«Неуловимые Волки»
В Воронежской области стали происходить частые грабежи магазинов, а самое главное, бандиты просто исчезали, как невидимки, никаких следов они не оставляли, следы терялись, собаки сбивались. Воры продолжали грабить магазины и оставались безнаказанными, банду этих грабителей-воров сыщики между собой так и прозвали: «Неуловимые Волки». После выхода из Купянска, с малолетней зоны, приехав домой, наволю, участковый сказал Юрке: «Никуда не выезжать, не покидать дом в деревне», — через месяц начиналась Олимпиада-80. Юрка любил спорт и целыми днями смотрел спортивные мероприятия, болел за русских спортсменов, а вечером приходили к нему Иван Пятак и Тоба, и они играли в карты.Но чтобы мать и отец этого не видели, они сидели на веранде, отдельном строении: батька не любил азартные игры. И они, «Волки», уходили к Ивану Пятаку и там до утра играли в очко и обдумывали свои коварные планы. Как-то младший брат полез на печку погреться, а там стояли старые валенки, ну брат и отодвинул их в сторону, но один валенок был тяжёлый, там что-то лежало, и братишка посмотрел вовнутрь. И глаза у него от радости вылезли из орбит. Там лежал обрез тульской двустволки, брат уже знал, что это такое, взял его в руки, переломил, посмотрел в стволы, что он не заряжен, вспомнил, как говорил вояка-отец: «Даже палка, сынок, может выстрелить. Никогда не направляй оружие на человека, даже если оно незаряженное!» Братишка сидел на печке и игрался с обрезом: «Ты-дых! Ты-дых!» — стрелял он по убегающим фрицам. Потом слез с печки и пошёл играть во двор, это же настоящее оружие. А что с палкой деревянной играться, здесь хоть курки можно взвести, правда, они очень тугие. Отец как старый вояка сразу увидел у сына оружие и как там, в Белграде, на войне с немцами, сразу обезоружил чётко и красиво, что сын даже не понял куда делось оружие; сын не понял, откуда появился отец: «Папа! Это я его нашёл, этот обрез…» — «Где?» — спросил строго отец. «У нас в доме, на печке, в валенке». — «Пойдём, мне покажешь», — попросил отец. Сын показал пальцем на печку, залез на лежанку, а потом уже на печку: «Вот там! В валенках подшитых». Отец полез и, как опытный опер, всё посмотрел, детально произвёл осмотр и во втором валенке нашёл десять заряженных вручную охотничьих патронов. Батька слез с печки, очень внимательно рассмотрел патроны, сказал вслух: «Картечь, — потом, рассматривая и качая головой, обрезанное ружьё. — Эх! Какое ружьё загубили,паршивцы!» Ударил пальцами по стволам, посмотрел. «Хорошее ружьё! — и добавил с горечью, уже больше для себя, — было. Так, сынок! Иди сюда, поближе. Ты ничего не видел
и ничего не знаешь. Скажешь, что отец нашёл. И всё!» Отец ушёл, но сын-стервец, играя в войнушку, пошёл следом за отцом. И увидел, как отец спрятал на веранде, под крышей, обрез. Уже на следующий день Юрка искал обрез, младшая сестра за ириску-конфету всё старшему брату рассказала, как братишка нашёл и отдал обрез отцу. «Ну, Пука! — возмущался Юрка, — иди сюда!» — но младший братишка сразу убежал и сказал: «Я всё расскажу отцу, понял? Ты сам Пука». Волк стал мыслить, образумился и просто перешёл на партизанскую тактику:«А мороженое хочешь?» В те 80-е мороженое — на вес золота. Братишка облизнулся, сглотнул слюну, но думал, что старший брат обманет: «Не врёшь?» — сказал младший, но Волк, увидев блеск в глазах братишки, взял и ударил козырями: «Бля буду, не вру, — и пальцами щёлкнул по зубам, — пацан сказал — пацан сделал. Я тебе дам сразу три мороженых». У младшенького от такого предложения пересохло в горле и подкосились ноги: «Три! Правда? Не обманешь?» — для уверенности картавым охрипшим голосом спросил братишка в последний раз, уже предвкушая, как ест три мороженых. «Я же сказал, — и Юрка на правой руке разогнул три пальца. — Да! Три! Три! Правда. Век свободы не видать! Иди сюда». И братишка, как под гипнозом, пошёл к старшему брату, Волк обнял брата, погладил по голове: «Но сначала ты мне всё расскажешь. Не знаешь, где батька прячет ствол?» — «Знаю! — сказал наивный маленький волчонок, — знаю!» — «А покажешь?» И дал для начала одну ириску братику. Братишка снял обёртку с конфеты, а белая бумага на ириске не снималась, и он с бумагой закинул ириску в рот. Закатив от удовольствия глаза и наслаждаясь мыслями,что у него скоро будет три мороженых, повёл брата к тайнику, куда отец перепрятал ствол. Юрка, встав на скамейку, вытащил обрез из схрона и ушёл к Тобе. Всю ночь лил дождь; Володька и Чёрный подошли к сторожу на конюшне, дали емудве бутылки водки, сказав, что им лошади нужны для охоты, в лес съездить. А сами — через лес, по яру, ушли на село Верхний Ольшан грабить магазин или, как у них там, пошли на дело. А дождь не помеха, он уничтожал следы. Наутро брат спал во времянке, мать ругалась, где его, чертяку, носило? Весь мокрый. Грязный! «Эх! Эх!» — возмущалась мать и, ругая сына, вытащила из сенец мокрую фуфайку, всю уделанную в какую-то розовую краску, постирала её и его вещи, но краска на фуфайке кое-где осталась. Поэтому мать её и повесила на всякий случай в чулан для работы по дому, не для выхода на улицу. Приговаривала: «Так денег нет, загубил вещь, в чём будет ходить — не знаю. Куда его, дурака, всю ночь носило — спит, как убитый», — возмущалась матушка. Наутро в селе Верхний Ольшан обнаружили, что дверь в магазине взломана, сигнализации не было, но для охраны использовали специальную краску, её тяжело было смыть; «Волки» работали в перчатках, взяли много ткани, гобелен, шёлк, позолоченные украшения и всякие побрякушки, охранник магазина был пьян и связан, ничего не помнил, да потому что проспал, как обычно, у нас охрана спит. Его тёпленьким и связали. «Волки» ушли на лошадях, когда приехала милиция, но собаки дошли до леса и дальше потеряли след, никто не знал, куда и в какую сторону уехали «Неуловимые Волки». Только остались следы от копыт животных. И вот, когда Юрка и Тоба сидели ещё в СИЗО по делу поджога дома Симы Серафимовны, а Юрку забирали тёплого, в одном спортивном костюме, мать поехала в город узнать, можно ли ему передать тёплые вещи, переживала, ведь там холодно. Там сказали, что передать вещи можно. Ах, если бы мать знала, да разве она сделала бы так? На следующий день, наутро, мать с маленьким сынишкой положила старую его фуфайку, свитер и шерстяные носки, и они поехали на попутках в Алексеевку, в СИЗО. Если бы мать знала, что она привезла реальный срок сыну, она бы, наверное, эту фуфайку выкинула бы на мусорку. У матери менты приняли тёплые вещи, ну и, как положено, тщательно рассмотрев вещи, увидели на фуфайке пятна специальной краски вневедомственной охраны. Одежду отдали на экспертизу, рано утром следующего дня две машины уголовного розыска нагрянули в деревню Глуховка с обыском в Юркин дом. Мать и дети были перепуганы, менты грубо работали, оскорбляли мать и детей, отец спросил, почему они себя так ведут: «Я кровь проливал, а вы женщине хамите! Отец и мать за сына не в ответе, сам Сталин так говорил». Один следак извинился за своих коллег: «Прости, отец, мы просто за ними уже полгода гоняемся, там, наверху, с нас три шкуры сняли. А эта банда, оказывается, была у нас под носом». Отец и мать действительно не знали о преступной деятельности сына, один из оперов подозвал шкодливого младшего брата: «Иди сюда, щенок!» — младший волчонок ощетинился и, как привык давать отпор своим братьям, дерзко показал менту язык. Опер резко схватил пацана за шею, стал его душить, пока никто не видит: «Ты скажешь, где у твоего брата тайник, а то удавлю», — грозил мент-хохол. У пацана от сильных ментовских рук перехватило дыхание, никто из взрослых этого не видел, они были один на один — взрослый мужик в форме и маленький босоногий пацан; волчонок ногтями стал царапать руку менту. Мент отпустил шею пацана, волчонок, хватая на ходу воздух, отбежал от маньяка, взял брусок доски, швырнул в негодяя и побежал к матери, плача на ходу. «Что, что случилось?» — сын взахлеб стал рассказывать, как мент душил его и расспрашивал о тайниках. Мать, как волчица, встала на защиту сына, менты, найдя оставшуюся ткань, безделушки из магазина, посуду, составили протокол, вызвав при этом понятых — соседей, уехали восвояси. Только у маленького ребёнка эта травма останется ещё надолго. «Какие разные люди… — бормотал в растерянности пожилой вояка, — один добрый, другой фашист». И пошёл на кухню, налил себе из бутылки в кружку чистого самогона и выпил залпом полкружки. В этой области были ограблены пять магазинов, но Юрка как Волк опять всё взял на себя, но только один магазин села Верхнего Ольшана. Где и погорел, остальные менты не могли выбить из него показания, били больно — не давали воды, словно фашисты, издевались над людьми. Юрке дали пять лет за поджог дома директора школы Симы Серафимовны и за грабёж магазина. Тобе — только два года за поджог Симы. Мать долго не находила себе места, ругала себя, что это она посадила сына. А кто знал, что этот дурень принесёт домой улики, но мать есть мать, и до конца своих дней она несла этот крест. Переживая за сына. Зная его характер, он же не выйдет оттуда, и она была права. Волк стал вожаком, стая слушалась его и выполняла его приказы.Если шакалы не вступали в стаю, они были подмяты авторитетом, а тех, кто был против, уничтожали или ломали, превращая их в сук.
Их посадили в разные камеры-одиночки, избивали, пытаясь всё узнать. Тоба не сдал Юрку, так всегда бывает в стае: на вид сильный и духовитый волк, но в бою побеждает сильнейший. Юрка получит пометку в деле: опасный, агрессивный, может завести толпу, лидер в камере, склонен к побегу, имеет авторитет среди заключённых, шесть лет в тюрьме,четыре года в одиночных камерах, десять попыток к бегству,вор-рецидивист, обладает секретами рукопашного боя. При попытке к бегству был ранен, имеет подход к женщинам-охранникам, грамотный и начитанный, знает наизусть Библию.Общий срок — двадцать пять лет, отсидел двадцать два года.Суд был показательный; в клубе деревни не было места, собрался весь колхоз. Тоба и Юрка весь суд смеялись, шакал Колька (Гика) прятался в последних рядах боялся, что его могут сдать, но его никто не собирался сдавать, ведь шакал не друг и не товарищ волку. Опять скрип тяжёлых ворот,опять охранники и собаки, опять тюрьма. Но теперь немецкие овчарки не рвались уже в бой — чувствовали, что волчонок подрос. И им с ним уже не справиться, и волк не обращал внимания на своих собратьев. Он уже был у себя дома,среди волков, он чувствовал взгляды сокамерников и арестантов, и все шептали про себя: «Вернулся Чёрный Волк!» За ним так и осталось среди воровского и блатного мира погоняло «Юрка Чёрный», или «Волк Чёрный». Зона зашумела, как листва в лесу, «Волки» объединились в стаю и перевернули устои и порядки местной администрации, то есть зоны. А было это так: «Строиться!» Опять команда: «В шеренгу!» Юрка встал последним, пошла перекличка, многие, даже
бывалые зэки, от этой суматохи и возни путали своё отчество, статьи и сколько им дали срока. Не говоря уже о молодых, кто первый раз идёт по этапу. У кого первая ходка. Волк уже знал, что такое перекличка, что «мусора» могут посадить на колени, руки за голову и будешь так сидеть, пока не кончится перекличка, замерзать на земле или пока ноги отекут. А если не подчинишься — резиновой палкой по икрам и по спине и сразу в карцер. Оттуда, из карцера, — к куму на собеседование. А потом можешь опять загреметь в карцер — это уже на усмотрение кума зоны, как ты будешь себя вести, смиришься ты с его вопросами или нет и что и как будешь отвечать, и согласен ли жить по его правилам, короче, зона — это зона, здесь волчьи правила и законы.
Закончилась перекличка, всех повели по одному в шеренгу, руки за спиной получать бельё, матрац, подушку, полотенце, наволочки, мыло и т. д. Сука, которая выдаёт бельё, старается выдать старые, потёртые, где-то порванные принадлежности; у блатных это западло — спать на старом, порванном белье, на старых матрасах и слюнявых подушках. Уважаемый блатной берет всё новое, это его козырь. Допустим, простынь старая, вся подушка слюнявая, наволочка рваная. Пока тот, кто увидел, всё это меняет на новое, особенно уже сиделые зэки знают в этом толк, могут за это суке на раздаче белья и в рыло засадить. Но, как правило, суки, да и вся зона, уже знают: если заехали блатные, а тем более жиганы, молодые в этом пока не шарят, а новое постельное бельё сука отдаст блатным фраерам да уркам. И на это всё уходит целый день. Юрка Чёрный не стоял в очереди, подошёл к первому зэку и сказал ему: «Привет, братан! Я за тобой занимал». Тот понял и кивнул: «Да! Да! Занимал!» И вот повели по хатам, Волк шёл, не поднимая глаз. «Стоять! — скомандовал конвойный, — лицом к стене». Чёрный Волк повернулся к стене, держа матрас и свои принадлежности. Но, когда он поднял глаза на номер камеры, был немножко — да я думаю, что и не немножко — шокирован: не поверите, на камере был номер 13! «Чёрт побери!» — выругался Юрка. «Молчать, не выражаться», — потребовал прапорщик с круглой мордой, отъевшийся на тюремных харчах. Опять заскрипел старый, не смазанный засов, но сначала открылась скрипучая кормушка. Конвойный заглянул в хату. «По своим местам! — скомандовал прапор, а лишь потом открыл железную, повидавшую виды дверь. — Заходи!» И Юрка вошёл. Дверь за спиной опять со скрипом закрылась.
Посередине хаты стоял большой деревянный засаленный стол (дубок), на нём стояли фанычи сокамерников. Слева стояла параша, в камере был спёртый запах, пахло курёхой и парашей, около параши — умывальник. Как только захлопнулась дверь у Волка за спиной, все повернулись, блатные лежали и читали книги, другие, раздетые до пояса или до трусов,явно показывая свои наколки, кто во что горазд — звёзды на коленях, иконы, воровские перстни…
Но Чёрный был у себя дома, у себя в стае. Немного постояв для приличия и уважения хаты, он сказал:
— Привет, бродяги!
— Привет! Здоров! — послышались голоса. Чёрный пошёл сразу выбирать место, второй ярус был свободен, он закинул матрас, сел за стол:
— Братва, чифирком не угостите?
— Да запросто!
— Юрка, ты? — Чёрный Волк услышал знакомую речь, это был Плотник из Острогожска, они обнялись.
— Бля буду! — сказал Плотник.
— Бля! Век свободы не видать! Братан! — и они обнялись.
— Сколько верёвочке ни виться, а ведь опять мы вместе! Да, Юрок! Да, да, братан! Суки-шныри! Быстро согрели кипяток и уже сварили чифир.
— Ух! Ух! — сказал Чёрный, обжигая губы. — Суперчифирок!
— Да уж! — сказал Плотник, звали его Олег. — Чай настоящий, индийский, блатные с 99 подогнали. Куришь?
— Да, курю! — закурили волки, повыли: «У-у-у…» Стая понимала их блатной жаргон, а кто не понимал — тому разъяснят, что теперь на зоне будут проблемы, эти работать не будут, и другие могут за это пострадать, теперь здесь не будет покоя: два волка объединились.
И пошла война! Когда Чёрный пошёл разложить матрас,то увидел, что он его лежал на нижней кровати, рядом с Олегом Плотником — суки всё за него сделали, да он не требовал к себе уважения, не искал авторитета через слабых, он это делал сам и ему было не западло, поэтому он и здесь спросил, кто это сделал. В хате воцарилась тишина. «Понеслось», — подумали зэки. Плотник:
Да это я сказал, чтоб мы были вместе.
— Да я понял, я спросил, кто порядок навёл.
— Да Рыжий, сука, — Рыжий встал, ожидая проблем.
— Спасибо, братан! — поблагодарил Чёрный. И одним этим словом завоевал авторитет у тех людей, которых всегда унижали и оскорбляли. Напряжение спало: значит, у Волка ещё было что-то человеческое, шерсть и клыки — это лишь защитный механизм. Чёрный за собой сам мыл фаныч, ложку и вилку. В постели не курил и подходил к решке раз-два. На третий раз Плотник, зная Юрку, тоже пошёл курить к решке (окну с решёткой). Так все молча, без единой команды привыкали в стае к дисциплине. Чёрный и Плотник стали заниматься спортом, набирали вёдра с водой и качались, перевязав их верёвкой, отжимались от пола, стали отрабатывать боксёрские удары и элементы карате. Его стая перестала пропускать прогулки, а когда вышла на работу в мастерской, сделали, но не они, а под их чутким руководством, спортзал. Сделали штангу, гантели, из брезентухи сшили боксёрский мешок. Охрана к этим затеям блатных отнеслась нормально, даже смеялась: спортсмены хреновы! Но увы! Волчья стая стала заниматься спортом, заодно делая ножи и заточки и пряча в тайниках. А началась война на «Красной зоне», потому что были суки за красных и всегда работали и даже давали план на выработках. С блатными волками жили на ножах; их, сук, было больше, их поддерживала администрация. И вот волки с шакалами схлестнулись, молодые волки повырубали шакалов-стариков, а те, молодые суки, сразу стали целовать воровской нож и присоединяться к волчьей стае. Стая разрослась. Пятеро шакалов с побоями и пробитой головой лежали в больничке. Конечно, чмыри сразу стуканули администрации. Всех по одному человеку из камеры № 13 приводили к куму — хозяину зоны. Он задавал по-хозяйски свои вопросы: кто зачинщик и чтобы писали на Чёрного Волка, ну и предлагал сту-
чать, при этом была у него открыта дверь и охранники всё слышали, кто соглашался, кто нет, и тоже стучали, но, правда,
требуя что-нибудь взамен: товар или деньги, сливали блатным информацию. Блатные сук за это убивали, по их — «сажали
на перо». Чёрного и Плотника ещё с утра посадили в одиночки — в подвал и карцер. «Вот и пошёл отсчёт», — подумал про себя Юрка, не догадываясь, что он действительно пошёл: четыре года за всё время отсидки, один в сыром помещении. Что такое карцер? Братан, это ****ец! Тебя загоняют в одной майке в комнату полтора метра на полтора, воды нет, туалет — просто дырка, и через эту дырку к тебе в гости за- ходят, говорят, только крысы: сначала ты их гоняешь, а потом
привыкаешь… Света нет, через каждые 30 минут заглядывает охранник — отвлекает, чтобы ты не сидел, не спал, да и спать где? Шконка в шесть утра пристёгивается к стене, пол ледяной. Ты замерзаешь, валишься с ног и в девять вечера откидывают шконку, ты валишься с ног как убитый, но просыпаешься часа в три ночи от холода или охранники бьют по двери, и ты просыпаешься, открывают кормушку в двери и зырят… Пидарасы, одним словом, многие ломаются и просят пощады.Семь суток сидели Чёрный и Плотник. Тихо, спокойно, как в лесу. Волки — они и есть волки, как-то сказал один из охранников, живучие, как звери. Их ничто не берёт: ни холод, ни голод… Настоящий русский дух у этих ребят, я б с такими в атаку пошёл! Чёрный в карцере-одиночке стал искать схрон: губы опухли без курева. И что вы думаете, он нашёл в углу, где была дырка, два бычка, три спички и серу от коробки, чтобы зажечь спичку. Юрка затянулся: бля, какой кайф… Но может, всё-таки бросить курить? Он услышал шаги и затушил бычок.Всё остальное спрятал в нычку. Открылась кормушка, охранник принюхался. «Дай закурить!» — опередил его Юрка. И что вы думаете, там тоже есть люди: старший лейтенант открыл пачку и положил две сигареты на открытую дверь кормушки: «Огонь есть?» — «Да найду… Благодарю, старлей, выйду в зону — что-нибудь сварганю, скажи, что надо, суки сделают…» — «Да, потом разберёмся», — и старлей закрыл дверцу. Но правильно её ещё блатные называют кормушкой. Из этой кормушки подают жрачку арестантам. Семь суток — неделя — прошли, как один день. Хозяин зоны вызвал сначала Чёрного, приказал:
— Садись.
— Да нет, спасибо, насиделся, я постою…
— Значит так, скажи спасибо, что никто из пострадавших не умер, но и заяву на тебя никто не хочет писать. Но у меня свой закон. Или я здесь хозяин, или никто… Понял?
Юрка просто смотрел на кума и молчал.
— Что молчишь? Язык проглотил? Будешь на меня работать, порядок помогать держать — будут у тебя и тёлки, и икра, и водка, а там, смотри, и по УДО уйдёшь на два года раньше.Ну, что скажешь?
Юрка заговорил:
— Благодарю за приглашение, но я на «краснопёрых» не работаю…
— Но тогда — война, я тебя, как там тебя кличут, Чёрный, превращу в угольную пыль…
— Начальник, воля твоя! — ответил Чёрный. — Я же не беспредельничаю и вам не угрожаю. А ты что, у тебя ещё есть такие мысли?
— Уберите его! Он мне испортил настроение! Подлец какой! Уничтожу! Закопаю! — уже после ухода Волка возмущался хозяин. — Сгною падлу! Сгною! В карцере! Дух из тебя вышибу! — всё возмущался начальник. Но волки так просто не сдаются, они звери умные. Чёрный понял со второго дня после посещения начальника зоны, что война с суками и начальником — кумом — началась. Но волк не сдавался. Но работу не выполнял, а раз не работаешь — иди в карцер! Опять карцер, опять в гостях только крысы, три дня не мыться, ни присесть, ни прилечь… Начальник спрашивал у охраны, как он, Юрка? Тихо сидит, смирно, отжимается и занимается спортом. Может, согласится сотрудничать, всё думал и надеялся кум. Да ни хрена! Нихрена! Волк уже стал вожаком, теперь сам объявил войну начальнику зоны, и только он знал, что стая пойдёт за него. Теперь уже волк-вожак обдумывал свой побег: как уйти красиво из зоны, уйти по этапу в другую зону, а там по пути, по дороге и может получиться свинтить — уйти на свободу… Поэтому вожак Чёрный тренировался, обдумывал каждый шаг побега. Да! Мысли у него были гениальными!
+++
Мы жиганы!
Или дворняжки…
Давай, мы поровну
Поделим всё…
На всех здесь хватит:
Куш хороший взяли…
Ведь мы интеллигенты,
А не фраера!
Игорь Черных
+++
На «ры» меня не надо брать,
Я только с одиночки…
И что ты хочешь взять,
Ведь я чахоточный?
Охотник мой,
Конвоир,
Ты знаешь,
Что я буду скоро
Умирать?
Игорь Черных
+++
Братан!
Ты солнцевский,
Но в зоне у меня.
И мне решать твою судьбу.
Давай перехлестнемся
В одиночке
И там посмотрим,
Кто здесь прав.
С охранником я договорюсь…
И лишь в последний миг
Сказал: «Порву!» —
Рванул к своей победе!
Я русский волк!
Тебя, пиковый, я порву!
Игорь Черных
+++
Вот наша стая!
Коммерсанты-банкиры,
Территория теперь наша,
Платите бабосы!
Мы ваша «крыша»!
Фраера!
В загоне! В загоне!
Пока власть
Наша дремлет!
Игорь Черных
+++
Ну что?
По чифирчику?
Заходи, братан, в камеру!
Чай у нас индийский…
Тусанём,
Сыграем в карты!
Да «Мурку» старую
Споём!
Игорь Черных
+++
Саше Давыду
Побег! Побег!
И на морозе
Дыханье на исходе!
Я вор!
А рядом — урка молодой.
Я взял его с собой,
Чтобы сожрать в дороге,
А он меня
До староверов
Вынес на худых плечах…
Игорь Черных
Продолжение следует...
http://www.proza.ru/2018/04/30/1707