Голодный обоз, февраль 1942
Посвящаю, мои близким и дорогим людям. Об этом нужно говорить и помнить.
Сегодня 30 марта. Все ближе и ближе этот праздник со слезами на глазах, День Победы. Сейчас о войне написано много книг, рассказов, мемуаров, стихов и поэм. Сейчас много написано о героических подвигах солдат и офицеров, вступивших в неравный бой с врагом, и разгромивших его в собственном логове. Честь и слава нашим победителям и вечная память павшим, но я хочу написать о трудной судьбе, простых женщин, оставшихся в тылу, без кормильца в семье, со своими детьми. Хочу написать о том, как с неимоверными усилиями сил и воли, любви и сострадания, выживали, кормили, растили своих детей и помогали выжить своим близким.
Однажды я приехала к моей бабушке на каникулы. Это было удивительное время. Я очень любила приезжать к ней.
Моя бабушка прожила жизнь, полную непосильного труда и забот. Когда мы, внуки, приезжали к ней, то старались помочь ей, в ее нехитром хозяйстве. Оно состояло из маленького бревенчатого домика, сарая для дров и домашней утвари и погреба. А еще у нее был большой огород, по крайней мере, нам так казалось. В огороде росли яблони, вишни, рябина и калина, а еще по углам подворья заросли малины, смородины, крыжовника и несколько грядок садовой клубники.
Рано утром, на рассвете, бабушка выходила в огород и собирала ягоды. Потом она будила нас, поглаживая своими мягкими руками, пахнущими спелыми ягодами и всегда приговаривала:
- Вставайте, мои, хорошие, пора. Летом спать много не приходится. Летом, как потопаешь, так зимой и полопаешь. Вставайте. Я ватрушек с ягодами напекла, да еще и на продажу приготовила. Олька сбегай на базар, да продай немного, на сахарок. Купим сахарку, варенья наварим. Вставайте, лежебоки, вставайте.
Я всегда летом спала в клете. Там у бабушки, в углу сеней был закуток. В закутке в одном углу стоял большой сундук, оббитый жестью и большим замком, в другом две больших бочки и долбленка для квашни. В бочки бабушка насыпала муку. А еще там до самого потолка были прибиты всевозможные вешела и полочки, на которых лежало и висело много разных мешочков и пучков трав, связок сушеных грибов и фруктов. А у самой стены бабушка соорудила что – то ввиде настила или топчана из досок. На топчане, лежал большой травяной матрац, покрытый лоскутным одеялом и горкой из подушек разного калибра. В клете стоял полумрак. Одно маленькое окошечко было почти под потолком, и имело размер маленькой форточки. Мы любили там спать. В клете бабушка хранила свои припасы и вкусности. Мы с моей сестрой любили у нее потаскивать фруктовую пастилу и сухарики. Заберемся под одеяло, накроемся с головой, положим в рот за щеку, твердый кусочек малиновой пастилы или немного сушеной малины, на язык положим маленький сухарик и лежим, вдыхая густой и пряный запах клети. Я думаю, многие помнят, этот удивительный запах детства.
Моя бабушка была из раскулаченных, и вдовой без вести пропавшего солдата. Пенсия ей не полагалась. Работы никакой не брезговала. Работала много. Шила одежду, стегала одеяла, занималась лоскутным шитьем, сучила свечи церковные, делала цветочки из бумаги на кладбище и много еще чем, что приносило ей скромный доход, для того, чтобы жить. Одним из таких возможностей заработать была торговля на рынке. Она выращивала ягоды, фрукты, овощи и цветы на продажу. Когда мы к ней приезжали, то она нас отправляла на рынок постоять с ее рассадой, овощами, ягодами и грибами.
- Сбегай ка, Олька, на рыночек, продай ягодки, а обратно пойдешь, зайди в магазин, купи хлеба и сахару, варенье сварим. Да поспешай. Не ленись – приговаривала она, снаряжая меня на рынок.
Я любила это занятие. Бабушка наделает кулечков из бумаги, разложит ягодки или другую снедь в них, поставит в специально сделанный для этого ящичек - лоток, завяжет белым платочком и скажет:
- Ну, беги скоренько, беги, моя умница, а я по хозяйству похлопочу, да обед сготовлю, ты давай скоренько, да не задерживайся. Денежку не потеряй. Если брать не будут, оставь там моим товаркам и прибегай, они допродадут, а потом деньги занесут. Беги, милая…
Я беру лоток и бегу на рыночек, где меня ждали бабушкины подружки.
Они всегда меня встречали с большой радостью. Угощали вкусненьким. Освобождали для меня местечко за прилавком и выставляли товар, принесенный мною. Когда подходили покупатели, то они сначала предлагали мой товар, приговаривая:
- Вот, купите у девочки. Все свежее, только с грядки. Леля, ее бабушка прислала продать, нужно ей скоренько домой бежать, бабушка волнуется.
Покупатели смотрели на меня, качали головами, но видя, что ягоды или рассада свежая и хорошего качества, покупали.
А когда покупателей не было, я сидела и слушала разговоры бабушкиных товарок. Сколько разных рассказов, об интересных случаях из жизни мне удалось услышать. До сих пор удивляюсь и не могу не восхищаться многоликостью и коварством ее Величества Судьбы Человеческой. Я старалась все запомнить и записать сюжеты, чтобы потом написать.
Одним из доходов моей бабушки и ее подруг были грибы. Как только появлялись первый грибы, мы ходили в лес на тихую грибную охоту. Это удивительное и замечательное время. Об этом стоит много писать и говорить, но я хочу рассказать о другом. Мы собирали грибы. Сушили их, мариновали и солили, в зависимости от сорта гриба, а потом бабушка с подругами нанимали подводу и увозили все бочонки на пристань, а потом на омике (так называли ласково маленький водный катерок ОМ) отплывали в город Казань на большой рынок. Однажды, они меня взяли с собой. Поездка была интересная. Волга. Раннее утро. Чайки за кормой. Я гуляла на палубе и радовалась жизни. Затем спустилась в трюм, где рядом со своим товаром сидели бабушка и ее подруги. Они о чем -то тихо разговаривали. Я тихонечко подсела рядом и услышала вот такой рассказ моей бабушки.
- Да, война. Война… Она людей зверями сделала. Помните в феврале 1942 года, по Березовой Гриве ходила женщина, по – моему, ее Тихоновна звали, или как – то иначе, да и не суть в этом. Еле убежала, разбойники все отобрали у нее. Домой идти далеко, сил нет, голодная. Дома трое детей ждут, а все вещи, что на обмен несла, украли. Я сама, как вспомню, войну, неделю спать не могу. У меня еще корова была, да огород доход давал, а как людям пришлось, даже не представлю. Пока молоко было, то ничего, а как корова запустилась, то дождаться не могли, как растелится. В пост накоплю масла и творога, наморожу молока и айда в Казань или в Симбирск. Две недели пехом туда и обратно на лыжах. Тятя санки поставил на полозья, легонькие, ходкие были. Нагружу и айда. Наменяю на муку и крупу, тем и спасались. Всегда с собой берданку его брала. Страшно было.
- Да, Леля, война голод, все пережили, а помнишь, как еле ноги унесли от людоедов. До сих пор во рту сладкий вкус человечены. Сколь лет прошло, а забыть не могу. Помню, как пришла домой, еле ноги принесла, а дома мои уже голодают, а я пустая. Пошла на чердак. Села на бревно, на матицу и давай волосья на себе рвать, что делать, детей кормить надо. Последнее везла на обмен и все сама оставила, чтобы ноги унести. Да видать рано еще было, Господь пожалел. Смотрю, сено пообмялось. Кострига, как мука, да в углу, завалялась старая ржавая вобла на леске. Ее еще мой муж, когда - то повесил посушить, да забыл. Собрала все и пошла печь топить. Размочила рыбку одну, заварила. Бульон соленый и то хорошо, пообтрясла костригу, немного наскребла мучки и сварила типа кулеша. Есть было невозможно, но все съели на ура, до этого, три дня голодом сидели. А потом с соленого два дня воду пили. А вода – это жизнь. Когда уже пить не хочется, значит все…
- Да… Помню тот случай. Тебя тогда, Анна с нами не было. А я до сих пор прошу у бога прощения, за то, что тогда щи похлебала из человечины.
- А как же так случилось Леля. Расскажи, пока Олька гуляет – тихо попросила тетя Аня. Она не заметила меня, тихо сидящей за бочкой.
- Ладно, слушайте, только никому не рассказывайте, это ведь грех, большой грех. Случилось это в феврале 1942 года. Зима стояла лютая. Припасы все съели. Вот мы и собрались. В тот год корова отелилась рано, как почуяла кормилица, что без нее пропадаем. Чтобы не упала, мы ее подвесили вожжами под брюхо. Так ходила, а лечь не могла, ноги у нее подкосятся, повисит на вожжах и встанет. А если бы легла, все, не встала бы. Я ее попою теплой водичкой и отойдет. Без прикорма тяжело на одной соломе ей было, нашей кормилице. Растелилась еле – еле. Теленка в избу забрали, а ее стала раздаивать и молоко морозить. Детям не давала. Поила телка и на обмен морозила. Дети есть хотят, глинку с запечтья почти всю соскребли. Она на зубах, как печенье пресное ощущается. Обманка для голода. Вот ближе к концу февраля мука кончилась, немного крупы осталось, тятя и говорит:
- Ну, Аннага, тебе надо собираться, а я с детьми побуду, а с голоду помрем сами и корову не сохраним, а без нее не выжить. Собирай все, что есть и идите с кем – ни будь в Казань. Через Сорочьи Горы. Волга стоит, напрямки уйдете.
- Снарядил он меня. Санки наладил, поклажу уложил, так, чтобы если и перевернуться, чтобы не вывались. Берданку почистил. У меня и сейчас в сундуке хранится его старый короткий полушубок и моя дорожная шаль, да его стеганые ватные штаны с валенками, как память с тех времен, а берданку в конце войны обменяла, когда уже не чего менять было. Снарядилась я, взяла овчинные рукавицы и берданку, повязала большую шаль концами назад за пояс, впряглась вместо лошади в санки и пошла. Выходили потихоньку, ночью, чтобы свои не видели, да не догнали и не отняли продукты. За селом, меня ждали еще Надежда да еще одна с соседней заимки. У нее дед охотник был, подстрелил кабана, вот она и осторожничала, одна боялась идти в Казань. Мы раньше ходили через Сюкеево и затон, но там многие ходили, но не все доходили. Отнимали поклажу, а то и убивали. В то время, за мешок муки, могли убить и не моргнуть. Своя семья ближе. Вот мы и поосторожничали и пошли другим путем. Деревень там не так много, но и разбою меньше. Мы надеялись дойти без приключений с Божьей помощью, но этого не случилось. Путь был не знакомый. Дорог не было. Мы знали направление. Два дня прошли. Мороз. Холод. Ночевка в лесу у костра. Да еще к вечеру третьего дня разыгралась метель. Мы сбились с пути. Долго блуждали в поле, пока не вышли на кордон. На кордоне стояло два дома. Один, по - проще, рубленный, а другой под тесовой крышей с высоким забором и крепкими воротами. Мы очень замерзли. Хотели пить и есть. Метель мела безбожно, не давая разжечь костер. Мы решились постучаться в крайний домик и попроситься ночевать, но нас не пустили, сказали, что народу полно, что, мол, стучитесь во второй дом, там пустят. Ничего не оставалось делать, пришлось идти постучаться и попроситься на ночлег. На удивление, нам быстро открыли ворота. Выслушали нас и пустили за небольшую плату ночевать, но предупредили, что в дом пустят только погреться, а спать на чердаке, на сене. Мы и этому были рады. Мне сразу показалось странным, что хозяин перед тем, как закрыть ворота, вышел, осмотрелся, лопатой немного отгреб снег отворот, и тщательно закрыл ворота, объяснив, что боится воровства. Нам это показалось странным, но выбора у нас не было. Он нам предложил поставить санки в сарай и запер на замок, пообещав утром отпереть, дабы соблазна ни кому не было взять чужое, и пригласил нас в дом. Сам дом был крепким, и чувствовалось, что с большим достатком. Еще в сенях, отряхиваясь от снега, я почувствовала запах ароматных свежесваренных мясных щей. Мы уже давно забыли этот запах, не говоря уже о вкусе. Желудок свело от усталости и голода. Когда мы вошли, нам навстречу вышла дородная и сытая
хозяйка. Она вся светилась радостью и радушно пригласила нас за стол. Мы извинились и попросили немного кипятка, чтобы заварить чай и погреться, поскольку продукты мы взяли с собой, чтобы поужинать сейчас, а утром - позавтракать, перед дорогой, но хозяйка засмеялась и сказала:
- Да, что вы, я за ужин денег не возьму. У меня сегодня радость, хозяин приехал с заработка, вот и гуляем. Проходите. Поужинайте с нами.
- Соблазн, великая веешь, и мы согласились. После трех дней пути, холода и голода, это такая пытка и искушение не поесть горячего. Когда мы вошли в комнату, то увидели, что за столом сидели четыре здоровенных мужика. Они были хорошо выпимши. Лица были бородаты. Глаза горели, хмельным угаром. Мне стало страшно. Я подумала, что это разбойники, и что нас живыми не выпустят. Тем временем хозяйка подала нам три больших тарелки со щами и дала по большому куску белого хлеба.
- Угощайтесь, не бойтесь, это мои братья. Они были в лесу, на лесозаготовках, пришли помыться и отдохнуть немного, а потом опять уйдут. Вот поэтому и места в доме нет. Спать будите на чердаке. Там все есть. Вам там постелено – улыбаясь, пьяной ухмылкой, говорила хозяйка.
- Мы немного успокоились и стали есть. Когда я попробовала щи, мне показалось, что вкус щей, какой – то не знакомый, сладкий, пьянящий. Сначала показалось, что это, кажется с мороза, но потом я увидела, что в тарелке есть мясо, я немного попробовала и не поняла его вкуса. Вкус мяса был не знакомый. Я не стала его есть, я побоялась, что это может быть или крыса или еще какой поганый зверек, но когда я увидела, как сидит наша соседка и тупо смотрит в тарелку, немигающим взглядом, то невольно посмотрела туда, и чуть не потеряла дар речи. В ее тарелке лежал кусок мяса с человеческим соском. Это была часть женской груди. Ее дед и муж был охотником, и она быстрее всех догадалась, из какого мяса были сварены щи. Хозяйка быстро сообразила свою оплошность и стала настойчиво предлагать немного выпить самогонки. Мы отказались, сославшись на то, что устали и хотим пить, чтобы нам дали чайник, чтобы мы заварили чай. Хозяйка дала нам кипятку и заварила заварочный чайник со своим чаем. Мы попросили нас проводить на ночлег, таким образом, надеясь, не заметно уйти, но мы не знали, как забрать наши вещи, запертые в сарае. Тем самым временем хозяин выпустил во двор двух больших собак, запер сени на засов и сказал нам:
- Вот лестница. Поднимайтесь на чердак, там есть все. Одеяла, матрацы. Ведро для туалета, а я лестницу уберу, чтобы вы не слезли и нас не обнесли. Утром приставлю лестницу назад, и вы спуститесь. Вашего никто не возьмет. Берите кипяток, кружки, чайник с заваркой и свои котомки и полезайте.
- Нам ничего не оставалось делать, и мы поднялись по лестнице на чердак дома. На чердаке было тепло. Много сена. Под потолком висела керосиновая лампа, это была большая роскошь в те времена. Мы разместились. Заварили свой чай, поскольку, хозяйский мы опасались пить. Попив чаю, закусив своими продуктами, мы погасили лампу. Сон и усталость валила с ног, но уснуть не получалось. Первая не выдержала Надежда и заплакала. Потом мы накрылись одеялом и долго совещались, что нам делать. Мы понимали, что нас не выпустят отсюда живыми. А тем временем в доме шумели, громко говорили. Пьяные голоса пытались петь. Надежда и третья наша спутница придремали, а я не могла уснуть, читала молитвы и просила Господа помочь и дать совет, как быть. Ситуация разрешилась быстро. В доме голоса стихли. Проскрипела дверь. Кто - то вышел. Покурил самосаду и стал приставлять лестницу. Я жутко испугалась и спросила:
- Что случилось? Что, пора вставать?
- Кто - то там быстро слез и убрал лестницу и ответил, что, мол, всегда там спал и перепутал, забыл, что, мол, вы там спите. Не беспокойтесь, спите. А потом, шепотом, добавил, что, мол, еще не спят, и спросил, крепкий ли чай заварила хозяйка. Хозяйка ответила, что, еще рано, чтобы ждали. Я все поняла. Как только двери скрипнули и закрылись. Я разбудила своих товарок, и мы стали думать, как убежать. Речь уже не шла, о том, как забрать наши продукты, речь шла о спасении нашей жизни. На чердаке было большое окно зашитое фанерой, прибитой гвоздями, чтобы не задувал снег. Мы потихоньку оторвали ее, связали тряпки, постланные нам на матрацы, порвали наволочки на ленты и, выждав момент, когда в доме все стихло, спустились на землю. Была глухая ночь. Похоже, в доме спали. На то был промысел Господа. Это он помог нам остаться в живых. Мела жуткая метель. Не могу передать, наш испуг, и как мы бежали, нашу обиду и переживания, что дома нас ждут голодные дети, но это было меньшее зло, чем сама смерть. Вот тогда я и поняла, что такое счастье и горе одновременно, когда через три дня приплелась домой. Счастье в том, что хоть и голодные, но все живы, а горе в том, что не знала, как эту жизнь сохранить. Нас все - таки спасло, что мы не все свои продукты тогда съели, и хватило сил идти. А еще, сколько лет с тех пор прошло, но никогда и никому, я не рассказывала, что пробовала те злополучные щи и молю всю жизнь Бога о прощении за этот грех.
Я, когда вспоминаю этот рассказ моей бабушки, думаю о том, что такое наша жизнь, и как, чем и какой мерой оценить и измерить, то счастье просто жить в мире и растить своих детей и внуков в достатке и сытости, хотя и здесь есть свои подводные камни.