Макак был стар, плешив и блохаст. Он привычно длинным седым хвостом, завязанным аптечной резиночкой, цепляясь за ветку какого-то дерева, зависал в сетевом виртуальном пространстве.
Он оказался там, не в сети, а на дереве, когда понял, как правы были предки людей, что пользовались для общения наскальными рисунками. Эта мысль привела его, старого Макака в такой неописуемый восторг, что он не мог отказать себе в удовольствии и, вскарабкавшись на самую верхушку высокого дерева, так и завис на нём.
Периодически он, держа в руках старый, потёртый лэптоп из той жизни, где было полно людей, и он с ними общался, нажимал на кнопки, но выдавливал исключительно жёлтого цвета, как любимый им банан, рожицы. Их в ассортименте было немного, кажется три или четыре, каждая из которых означала, какую-то человеческую эмоцию, а так как Макаку теперь нравились примитивные рисунки от дикарей, живших, когда-то в пещерах, то этого числа эмоций ему вполне хватало.
Да и обезьяна же с трудом умела улыбаться, хоть и строила какие-то рожи, чем-то даже походившие на людскую мимикрию. Ну, угрожать ещё она могла, ей это надо было в жизни, что бы отбиться от ненужного противника, такой же хвостатой обезьяны, случайно покусившейся на её жёлтого цвета банан.
Ещё она часто строила сердитую мину, больше напоминающую обезьянью ужимку, особенно, когда её, старого Макака не понимали.
А как его можно было понять, если на все вопросы и предложения, он выдавал однообразное му, да, му, и не пойму.
И так было чаще всего.
И, конечно же, поэтому он, этот длиннохвостый седовласый Макак, как существо низшего звена развития по сравнению с человеком, обижалось и сердилось, и ещё пыталось неприличными для человека жестами показать, что ему, бедному Макаку, нахамили, сказали, что непонятно изъясняется на пальцах, нажимая на кнопочки, из- под которых рожицы, те банановые только и выскакивали.
А уже чуть позже, но Макак, конечно же, этого знать не мог, он же так и сидел на том дереве, зацепившись за одну из корявых веток своим седым длинным хвостом, один писатель в своём романе, описал подобного героя, который знал чуть больше, чем этот Макак, и то, выдавал эти малочисленные слова, только по указке, сколько ему пальцев покажут, то слово, обозначенное их количеством, он и произносил.
Что, впрочем, было одно и то же или один в один с жестикуляцией Макака.
Правда, иногда на горизонте его, обезьяньего примата, мечтаний о хорошей, сытной жизни среди пальм с кокосами и ананасов с бананами появлялись такие соратники Макака, их даже была целая группа поддержки его, Макака обезьяньих амбиций, что больше походили на лакеев, подаванов или орденоносцев, которые совсем уже безмолвно, даже, не пользуясь теми наскальными рисунками, а только одобряюще вешали на шерстистую грудь Макака очередную медаль. Это, когда им казалось, что этот самец-примат выдал, что-то такое эдакое и сильно значимое для их обезьяньей стаи, давно позабывшей, что были они, когда-то людьми и умели говорить, и смеяться, и плакать, и им тогда не приходило даже в голову возвращаться к своим истокам, туда, где они были всего лишь обезьянами, а потом, спустя какое-то время, уже чуть похожими на людей, но хвосты по-прежнему украшали их красного цвета голый зад, потому, как видно, как только появилась возможность, то есть интернет, они и воспользовались этим, и снова стали самими собой, длинношерстными или короткошерстными макаками, объясняющимися исключительно жестами, размахивая при этом своими длинными ручищами, и крутя таким же длинными хвостами, и даже уже седыми, потому что часто они бывали не просто возрастными, а уже глубокими старцами с морщинами вместо эмоций на своих обезьяньих лицах. И, хотя они не были понятны даже друг для друга, не только для окружающих, их манеры заставляли тех, что люди, думать о них, только, как о героях нескончаемых фильмов про животных, которые они, эти люди видели на экранах кинотеатров, а потом наблюдали тех же, в смысле, героев из фильмов про животных, но уже в зоопарке, когда давали им угощение за удачно выполненную рожицу цвета перезрелого банана.
Так что тот Макак, что был старым, плешивым и блохастым, который ещё, что-то там нажимал в лэптопе, по уже оставляющей его памяти, мог давно и спокойно не обижаться и не сердиться, когда кто-то не понимал его, а даже упростить себе жизнь, сократив употребляемое им количество тех знаков, означающих, на его языке, человеческие эмоции, и их же язык общения, для того, чтобы уже и вовсе не пользоваться лептопом, а выбросить его, уронив с верхушки того дерева, на котором он расположился, и пользоваться по примеру обезьян из зоопарка только палкой, потому что, какая разница чем сбивать так желаемый банан или доставать себе пищу насущную, и уже окончательно забыть, что говорил когда-то, как нормальный человек.
Потому что современный человеческий язык всё же никогда не заменят ни наскальные рисунки из прошлого, ни тем более жесты, показанные руками из пяти пальцев, больше напоминающие обезьяньи ужимки того сетевого Макака, который всё и по - прежнему - му, да му, что–то я вас не пойму…
28/04/2018 г.
Марина Леванте