огляделся и сказал:
- Прямо здесь, по крайней мере, твердая почва под ногами, а как рассветет,  пойдем обратно.
Он залез в мой рюкзак, нашел мою косметичку, покопался в ней, вытащил мою любимую пилку, потом начал обламывать вокруг сухие ветки кустарника и складывать их в костер.
-Антон, у нас нет ни спичек, ни зажигалки, простонала я.
-Я знаю, - он отвечал так бодро, что казалось это одна я таскалась целый день по лесам и болотам, а он сидел и ждал меня здесь, чтобы скомандовать - нарви сухой травы.
Сказал и пошел в лес. Я нарвала травы, сложила целый сноп и уселась на него. Потом подумала, что сидеть на нем действительно удобно, а сидеть нам придется еще часов восемь, до рассвета, и ре-шила для костра нарвать еще один сноп.
Антон вернулся с целой охапкой толстых сухих прутьев. Сложил их на траву, приготовленную мной прямо на рельсах. По-том наклонился к рельсе, вытер  ее, подул, приложил туда сухой мох и чиркнул по рельсе моей любимой пилочкой для ногтей. Сверкнула искра и мох задымился, он подул на него, и загорелась сухая трава, а через несколько минут у нас уже горел добрый теп-лый костер, делая необъятное пространство вокруг нас уютным и приятным.
Антон вытащил из кармана сверток, развернул его. Это ока-зались остатки от нашего незатейливого обеда. Картошина и ку-сок хлеба. Я даже не заметила, когда он спрятал их. Он протянул мне картошину и хлеб.
-Нет, - сказала я, - ешь ты, я не хочу.
-Неправда, - мягко, но настойчиво проговорил Антон, - есть ты хочешь, и съешь половину, вторую половину оставишь мне, у нас еще осталось молоко.
-Я же оставила его там, на столе, - испугалась я.
-Нет, - ответил Антон и достал из рюкзака бутылку с ос-татками молока,  - ты несла его в своем рюкзаке.
-Ты как будто знал, что мы заблудимся, - обиделась я.
-Нет, просто я перестраховался, - ответил Антон просто и мягко, по-доброму.
Этот его тон смутил меня. Мне так стало вдруг жалко все и всех, и Антона, и себя любимую, что я заплакала.
Антон обнял меня и тихо проговорил:
-Ну, что ты плачешь, дурочка, не плачь, не надо.
А я все плакала и не могла никак успокоиться. Его спокойный голос, его тепло, его сила, только усилили мой приступ острой жалости к себе.
Антон пересадил меня к себе на колени, обнял и начал укачи-вать как ребенка. И я уснула.
Мне приснился папа. Вернее мне приснилось одно из моих детских воспоминаний, мне приснилось, как мы играем в «Монопо-лию». Папа всегда очень сильно горячился, когда я делала что-то не так. Он вставал, ходил, много курил. А сейчас во сне он не ругал меня, а просто строго и очень внимательно смотрел на меня. Мне хотелось спрятаться от этого взгляда, но я не могла, куда бы я не повернулась, он везде настигал меня. А я все время пыталась по-нять, в чем моя вина, я то глядела на папу, то на игру, разложенную на ковре, и не понимала. И не понимала, сердится папа на меня или нет.
Мне казалось, что я спала всего несколько минут, но разбудил меня первый луч рассвета. Я открыла глаза и поняла, что лежу. И не просто лежу, а лежу на охапке сухой травы в гигантских, теп-лых объятиях Антона. Одну свою руку он подложил мне под голову, а второй обнимал меня, укрывая полой своей куртки. И мне это не было неприятно. Я тихонько повернулась и поцеловала его в нос. А он внезапно открыл глаза. И я почувствовала, как заливаюсь крас-кой.
-Доброе утро, - сказал Антон, невозмутимо, как будто не за-метил моего поступка. – Как спалось?
Я быстро поднялась на ноги, потянулась. Ну, раз ты ничего «не заметил», я то же сделаю вид, что ничего «не было».
-Спалось шикарно, - ответила я, как ни в чем не бывало, - а сколько времени?
Антон тоже поднялся, потянулся, и тут я заметила, что мой поступок не остался им не замеченным, его выдала физиологи. Ох, мужики!!!
Он отвернулся от меня, посмотрел на солнышко из-под руки и ответил:
-Судя по всему около шести утра.
Антон сделал несколько гимнастических упражнений. Потом убежал в кусты и не возвращался минут десять, я уже начала волноваться, когда он вернулся, неся в руках небольшой кулек, по-дошел и протянул его мне:
-Держи, это завтрак.
В кульке были ягоды. Красные сморщенные, такие, как те ко-торые росли у бараков на торфоразработках.
-Что это? – спросила я.
-Не знаю, но, судя по тому, что я жив, есть их можно, я вчера испытал их на себе.
-Ты что, и мне ничего не сказал, - рассердилась я.
-Пугать не хотел, - ответил уклончиво Антон. – Ешь, да пой-дем, надо возвращаться.
Он вел себя немного не адекватно: отворачивал взгляд, не к месту улыбался, странно прерывисто дышал.
-Антон, как ты себя чувствуешь? – спросила я участливо.
На мой невинный вопрос он отреагировал бурно: резко отвер-нулся от меня и сердито проговорил:
-Прекрасно я себя чувствую, только вот что я тебе скажу, - он повернулся ко мне, открыл рот, что бы сказать что-то, потом тяжело вздохнул и тихо промолвил: - Нет, ничего, ешь ягоды, и пойдем.

Антон.

Я полный кретин и ничтожество. Что со мной происходит, что со мной делает эта маленькая женщина. Я перестал владеть собой. У меня сбивается дыхание и кружится голова, как будто я  институтка на экзаменах. Никогда, ничего подобного со мной не происходило. Как только вернемся в город, сдам ее Рузанне с рук на руки и откажусь от работы. Хреновый из меня телохранитель. Не умеешь, не берись. И вообще, соберись тряпка, ты еще не закончил дело.
Мы пошли по рельсам обратно по своим следам, стараясь не пропустить нужный поворот. Через полчаса мы его нашли или нам показалось, что мы его нашли.
Тропинка была еле заметной, заросшей диким лесом, но я могу поклясться, что она была.
Мы сошли с узкоколейки и углубились в лес. Утро было блеклое, серое, солнце спряталось в лохматых лоскутах  облаков. Опреде-лить стороны света было практически невозможно. Не было ни одной известной мне народной приметы.
Мы шли буквально наугад, лес вокруг нас становился все меньше похож на лес. Скорее это были кустарниковые заросли, со-стоявшие из низкорослых кривых березок и осинок.
В душе моей рождались подозрения одно страшнее другого, но одно из них было наиболее правдоподобным. Что скоро и подтвер-дилось реальными фактами.
Сначала путь нам преградило некое наземное сооружение очень похожее на канал, стенки которого были сооружены из ши-роких потемневших от времени и сырости досок.  Местами эти стенки уже обвалились,   обнажая черный вязкий грунт, в котором и были устроены эти гидросооружения.
-Антон, остановись, - проговорила Янка, тяжело дыша, - тебе не кажется, что мы снова заблудились.
Мне ничего не оставалось, как признать это ее подозрение абсолютно очевидным.
-Нет, - сказал я, -  мне это совсем не кажется, я в этом просто уверен.
-Да, - согласилась Янка, - я не помню, чтобы мы переправля-лись через какой либо водоем.
Мне нечего было ей ответить, она была права на все сто. А мне надо было немного подумать и проанализировать, и понять, где я совершил ошибку, где свернул неправильно.
Рядом со мной из земли торчал столбик, на вид довольно крепкий, от воды на достаточном расстоянии, и я без боязни при-сел на него.
Деревня находилась на востоке от Мериканского болота. В этом я был уверен, но вот в чем вопрос: в какую сторону мы заблу-дились вчера? И в какую уклонились сегодня? В любом случае от-веты можно найти только на узкоколейке, и то если вернуться на нее.
Я увлекся своими мыслями, погрузился в них с головой и не за-метил, как столбик подо мной начал погружаться вниз. Очнулся я только тогда, когда он стал угрожающе трещать подо мной. Я прислушался, сообразил и безнадежно упустил время. Последнее, что я увидел, это искаженной от стража лицо Янки, и ее немой крик. Я попытался догнать упущенное мгновение, вскочил на ноги, но это только усугубило мое шаткое, в прямом смысле этого слова, положение.
Под тяжестью моего могучего тела, некогда крепкий дощатый щит, удерживающий эту часть берега, треснул и посыпался в воду, увлекая за собой и доски, и землю, и мой столбик, и меня.
Я свалился в воду и мгновенно погрузился в  нее с головой. По-скольку я падал первым, за мной в воду посыпались обломки досок, куски земли.  Я сообразил, что это может быть смертельно опасно, но отплывать мне было некуда, вода в этом водоеме давно пе-рестала быть водой, это была мутная вязкая зловонная жижа. Я понял, что меня здесь прихватило крепко. Не плыть, не вынырнуть не представлялось возможным. Это трясина, и чем больше я дергаюсь, тем быстрей погружаюсь.

Янка.

Мне очень хотелось закричать, но звука не было. Был только ужас, охвативший меня. В первый момент, когда Антон грохнулся в воду, я хотела прыгнуть за ним, но только страх удержал меня, не дал мне сдвинуться с места, сковав все мои мускулы.
Я стояла и несколько секунд наблюдала, как увеличивается размер этого болота, за счет уменьшения береговой линии. 
Бревно, на котором сидел Антон, после обвала берега вылезло из земли, и теперь  лежало поперек канала, перегораживая его как мостик. Видимо, когда-то оно служило сваей и соединялось с до-щатым щитом. Грунт между бревном и щитом вымыло, и по-требовалось небольшое усилие, чтобы свалить его.  Щит, падая, по-тащил бревно за собой, и буквально вырвал его из грунта. Теперь и щит и бревно находились в горизонтальном состоянии и пред-ставляли собой импровизированную переправу.
Я бросила на землю свой рюкзак и быстро перебралась на это сооружение, осторожно легла на живот и опустила обе руки в воду. Грязная, мутная, рыжая жижа приводила меня в ужас, к тому же она была не просто холодная, а  ледяная. Но страшнее всего мне сейчас было за Антона. И я шарила в воде руками, погружая их как можно глубже, и кричала во все горло:
-Антон, где ты, Антон.
Что-то липкое и скользкое скользнуло по моей руке, мне было противно, но я схватила это и потянула изо всех сил. Это оказа-лась черная старая коряга. Я откинула ее в строну, и снова погру-зила руки в воду.
-Антон, ну где же ты, Антон!?
Внезапно там под водой кто-то схватил меня за руки, в тот момент мне показалось, что это были никак не меньше, как челю-сти крокодила, такая острая боль пронзила мои околевшие кисти.
Страшная сила потащила меня вниз. Я сопротивлялась. Хо-рошо, что на этот раз настил подо мной оказался более крепким, чем та сила, что держала Антона под водой.
Он  вынырнул  из-под воды, и я, схватив его за ворот куртки, подтащила к настилу. Он с шумом выдохнул, улыбнулся и прогово-рил:
-Привет, это я.
Он весь в грязи, но со счастливой улыбкой на лице. Была сча-стлива и я. Я обхватила лицо Антона ладонями и принялась по-крывать поцелуями, несмотря на то, что оно, мягко говоря, издавал дурной запах.
Антон выбрался на берег, отряхнулся, как собака и начал раз-деваться.
-Какое счастье, что телогрейка оказалась мне мала, она точно утащила бы меня на дно, - проговорил Антон.
Действительно легкая спортивная куртка, можно сказать, спасла ему жизнь. Она не пропустила влагу вовнутрь и помогла ему подняться на поверхность, сыграв роль спасательного жилета.
Мы тщательно выжали с ним всю его одежду,  которую он снимал поочередно, а после выкручивания развешивал на кустах. Когда дело дошло до трусов, Антон  немного смутился и проговорил:
-Отвернись, пожалуйста.
Я усмехнулась и отвернулась. Но я бы была не я, если бы не обернулась, хотя бы на секунду, и я обернулась.
И кто сказал, что подсматривать неприлично? Я считаю, что я не подсматривала, а любовалась. Антон действительно был очень красив. У него было тело античного атлета с красиво очерченной мускулатурой рук, ног, спины и ягодиц. Волосы его сейчас были рас-пущены по плечам, но даже влага не распрямила их, они красиво мягкими волнами спускались ниже плеч.
Он отжал свои трусы и тут же натянул их, и обернулся.
-Подглядывать нехорошо, - сказал он улыбнувшись. Он все по-нял, понял даже то, что я еще сама понимать не хотела.
Антон быстро оделся в свою сырую одежду и проговорил:
-А теперь бегом, а то я замерзну.
И мы побежали. Я не спрашивала, куда и зачем, я просто бе-жала за ним, доверившись ему полностью. Он большой и сильный, и добрый, он плохо мне не сделает. И кажется, я его….


Антон.

Я немного удивлялся тому, что мы легко и непринужденно бежали всю обратную дорогу. Я то всегда бегал легко, да и  подго-няла мокрая одежда, которая немедленно заморозила бы меня, ос-тановись я хотя бы на минуту. А что гнало Янку, которая за время нашей пробежки ни разу не потеряла дыхание, ни разу не за-стонала и ни разу не остановилась?
Мы довольно быстро выбрались на узкоколейку, сориентиро-вались куда бежать и  буквально через несколько метров обратного хода нашли необходимое направление.
Погода тоже стала помогать нам. Солнце выглядывало из-за облаков, освещая темные верхушки высоченных сосен и елей, и по-казывало нам направление пути.
Деревня встретила нас ярким теплым солнечным утром, на-полненным щебетом птиц и запахом прелой земли. Весна берет свое, сейчас земля только просыпается, а через недельку все встрепенется, зацветет и заживет полной жизнью.
-Пойдем прямо к бабе Поле, - предложила Яна, - у нее навер-няка есть, что пожевать.
-Пройдем, - согласился я.
Первое, что насторожило меня в деревне, это дым. Вернее полное его отсутствие.
-У бабы Поли есть газ? – спросил я.
-Нет, а что? – удивилась моему вопросу Янка.
-Ничего, пойдем, только боюсь, рассчитывать нам на горячий завтрак не придется, печь, судя по всему, старушка еще не топила.
Но отсутствие горячего завтрака оказалось не самым страшным, что ожидало нас в доме у бабы Поли.
Дверь дома была распахнута настежь, а это уже сам по себе первый признак неприятностей.
-Баба Поля, - позвала Янка.
Ответа не последовало. Янка повернулась ко мне и испуганно проговорила:
-Антон, я боюсь.
-Стой здесь, - сказал я и пошел в дом.
Я правильно сделал, что оставил Янку на улице, ей не надо было видеть того, что увидел я.
 В чистенькой кухоньке, где мы вчера так уютно пили чай, царил полный беспорядок. Были раскиданы кастрюли и тарелки, самовар валялся на столе, и вода из него пролилась на стол и пол.  Чугунок со щами стоявший на печке тоже был опрокинут, и желтым маслом была перепачкана вся беленая печь.
Посредине  кухни лежал опрокинутый стул. Он смотрел на меня обратной стороной сиденья,  к ножкам стула были привязаны ноги, обутые в красные вязаные тапочки.
Баба Поля лежала привязанная к опрокинутому на спинку стулу. Седые волосы разметались по полу, беззубый рот был от-крыт, все лицо было в крови.
Я вернулся на улицу, где оставил Янку. Она сидела на крыльце и тряслась от страха  и нервного возбуждения. Увидев меня, она вско-чила и вцепилась в мою руку, с мольбой заглядывая в мои глаза. Я не выдержал этого взгляда – отвернулся.
-Надо уходить отсюда, - проговорил я.
Янка опустилась на крыльцо, обхватила колени руками и за-плакала, тихо почти беззвучно. Ее выдавали только слегка подра-гивающие плечи.
Я вспомнил, как еще вчера старушка рассуждала о том, когда придет ее смертный час. Вот уж воистину, нам не дано знать, что написано в книге судеб.
Я спустился со ступенек и протянул руку Янке.
-Пойдем, мы ей уже ничем не поможем.
-Антон, ее надо похоронить, - прошептала Янка.
-Нет, Яна, она умерла не своей смертью, здесь все надо оста-вить, как есть, и вызвать милицию, пусть этим занимаются ком-петентные органы. Мы ей уже ничем не поможем, поэтому, чем быстрее мы отсюда уйдем, тем лучше будет и нам и ей. Ну, пойдем.
Я поднял Янку и потащил ее за собой. Она нехотя сопротив-лялась, потом совсем остановилась:
-Куда? Куда мы пойдем, на земле нет места для нас. Почему ме-ня все время хотят убить, - она опустилась на колени, подняла к небу лицо и прокричала: - Что тебе от меня надо, за что ты долбаешь меня всю жизнь, ты отнял у меня всех моих близких, что я должна еще сделать, что бы…
Договорить я ней не дал. У Янки была истерика. А мне извес-тен только один способ борьбы с истерикой. Я несильно замахнулся и шлепнул Янку по щеке. Она на миг опешила от такого беспар-донного обращения с ней,  замолчала, потом вздохнула, кивнула, поднялась на ноги и пошла к бабушкиному дому. Теперь уже опешил я. А Янка, отойдя от меня несколько шагов, обернулась и при-крикнула на меня:
-Что встал? Уходить, так уходить, пошли, я кое-что приду-мала, - сказала и пошла еще быстрей,  прибавил шагу и я,  поэтому, когда она неожиданно остановилась, натолкнулся на нее, она чуть не упала, успев обеими руками   схватиться за меня. Я невольным движением подхватил ее и прижал к себе. Я чувствовал, как дрожит ее хрупкое маленькое тело, слышал, как стучат в нервном ознобе зубы. И  мне стало ее непросто жалко, чувство, охватившее меня жалостью назвать нельзя, может это…
Янка высвободилась из моих объятий. Несколько минут мы оба приходили в себя, стояли на одном месте, покашливая и вздыхая не в силах начать разговор, не находя темы для него.
-Антон куда же мы все-таки поедем? Далеко уехать не смо-жем, горючка практически на «0».
-Ничего проедем, сколько сможем, а потом доберемся авто-стопом или на рейсовом автобусе.
-А куда поедем? – снова спросила Янка.
-Домой, - ответил я, - надоело по лесам скитаться, домой хочу.
-Куда домой? Ты же говорил, что у тебя дома нет, - удивилась Янка.
-А я к тебе поеду, примешь?
Янка улыбнулась, покачала головой и тихо проговорила:
-В качестве кого?
-Телохранителя, - ответил я, потом подумал и добавил: - По-ка…
-Пока? – переспросила Янка, - а потом?
-Давай сначала официальную часть закончим, - сказал я, - а потом перейдем к решению личных вопросов. Хорошо?
-Хорошо, - согласилась Янка.