Политическое завещание Адольфа Гитлера продиктованно им в бункере рейхсканцелярии за день до самоубийства – 29 апреля 1945 года. Утром 29 апреля, после бракосочетания с Евой Браун, фюрер изложив свою последнюю волю. День смерти пришёлся на 30 апреля - кельтский праздник Вальпургиева ночь (нем. -- Walpurgsnacht) или Праздник немецких ведьм, главный их шабаш. См. статью https://cont.ws/@vita1chuk/810...
Гитлер как мистик свято верил, что в последнюю ночь апреля совершается шабаш ведьм. Именно в этот день он решил уйти из жизни из-за полного краха дела всей его жизни. Ведьмы, собираются в эту ночь вокруг своего повелителя, Сатаны, на высокой, недоступной горе Брокен, где и справляют свой «шабаш». Вершина горы высотой 1142 метра почти всегда спрятана в тумане. Поверье это, выведенное также Гёте в 1-й части «Фауста», сложилось около конца VIII века. (по информации wikipedia.org).
(См. картинки в https://cont.ws/@vita1chuk/930983)
Фюрер рассчитывал перевоплотиться в эту ночь в сподвижника самого Сатаны и посмеяться над всем человечеством.
Свое завещание Гитлер начал писать 4 февраля 1945 года, а закончил 26-го. Это довольно объемистая рукопись, Подлинник завещания отсутствует. Дело в том, что в апреле 1945 года Гитлер перед смертью внес некоторые изменения в завещание, в частности, сделал запись об исключении из партии бывшего рейхсмаршала Германа Геринга и лишении его всех прав; исключении из партии и снятия со всех государственных постов бывшего рейхсфюрера СС и министра внутренних дел Генриха Гиммлера.
А так же о назначении гросс-адмирала Деница президентом рейха и верховным главнокомандующим вооруженными силами. Затем текст завещания был тайно переправлен неким офицером – доверенным лицом Гитлера – в один из австрийских банков.
В документе завещания, состоящем из двух частей, фюрер объяснял и оправдывал свою жизнь и деятельность. В первой части Гитлер утверждал, что не имел намерений развязывать войну в 1939 году и возложил ответственность за ее начало на "международное еврейство". Во второй части он изгонял из партии тех, кого считал изменниками своему делу, в том числе Геринга и Гиммлера, назначенных ранее его преемниками.
Британский историк Тревор-Ропер, используя заключения экспертов, проведших текстологические исследования, и свидетельские показания секретаря Гитлера Гертруды Юнге, печатавшей текст завещания, пришел к выводу о его подлинности.
Кстати, Гертруда Юнге оставила немало любопытных свидетельств о последних днях главного нациста. По ее словам, по мере приближения конца, Гитлер начал терять свой авторитет перед окружением, позволяя даже курить в своем присутствии. Фюрер старался оградиться от внешних впечатлений, спрятаться от реальности. Юнге говорит, что во время поездок Гитлер задергивал шторки на окнах автомобиля, чтобы не видеть разрушений. И даже у себя в бункере он старался скрыться от контактов, запираясь в ванной. "Он выглядел абсолютно оцепенелым и апатичным, сидя со щенком на коленях", - вспоминает о последних днях диктатора его бывший секретарь.
Перед тем, как принять яд, Гитлер, к удивлению Юнге, вместо того, чтобы подумать о душе, разразился гневными тирадами в отношении евреев, после чего перешел на проблемы дееспособного правительства преемников.
Раздавая своим приближенным таблетки с цианидом, Гитлер сказал: "Мне бы искренне хотелось сделать вам другой прощальный подарок!"
Гитлер о России
(из политического завещания)
«Ни одно решение, которое я делал в течение этой войны, не было настолько пагубным, как решение атаковать Россию. Я всегда говорил, что мы должны любой ценой избежать ведения войны на два фронта. И вы можете быть уверены, что я долго и беспокойно размышлял над печальным опытом Наполеона в России».
Тогда почему была начата война с Россией? Адольф Гитлер дает свой ответ на этот вопрос: «У нас была серьезная причина для наших действий – смертельная угроза, которую СССР представлял для нашего существования. Потому что было абсолютно ясно, что сегодня или завтра, но СССР будет атаковать нас.
Наш единственный шанс разбить СССР – напасть первыми, потому что пассивно защищаться было абсолютно бесперспективно. Мы не могли дать возможность Красной Армии воспользоваться нашими суперсовременными автобанами для быстрейшего броска своих танков; а наши железные дороги предоставить им для переброски своих частей и снабжения.
Но если бы напали мы, то у нас был шанс разбить Красную Армию на ее же поле, в ее болотах, на ее обширных и грязных пространствах. Однако на цивилизованной территории у нас не было против Красной Армии никаких шансов. Если бы СССР напал на Германию, то мы были бы для них просто трамплином, с которого они бы обрушились на всю Европу и раздавили бы ее. Моим личным кошмаром был страх, что Сталин возьмет инициативу на себя».
И в завершение – пророческие слова: «С разгромом нашей империи и только ожидающимся появлением азиатского, африканского и, возможно, южноамериканского национализма в мире есть только две силы, способные к противостоянию – это США и СССР».
Если бы СССР напал на Германию, то мы были бы для них просто трамплином, с которого они бы обрушились на всю Европу и раздавили бы ее. Моим личным кошмаром был страх, что Сталин возьмет инициативу на себя».
И в завершение – пророческие слова: «С разгромом нашей империи и только ожидающимся появлением азиатского, африканского и, возможно, южноамериканского национализма в мире есть только две силы, способные к противостоянию – это США и СССР».
Европа – это несерьезно
«Я никогда не любил ни Францию, ни французов, и никогда не переставал об этом говорить. Однако я должен допустить, что среди них есть некоторые стоящие люди».
Об Италии: «Когда я объективно и без эмоций оцениваю события, я должен допустить, что моя нерушимая дружба с Италией и Дуче должна быть причислена к моим ошибкам. На самом деле, – это очевидно, что наш союз с Италией был более на пользу врагу, чем нам самим. Итальянское участие принесло нам выгоды в лучшем случае весьма умеренные, в сравнении с бесчисленными трудностями, которые из этого возникли».
Об Испании: «Я иногда спрашивал себя, не сделали ли мы ошибку в 1940 году, не втянув в войну Испанию. Я убежден, что Франко согласился бы на союз с нами на вполне приемлемых условиях – на обещании небольшого кусочка Франции, как утешение его национальной гордости; и большого куска Алжира, как действительно ценного и вполне реального подарка».
Об Японии: «Вступление в войну Японии не вызывало у нас страхов и опасений, хотя было очевидно, что японцы сделали великолепный подарок (Перл-Харбор) Рузвельту, дав ему железный довод для объявления войны Германии».
Гитлер – об Америке
«Колонизаторская политика Европы, закончилась полным крахом. Я не забыл один момент видимого успеха, успеха – чисто материального; я говорю об этом монстре, который зовет себя "США", и о которых, я сейчас хотел бы сказать. И монстр – это единственно подходящее для Соединенных Штатов определение! Если Северной Америке не удастся сменить себе идеологическую доктрину на менее злокачественную, чем та, которая сейчас, весьма сомнительно, что ей еще долгое время удастся оставаться преимущественно белым континентом».
«Я очень расстроен от одной мысли о тех миллионах немцев, которые эмигрировали в Соединенные Штаты, и которые теперь составляют хребет этой страны. Потому что эти люди, заметьте, не просто потерянные для своей родины, хорошие немцы; на самом деле они стали врагами, еще более нетерпимо настроенные к нам, чем любые другие. Немецкий эмигрант везде сохраняет свои качества хорошего и выносливого работника, и это так, но он очень быстро теряет свою душу. В будущем мы должны предпринять меры, против этих напрасных кровотечений германской крови. Только на восток, и только на восток должна течь наша кровь. Перенеси немца в Киев, и он останется цельным немцем. Но перенеси его в Майами, и вы сделаете из него дегенерата, то есть американца».
Во всем виноват Черчилль… и евреи
«Черчилль, увы, всего лишь старый человек, который только и может, что исполнять приказы этого безумца Рузвельта. В самом начале войны я действовал, исходя из того, что Черчилль способен понять великий смысл (объединения Европы) и в моменты прояснений, он действительно, вроде бы схватывал это.
Позднее, когда я атаковал СССР и вскрыл большевистский гнойник, я надеялся, что в сознании западных стран это зажжет искру здравого смысла. Я дал Западу шанс, не пошевелив даже пальцем, абсолютно безопасно принять участие в акте великого очищения, предоставив всю санитарную работу одной Германии. Однако ненависть этих лицемеров к честному человеку гораздо сильнее, чем чувство самосохранения. Я недооценил власть евреев в Англии!»
"В Мюнхене мудрая Германия предложила недалекой Британии, да и всей Европе совместно бороться с мировым коммунизмом и сионизмом. Британия и Европа отказались. И неважно, что предложение это больше напоминало ультиматум".