21. Оказия
14 декабря 1993г.
Нью-Йорк
Сударь,
Дюшка все же собирается улететь на праздник, славная оказия. Если Вас не окажется в Питере, оставит, как обычно, у Ирэны. Либо сами заберете, либо попросите, перешлет почтой, все адреса надписаны. Но Вас ждут на зимнюю сессию. Поэтому уже торопливо пробегаю по письмам, датам, вехам истории…
***
С-Пб.
Добрый вечер, мадам,
я опять уезжаю... Промелькнуло сладким сном, а сны здесь были тяжелые и печальные, за редким исключением. И это Вы, Мадам, принесли сон-исключение...
Знаешь, как интересно получилось: мы познакомились в новогоднюю ночь 89/90, а в этот раз ты приехала 22 января, как раз в ночь на Новый год по восточному календарю (смотри на обороте), такое совпадение (все-таки).
Последние дни после твоего отъезда я провожу сумбурно, сомнамбулически, иногда сижу всю ночь, наполняюсь каким-то древним ужасом (может, просто невроз). Потом просыпаюсь, когда уже темно, люди домой идут, а я бегу по проспекту, по улицам безо всякой цели, а когда возвращаюсь поздно вечером в нашу обитель, становится тоскливо: хочется бежать из Петербурга, но не хочется на Кавказ (через пару недель там будет еще жутче, чем здесь).
«Браво, гусар!» все-таки движется. Третья часть увеличивается в размерах, бесстрастие уступает, но все равно победит бесстрастная точка.
Над и. Над i. Над И. Точка на мне.
Не кори меня за пессимизм. Это скорее рассудочность. Все же я абсолютно уверен, что не погибну, пока не (как говаривали встарь) исполню предназначения. Когда мы встретились 22-го в 23.12, ты спросила: «Как дела»? И я ответил: «Жизнь прекрасна». Прекрасна, ибо мы все же встретились и встретимся еще много раз, и на твой вопрос отвечу точно также: «Жизнь прекрасна, мадам».
Сегодня уже третье февраля. В юности я написал рассказ «Третье...» (это было, собственно говоря, не 3 февраля, а любое число любого месяца, когда произошло нечто), ныне утерянный. Но каждый год я отмечаю этот день – До-Ре-Фа-Ля...
Какая удобная открытка и веселая, и бесконечная как любовное безумие... Ее можно повесить на стену и, если будет тоскливо и плохо, смотреть на пижона и хвастуна, в год коего родился Ваш покорный слуга и кавалер.
Танцую с Вами.
Целую Вас, В.
***
Смотрю, раскрываю…
На черном фоне (вчетверо сложенной открытки) хитроглазый петух растянул комету (красного с белым) хвоста, и по всей длине: ку-ка-ре-ку-ку-ка-ре-ку... "Ехал Грека через реку"... и уехал.
Мне было жаль нас. Я не спрашивала себя: можно ли? Нет, тысячу раз нет! И воздушный Петербург уже не тот, нет. Я приезжала прощаться и с ним тоже.
- Как я все это любила, - невольно слетело с губ, неловко и лживо я закончила жест разведенных рук, опустив их на перила (да-да, на Фонтанке). Вы отвернулись, а я всматривалась в замерзающую воду не в силах объяснить что-либо. Это сделали Вы.
Явное не стало явью при всей щемящей сердце нежности, с которой мы отрывали листочек из блокнота. Рука дрогнула: автограф, исказившись, соскользнул за пределы... (точнее, в беспредельность моей глупости). Искристый свет Луны в желтизне изменчивых фонарей. Нервная лихорадка разумных решений. Мы продрогли не от легкого морозца, не так ли, Сударь?..
Вернувшись к Ирэн, я отстучала на машинке нашу трагедию, Вы подарили присутствующим по экземпляру. Нам помогли перемолчать и эту боль, окутывая ее новыми песнями, заливая терпким вином, заглушая тоску кричащих глаз веселым шумом вновь прибывающих гостей. Перехваченные взгляды уверяли, что я просто не смогу уехать, успокаивали и Вас, и меня...
Увы!
- Кто бы мог подумать, что она покинет нас, - вздыхают они по сей день.
Никто. Никто, кроме Вас... Никто. Даже я не знала, что сниму траур ни о ком, выброшу шляпку с вуалью (дурацкий эпатаж, безделица). Птицы улетают: рано или поздно. Мы были до реальной встречи, будем вместе и в разлуке неразделимы, я признаю это.
Можно ставить точку над И. С опозданием в три года записан наш роман, случайно прозвучавшая мелодия любви (нам пели дифирамбы и романсы), во всех непризнанных смыслах.
Благодарю за соавторство. Благодарю. Разбиваю бокал с шампанским в полном одиночестве. Здесь же католические каникулы.
Разумеется, лишь наброски, повороты сюжета, и просто отклик на Ваши письма в необозримое будущее. Не пропадать же добру. Я, почему-то, не стесняюсь посылать Вам черновики, это высший знак доверия. Пропусков и опечаток Вы не заметите, умолчания – разгадаете. Не обескураживайте похвалой, лишь потому, что это я…
Багровые лепестки давно опавшей розы живы, шипы рассыпались меж строк, они обязательно ужалят. Будьте осторожны, читая черновик.
P.S. Отправляю с оказией пять тетрадей в одинаковых пакетах, письма в конверте зеленом. Это не деление на главы, а размер конверта определяет количество страниц. Даже забавно таким вот образом определять форму. А содержание на Ваш суд. Это отвлечет малость от житейских невзгод и событий на Родине.
P.P.S. Сударь, в наших кругах есть смельчаки, наивно поверившие в демократию, решившие все же вернуться. И я чувствую чужое - чужим пахнет. Хочется домой, где тебя не ждут, не любят, не хотят, но, если обложить крепким словцом, то все тебя поймут без уточнений по тексту.
P.P.P.S. Можно выйти ночью, стрельнуть сигаретку, или, когда копаешься в сумочке с сигаретой в зубах, надсадно ищешь зажигалку, ни души вокруг… проехавшая машина тормозит, дает задний ход, молча протягивает горящую зажигалку, прикуриваешь, не успеваешь даже спасибо сказать. Слишком торопился лихач. Просто Россия…
Скучаю сильно... как никогда сильно.
Целую,
Л.Ламм