Глава 17.
После того, как Пищалкин махнул рукой с мощеного бетонными плитами «перрона» уходящему вагону, а, может, еще и Караваеву или кому-то другому, Федор Иванович прилег на скомканную постель.
Колеса устало погромыхивали на стыках рельсов, вагон чуть покачивало, но Караваеву даже не дремалось — успеет, если что, и подремать, и поспать. Впереди еще длинная длинная дорога. Проехали от станции минут десять, и поезд застопорился.
Уставился в потолок, внутри которого были вмонтированы лампы и, понятное дело, давно неработающий кондиционер. Хотя сейчас не лето, и работает ли кондиционер в купе, или нет, Караваева, да, наверное и всех пассажиров поезда мало волновало.
Федор Иванович вдруг задумался. Мысли его медленной волной попытались расплескаться в далеком прошлом. Таком далеком, что он даже удивился тому, что они полезли именно «в туда». Ему только-только исполнилось семь. Скоро в школу собираться, а он знает всего только две буквы. «А» и «М». И все. Феденька даже не может сложить из них слово «мама». Ну да ладно, как говаривал тогда отец, а школа-то зачем. Вот пойдет в школу, там и научат. Не только буквам всем, но, может, и чему-то путному. А не научат, вернее, не впитает в себя науки нужные, терпуг ему в руки, пущай руками поработает, коли в мозгах дребедень завелась...
...Лето прощалось с малышом.
Теплая речушка. Грозовые тучи. Ливень. Долгий, теплый. Кособокие, слепящие молнии... Громовые разряды где-то за холмом... За ними — град. Некрупный, но щедрый. Полосой прошел и по воде и, убежав за холм, творит там, уже покрупнее, беспредел. И снова льет...
Караваев-малый до сих пор в воде. Его друзья уже все разбежались по домам. Грязные потоки, стремящиеся к речушке отовсюду вспенили, взбудоражили ее... Но как из нее, пускай и грязной, но теплой, выбираться под холодный ливень? Лучше переждать... И малыш, погрузившись, чтобы удержаться, почти по икры в ил, сидит по горло в воде. А она прибывает и прибывает. Вот-вот и сорвет его худенькое тельце... Его одежду, которую он оставил на берегу, вода уже унесла.
И теплая вода таки сорвала маленького Федю. И понесла к огромной бушующей реке, которая была всего в пятистах метрах от речушки, в которой он купался...
Он бы никогда не вырвался из бушующего потока, если бы вдруг не образовался вокруг Феди бурун, который выбросил его перед поворотом, на мелководье.
Огромная, почти двухкилометровая река ревела рядом, а Федя, дрожа, наконец-то выбрался на берег. Сверху поливал холоднющий дождь. Рядом был автомобильный мост и он с последних сил побежал под него — там было теплее и сухо.
Дождь, наконец-то почти прекратился. Из-за еще темных, но уже рваных туч, проглянуло солнце. Громыхало уже где-то дальше. Видно гром и молнии увели с собой и град и дождь. Федя только успел отдышаться, как под мост вдруг влетел небольшой, с теннисный мяч, огненный сгусток. Он шипел и вертелся. Роняя искры, огненный шар медленно приближался к мальчику. Десять метров, восемь, шесть... Феде казалось, что его обдает огнем, и вот-вот вспыхнут его, еще мокрые волосы... А затем шар, словно размышляя, или, может, разглядывая мальчика, остановился. Спустя несколько секунд поднялся вверх, у железобетонный опоры моста, сделал пируэт и, словно нехотя, оставил мост, а под ним и мальчика и поплыл, пьяно покачиваясь в сторону остановки.
За мостом, у остановки громыхнуло так, что Федя на несколько мгновений утратил слух.
Ужас в глазах мальчика был непередаваемый. Ужас никак не могла преодолеть радость того, что с ним все в порядке, и он завтра пойдет в школу...
«А ведь я...» — Караваев вдруг поймал себя на том, что в его голову, возможно впервые за последний месяц, не лезло ничего путного. Он осознал: во всем, как в ближайшем, так и в отдаленном будущем его ожидают отнюдь не приятное времяпровождение.
Караваев встал с полки. Поезд снова набрал ход и как раз прогромыхал мимо какого-то полустанка. Какого именно, Караваев не успел заметить. Потянулся к стакану с кофе, который налил Федору бывший попутчик Пищалкин.
Кофе остыл.
Караваев так и не пригубил стакан. Мысли одна хуже другой паутинисто сновали в его голове, и ему казалось, что с каждой новой, паутин становилось все больше и больше... И они, эти длиннющие паутины, пытаются во что бы то ни стало, запеленать его, Караваева в огромный кокон, из которого он бы никогда не выбрался…
* * *
Было около одиннадцати утра, когда Караваев решил покинуть купе и пройти в туалет умыться. Поезд снова стоял среди леса, в просеке которого проложили рельсы. Может, ждал, когда пройдет попутный?
Дверь последнего купе возле туалета была открыта и Караваев, проходя, непроизвольно бросил взляд вглубь. И сразу же натолкнулся на «чернявочку», о которой ему все уши прожужжал бывший попутчик Пищалкин.
Милая, красивая девушка сидела у крохотного столика и наводила марафет на лице: красила губы. Тут же поймала взгляд Караваева и действительно, обожгла. Он едва не споткнулся, чуть не вывернул шею. Инерция движения не позволила этого сделать, и Караваев прошел к двери, толкнул ее рукой. Спустя миг был в тамбуре.
Он не помнил, когда в последний раз ему приходилось вот так терять голову. Скорее всего, еще в студенческие годы, когда встретил свою первую любовь.
Он не прошел в туалет, а приложил лоб к прохладному стеклу окна в тамбуре. У Караваева дрожали руки, ноги, дрожало все тело. Ему показалось, что от этого взгляда чернявочки он получил добротный удар током. И еще: Караваеву было страшно возвращаться назад. Следующего «испепеляющего» взгляда он не выдержал бы. Поэтому пытался «отсидеться» в тени...
* * *
...Ее первый поцелуй был неожиданным для Караваева, хотя он сильно желал его. Поцелуй был легким, как дуновение ветра, а потом... Что было потом, Караваев помнил смутно.
Он очнулся уже в своем купе, почувствовав, что за ним кто-то наблюдает.
Раскрыл глаза.
Был день.
Рядом у столика на противоположной полке сидела черноволосая девушка. Сидела и смотрела не отрываясь на него. Колеса вагона монотонно и поспешая отбивали свой знакомый ритм. Увидев, что Караваев проснулся или вышел из транса, спросила:
— Тебе было хорошо?
Караваев почувствовал, что сердце у него сжалось, на душе стало неспокойно. Красивая незнакомая девушка о чем-то спрашивает его, а он не знает, как ответить? Он ничегосеньки не помнил. С того момента, как во второй раз встретился с ее глазами. Ничего... До сей минуты.
— А что было? — зардевшись, не постеснялся спросить Караваев. — И вы кто? — тут же поставил еще один вопрос, напрягшись, чтобы не вскочить с полки и не броситься из купе куда глаза глядят. Но куда? Из вагона еще можно убежать, но из мчащегося поезда куда убежишь?
— Не надо, господин Караваев играть в игры, в которые вам играть еще не пришло время, — проговорила девушка.
— Откуда вы знаете мою... мою фамилию?
— Мы многое о тебе знаем, господин Караваев. Практически все...
Она была красива, но это была не та теплая красота, присущая практически всем очаровательным девушкам и женщинам, а все-таки предельно холодная. Как ему показалось, так могла выглядеть только Снежная королева.
Караваев еще раз взглянул на молчащую девушку и поинтересовался:
— Кто вы, и я при чем? Охотитесь за деньгами? Так это напрасно. У меня их отродясь много не было...
— Много это сколько? — сощурив правый глаз, спросила черноволосая незнакомка.
— Неважно. Вы что меня загипнотизировали? — Караваев чувствовал, что его вдруг снова начинает одолевать страх, но он еще держался и довольно неплохо владел голосом и выражением лица.
Нет, он никогда раньше не был трусом. Разве что страх пришел к нему после пребывания в той избушке, да от суда, который, не иначе, как приснился ему, померещился...
Незнакомка слегка улыбнулась, в ее глазах Караваев увидел бесики задора, огня и такого, от чего у него по коже сразу же прошел озноб.
— Что вы от меня хотите? Кто вы? Да скажите же! Вы Наблюдательница? — его голос вмиг стал безвольным, беспомощным.
Девушка подняла на него свои удивленные глаза.
— Что вы молчите? — опять спросил Караваев. — Вы приставлены наблюдать за мной по решению Всегалактического суда?
— О чем вы говорите, господин Караваев? — спросила она язвительно. — Какой Всегалактический суд? Смотрю на вас, господин Караваев, и убеждаюсь, что вы...
— Что я? — не удержался Караваев.
— Что попав в межпараллели, вы почти совсем не изменились. Такой же, как в 1964 году. Ну, почти такой же... Разве тогда, в пятой параллели вы были мальчишкой...
— Не понял, — Караваев почувствовал, как его продрал уже основательный озноб. — Насколько мне известно, мы давно живем в третьем тысячелетии...
— Вы правы, нынче третье тысячелетие, но как вы попали сюда из 1964 года? Межпараллели не просто пересечь. До этого мало кому из землян удавалось это сделать, господин Караваев. Нас интересует лишь одно — при каких обстоятельствах вы пересекли сразу несколько параллелей?
— Мама родила, я рос, рос, время шло, шло, и вот я вырос и уже в третьем тысячелетии, — отшутился Караваев и поднял на черноволосую голову, и снова утонул в ее глазах. Пронзительных, обжигающих... И ему показалось, что глаза этой прекрасной незнакомки указали ему путь, и он сначала мысленно, а потом и всем естеством своим ринулся по указанному пути.
Глава 18.
Незнакомка исчезла из купе, словно ее там никогда и не было. Просто растворилась на глазах у Федора, как сахар в горячей воде. Караваеву показалось, что в купе лишь чуть-чуть повеяло теплым ветерком с запахом ландыша.
«Мне почудилось, или она действительно испарилась? — подумал Караваев и тут же поймал себя на мысли, что он в купе один. — А, может, ее в моем купе и не было совсем? Да, но тогда напрашивается другой вопрос: а выходил ли я из купе? Может, все это мне приснилось? Я задремал, и все мне... Или я схожу с ума? — Караваев покосился на закрытую дверь в купе. — А ведь точно, — ухватился за свою прерывистую мысль. — Бывший попутчик Пищалкин, выходя, захлопнул дверь, и я никуда не выходил...
Федор бросил взгляд на часы. Было без четверти одиннадцать.
«Точно, сидя уснул. Ведь уже почти одиннадцать, а толстяк вышел в девять тридцать... Не мог же я с этой чернявочкой, если она была здесь... Так от нее пахло духами. А сейчас?..»
Караваев принюхался. В купе воняло всем, но только не духами.
Подобное «открытие» вселило в Федора Ивановича радость бытия и чувство того, что он прав.
Поднявшись с дивана, подошел к двери, взглянул в зеркало. На него смотрел не он, а Караваев, постаревший эдак лет на пять: под глазами синяки невыспавшегося мужчины, волосы растрепаны, на лице двух или трехдневная щетина с легкой проседью...
«Ладно, — подумал Караваев, — щетина сойдет за моду, а вот волосы следует «прилизать», — и он поправил правой пятерней свои заершенные волосы. Затем тронул за ручку. Дверь без скрипа и даже шороха легко скользнула в сторону, и в купе через проход полыхнуло солнце.
Федор выглянул из купе в коридор. Никого. Только мельтешат молчаливые, но игривые солнечные зайчики. Решил наведаться в туалет, а если повезет, и дверь в последнем купе будет открыта, увидеть и чернявую незнакомку, о которой ему взахлеб рассказывал бывший попутчик Пищалкин.
Поезд мчал как на пожар. Вагон хорошенько бросало из стороны в сторону, и Караваеву все казалось, что вот-вот, и вагон соскочит с рельсов, и тогда пассажиры даже костей не соберут! Но пока ничего не случалось такого страшного. Видно, машинист вел состав на пределе допустимого по нормам, наверстывая где-то упущенное время.
Шел по коридору неспеша, то и дело цепляясь руками за поручень, проходивший вдоль окон.
Нужное купе было открыто. Сначала Караваев увидел рыжеволосую толстуху, на которой его взгляд даже не задержался. А за ней... А за ней взгляд Караваева споткнулся, да так и застыл, прикованный. Теперь Федор понял, почему так расписывал черноволосую незнакомку его бывший попутчик.
Их глаза — глаза Федора Ивановича и незнакомки встретились. Она обожгла его. Может, и глаза Караваева обожгли ее? Кто знает?
Караваев не мог ответить за незнакомку. Хотя, как ему показалось, девушка бегло взглянув на него, теперь смотрела во все глаза, не отпуская Караваева от себя, не позволяя ему воспротивиться и опустить свой взгляд. Она словно «приклеилась» к нему и, как казалось парню, старалась «продраться» в мозги, в каждую клетку, каждый атом тела Караваева. А уж потом… беззастенчиво и без всякого сожаления сожрать, испепелить, разметать по всей Вселенной, а потом, хоть это и трудно, вновь собрать, но уже по своей технологии и по своему усмотрению...
И все же Караваев выскользнул из-под цепкого «колпака» незнакомки. Сам-то он, наверное, не смог бы, если бы не проходящая в соседний вагон проводница:
— Разрешите пройти. Чего стали дубиной? — ее усталый, невыспанный голос пробудил парня от транса.
— Да, да, пожалуйста, — Федор отступил в сторону, и, о какое чудо, глаза незнакомки оказались за безразмерной спиной рыжеволосой толстухи. Этого мига хватило Караваеву на то, чтобы прийти в себя. И здесь, в коридоре ему вдруг стало понятно: неизвестные хотят его зазомбировать.