15.
***
Перечислять всех изданных мной поэтов за доблестное то пятилетие не стану, главные действующие фигуры нашей славной Когорты я уже обозначил, перечислю лишь основные, действительно значимые поэтические имена, явленные в те годы читателю:
Александр Соловьёв, Леонтий Овечкин, Евгений Курдаков, Лидия Степанова, Ирина Сидорова, Орынбай Жанайдаров, Алексей Кучерявенко, Виктор Шостко, Татьяна Ровицкая, Станислав Ли, Любовь Шашкова, Ольга Шиленко, Булат Лукбанов, Елена Нумерова, Вероника Рыбакова, Марина Чуватина… вспоминаю имена, и они выплывают, наплывают, как вёсны, осени, зимы… как в стихах той же Марины Чуватиной:
А вьюга-то какая, вьюга-то какая, гляди!
Снег и с крыш, и с небес – и в пространство летит и летит,
И не холодно вовсе, а как-то спокойно, и даже светло,
Будто вход в никуда заметает, метёт – и совсем замело.
На неё мне смотреть, мне знакомиться с ней – благодать,
И лицо ей своё, и озябшие руки, любя, подставлять,
И увидеть как с крыш, из небес, из пространств что-то долго летит,
И услышать, как кружит оно, и вьюжит, и метёт, и пуржит.
– Тихо, радость моя, не мешай, помолчи, умоляю тебя и прошу:
Я узнаю сейчас нечто важное очень, я, кажется, еле дышу!
Я в престранной связи с этим снежным пространством и с этой пристрастной зимой,
А вдали – всё туманы, забвенья, и кто-то кивает
огромной седой головой…
Могу перечислять имена ещё, ещё и ещё… но зачем? Многое названо, и, как говорится, «пятилетка выполнена». Даже – перевыполнена. Когда я подытожит свою работу в издательстве, стало ясно: складывается и почти сложилась поистине могучая кучка. Что было делать нам дальше – успокоиться, «опочить» на каких-никаких лаврах? Мы ведь были замечены, отмечены в Республике, а некоторые и за её пределами.
Или – идти дальше… но куда? А вот идти – и всё! Просто идти, двигаться вперёд, только вперёд, «выше и выше», по завету атакующей песни.
Значит, для начала надо было толково обозначить нашу Когорту и попытаться продвинуть её дальше, поднять на новый уровень.
Кто же ведал, что «самая читающая в мире страна» так скоро и скорбно рухнет?..
***
Руководство в издательстве сменилось, и осознав, что выполнил намеченное, я с лёгким сердцем покинул его. Ушёл в открытое плавание, без конкретных планов на следующее место работы. Почти целое лето жил блаженным «вольняшкой», доедая зарплату и гонорары, болтался по горам, по городу, писал…
Воспоминания, диковинные видения неизвестно чего мешались с реальностью, никакой творческий установки или «сверхзадачи» не было и, кажется, не предвиделось. Просто жилось, писалось, выхватывалось нечто, то из сна, то из яви…
***
Сон-Красота. Красота – невыразимая какая-то… возникает из уродства, из кривой чьей-то шеи, из кошмарного черепа… возникает в движении к чему-то. И в некий момент становится неописуемо прекрасной, до вздрога во сне, до внезапного осознания – вот же, вот же она, Красота!..
А потом – опять метаморфозы, смещения, наплывания…
***
Жизнь, освобождённая от режимного графика, позволяла всё более окунаться смутными мечтами в неопределённое будущее, тогда как памятью – в прошлое. Чаще всего не очень ещё далёкое прошлое.
Жизнь счастливого полубездельника, проедавшего последний гонорар, протекала словно во сне, а картины почти фантастического прошлого-настоящего-будущего, перемешиваясь со сновидческим, выхватывались как из ниоткуда и, будучи высвечиваемы каким-то волшебным фонарём, прихотливо, порою совершенно бессистемно разворачивали в полнейшей творческой свободе, даже в необязательности, казалось, проистекания самой жизни акварельные наброски, зарисовки былого… и уже не всегда отдавался даже себе самому ясный отчёт – а впрямь ли было оно, это былое?
***
…да и впрямь ли была ты, бездельница, прогульщица уроков, заблудившаяся в городе зверушка? Разнесчастная девочка, которую пожалел...
Стояла, мёрзла у никчемной, варварски раскуроченной будки, чуть ли не плакала. Стояла тупо и, видимо, давно. Прямо напротив моего подъезда.
Молча взял за руку-ледышку, отвёл к себе. Пугливая лошадка, настороженно косящая глазом, диковато упёрлась в прихожей. Постукивала, точно мёрзлым копытцем, носочком ботинка об пол и не решалась пройти в дом. Пришлось распутывать провод, подносить телефон в коридор. Озябшими пальцами набирала номер, а диск всё время срывался, и ты ругалась вполголоса, пока, наконец, удалось.
Я в кухне разогревал ужин, сквозь стену слушая пустейший разговор с подружкой. Стоило морозиться! Я заставил съесть тарелку супа. Согрелась, размякла… прониклась доверием. Сытая, разрумянившаяся и довольная, разглядывала книги на полках.
И – зачастила ко мне. То ли приглянулась библиотека, из которой наугад выхватывала книгу, просила на пару дней. Не то вечерние беседы за чаем…
Какие беседы? Кипучий монолог о друзьях, придуманных романах. Роль моя сводилась к олимпийскому судейству: правильно ты считаешь, или нет. Ты всегда была абсолютно права. В основном потому, что не очень-то волновало моё мнение. Захлёбываясь от впечатлений, накипевших за день, счастливо кидалась в новую, курчаво набегавшую волну путаных ваших страстей. И совершенно не задумывалась о том, какое мне дело до таинственных хитросплетений полудружб, приязней, соперничеств …
Крупные, красивой формы губы неожиданно заставляли предположить потаённое звучание гармонических ладов, сложной гаммы недетской серьёзности, взрослости даже в совсем невзрослой, вздорной и плутоватой, как выяснилось, девчонке.
Перепутанная болтовнёй, перещёлканная вечным щебетом взрослость эта была ничем иным, как тоскливым шевелением пробуждающейся к жизни души. Сонной, ленивой, не по годам инфантильной. Но по напору неряшливо маскируемой беззастенчивости можно было угадать характерец, в который отольётся с годами юная, ещё охотно извиняемая смесь нагловатой наивности и нестерпимо-жадного любопытства – ко всему…
Не сразу осознал я заурядный «юношеский наезд» на предполагаемого покровителя, модный, как выяснилось, в придурковатых кругах золотой, якобы, молодёжи, многоразличный в стремительной цельности блуда карнавал, слившийся в пёстрый лоскутный клубок.
Разоблачилась маска, само собой, пошловато, спектакль окончился легко и без особенной грусти. – Постановочный фарс под названием «отыскать папика» оказался неинтересен, даже и не смешон, как всё дешёвенькое, наносное, ненастоящее.
…маленькая тварь, пригнув плечи, мелкой лисичкой выскользнула в коридор…
В темноте переулка, даже через окно, хорошо было видно как завился и полыхнул уже не таимый, уже вовсю распущенный хвост: лисье зарево на мгновенье вспыхнуло, а потом огненно вильнуло в кустарнике перекрёстка… мягко растаяло в тёмной норе подъезда, куда шмыгнула, уходя из чужой жизни вместе с так и непрочитанной, невозвращённой мне книгой...