Глава восьмая
В заведении
Деньги, разумеется, требовали, чтобы их потратили. Располагала к тому и сумма: целая тысяча!
Райский опять принялся хаживать к девицам легко-го поведения, накупил также книг и журналов, приобрел, в придачу к клетчатым штанам, кучу обновок в свой гардероб, золотые карманные часы и трость с набалдашником в виде черепа, но деньги все равно оставались.
Тогда он вспомнил, как в свое время кутил в Шацке за счет Меньшова, и подумал, что в Москве может и сам угостить кого-нибудь. И однажды, взяв с собой переплетчика Петрова, который в предвкушении хорошего препровождения времени забыл все прежние размолвки, Райский со службы отправился в кабак. «В заведение», – сказал Петров, радостно потирая руки.
В «заведении», что почтили они своим посещением, был биток народа, стоял многоголосый гул и висел густой дым. Петров втянул его ноздрями.
– Вот она, жизнь! – воскликнул он. – В литературе вашей почему такую жизнь не описывают? Далека лите-ратура от правды жизненной, ох как далека!
– Почему же не описывают? – возразил Райский. – Очень даже описывают.
– Да знаем мы, как описывают, – махнул Петров рукой. – Бичуют пороки и язвы. А ты изнутри посмотри и изнутри напиши.
– Может, и напишу.
Петров, демонстрируя дружеское расположение, хлопнул Райского по плечу.
– Да вы никак обиделись. Я же не о вас!
– Я понимаю. Вон место свободное. Давайте присядем.
Они заказали водки и селянки и приступили к хорошему препровождению времени.
Не успели они выпить по паре рюмок, как к ним подсел порядком уже нализавшийся молодой человек. При этом задел он рукой тарелку Петрова, который ругательски выругался. По неловкости подсевшего, еще даже не взглянув на него, Райский определил, что это мог быть Селиванов, его давний сосед по квартире.
Именно Селиванов это и оказался!
– Господин Райский, сколько лет, сколько зим! – радостно приветствовал тот старого знакомого. – Куда же вы пропали?
Райский не особенно счастлив был видеть Селиванова. Селиванов имел связь с его бывшей женщиной, был свидетелем позора, которому его подверг Колобов. Неприятные воспоминания нахлынули на Райского, а тут еще Селиванов добавил масла в огонь.
– Когда мы последний раз с вами виделись? Дай бог памяти. А, точно! У Колобова, когда у вас с ним вышла неприятная сцена.
«Обязательно надо было напоминать!» – с досадой подумал Райский, а вслух коротко ответил:
– Да.
– А я ничего не знаю! – вступил в разговор Петров. – Кто такой Колобов? Что за сцена? И кто, собственно, вы, молодой человек? – отнесся он к Селиванову. – Моя вот фамилия – Петров, а ваша?
– Я давний приятель господина Райского, а фамилия моя – Селиванов. Колобов, царство ему небесное, – (Райский вздрогнул при этих словах), – Колобов тоже был его приятелем. Что до сцены, произошедшей между ними, то пусть уж господин Райский сам о ней расскажет, если пожелает; я же не стану, поскольку это было бы нехорошо по отношению к нему.
– Вы благородный человек, – сказал Петров. – Но почему вы в таком случае вообще об этой сцене упомянули?
Селиванов смутился.
– Я как-то не подумал. Вы простите меня, Райский?
Тот снисходительно махнул рукой. Неудовольствие, испытанное при виде Селиванова, сменилось безразличием.
– Было бы о чем говорить! Вы, я гляжу, раньше нас начали отдавать дань зеленому змию. Вон как раскраснелись. И язычок у вас заплетается.
– Да! Давно пью. Горе, Райский! Горе в вине топлю! – Селиванов прикрыл лицо ладонями, при этом смахнув со стола кусок хлеба.
– Тише вы! – пробормотал Петров, поднимая хлеб с пола.
– А что за горе? – полюбопытствовал Райский.
– Да вы же не знаете ничего! Наша общая знакомая – Агриппина Павловна – отдала Богу душу.
Райский ахнул.
– Как?
– Да как люди умирают? Обыкновенно! Она уж в летах была, мудрено ли помереть?
Райскому взгрустнулось. На память пришли хорошие минуты, связанные с этой женщиной.
– Давайте помянем, – произнес он. – Несите ваш стакан, Селиванов.
Тому не нужно было повторять дважды. Он незамедлительно перенес все свое за их стол, и они выпили втроем не чокаясь. Петров спросил:
– Агриппина Павловна… Не та ли эта дама, Райский, с которой у вас было некое, так сказать, приключение?
– Зачем вы об этом распространялись, Райский? – возмутился Селиванов. – Это же святая женщина!
Петров обратился к Селиванову:
– Так и у вас с ней было? Вот уж святая!
– Не смейте! – вскричал Селиванов и вскочил с места. Его стакан полетел на пол.
Петров примирительно поднял руки кверху.
– Все-все, простите, не буду. Согласен, перегнул палку. О покойниках – только хорошо.
Удовлетворившись таким извинением, Селиванов вернул на стол свой стакан и сел обратно.
– Так, значит, – сказал ему Райский, – вы все это время, что прошло с момента нашей последней встречи, были рядом с ней?
– Ну да. А что, плохо? Милая женщина, заботливая. Да, пожалуй, и любил я ее. – Селиванов помрачнел, уставился взглядом в одну точку.
– Ну, будет вам, – утешительно промолвил Петров. – Давайте, что ли, еще разок приложимся, господа.
Сказано – сделано.
Селиванов сказал, занюхав рукавом:
– Но я оказался в некотором роде вознагражден за свою любовь. Она мне все свое имущество отписала. Так что теперь я домовладелец. – И он гордо выпрямил спину и расправил плечи.
Петров подмигнул Райскому.
– Небось завидуете? Могли быть на его месте!
– Вот еще! – нахохлился Райский. – Не из-за имущества же я!..
– Да знаю, знаю! Это я шучу.
– Я, кстати, тоже не бедствую, – значительно сказал литератор, поглядев на Селиванова. – Вот гонорар мне недавно прислали из Петербурга за мою книгу.
– Да-да! – сказал Селиванов. – Вы же получили свой первый гонорар, еще когда у Агриппины Павловны жили! Стало быть, вы продолжаете свою писательскую деятельность? Это очень похвально, должен я сказать.
– Да кто там продолжает! – снова влез Петров. – Это деньги все за тот же роман. Семейство кого-то там! За переиздание!
– Значит, хороший роман, раз переиздают, – возразил Селиванов. – Право, вы молодец, Райский. Совсем не прав был Колобов на ваш счет. Я ему об этом высказывал. Я, между прочим, заметил, как вы переменились в лице, когда я сказал о нем: царство ему небесное. Вы не знали, что он умер? Уже несколько лет как.
– Почему же не знал? – как можно равнодушнее ответил Райский. – Знал. Он, кажется, отравился?
Селиванов удивленно посмотрел на него.
– Кто это вам сказал? Он не отравился. Он умер от чахотки.
Теперь уже Райский изумленно взглянул на Селиванова.
– Вы это серьезно?
– Конечно! Он при мне отходил. Я его за руку держал в его последнюю минуту. Как же он кровью харкал, бедный, его всего наизнанку так и выворачивало, так и выворачивало. – Селиванов сокрушенно покачал головой.
Райский ничего не понимал. Ведь он же сам Колобова отравил, видел, как он корчился в предсмертной агонии. Или он выжил? Да быть не может! После такой лошадиной дозы яда! Ужель случилось чудо?
– А он не рассказывал, что его пытались отравить? – спросил Райский.
Селиванов помолчал, припоминая, потом покачал головой.
– Никогда не рассказывал. А уж он бы мне рассказал, если бы что-то такое было: мы были близкими друзьями. Так что вам неправду сказали об отравлении.
Райский сидел, как пришибленный, и моргал глазами. Получается, что он не травил Колобова? Он пытался понять, как такое могло быть, и не мог. В памяти у него имелась ясная картина: он подсыпает в рюмку Колобова крысиного яда, тот выпивает, хватается за горло, падает наземь и содрогается в муках. Было же! Было это!
Следующие полчаса попойки прошли для Райского как в тумане, но не от воздействия выпитой водки, а из-за той оторопи, что взяла его от новости о том, как на самом деле умер Колобов. Придумывать все и сочинять Селиванову нужды не было. Хотя… В промежутке между очередными стаканами Райский, ненадолго выплыв из тумана, вспомнил, как Селиванов с Агриппиной Павловной намеревался его убить, чтобы завладеть его деньгами. А что, если… Выпив очередную рюмку, Райский с ухмылкой смерил Селиванова взглядом. А что, если Колобов выжил после отравы, все рассказал своему другу Селиванову, и теперь они вдвоем готовят какую-то западню для Райского? Мерзкий Селиванов! С Агриппиной Павловной составил против него заговор, теперь с Колобовым вступил в коалицию. А что, если Агриппина Павловна на самом деле жива и тоже играет партию против него? О господи! Райский схватился за голову.
– Что с вами? – обратился к нему Петров. – Вам плохо? Перебрали малость?
– Отчего же! Я в прекрасном самочувствии. Просто грусть-печаль одолела. О смерти двух когда-то дорогих и близких мне друзей узнал я нынче. Как тут не впасть в тоску? И скучно, и грустно, как сказал Лермонтов, по другому поводу, правда.
– Да, – согласился Селиванов. – Иных уж нет, а те далече. Это тоже Лермонтов?
– Пушкин, – покачал головой Райский.
«Вон зубы как заговаривает! – подумал он. – Определенно какую-то махинацию соорудил против меня. Неспроста же он нарисовался только сейчас, когда мне заплатили гонорар за роман. Не получилось тогда обобрать, так он сейчас замыслил! Точно! – У Райского даже глаза расширились от жуткой догадки. – Они вдвоем с Петровым хотят меня опоить и обчистить! А какие актеры! Разыграли сцену, как будто первый раз друг друга видят! С ними надо держать ухо востро!»
Он тут же отставил свой стакан и постарался стряхнуть с себя хмель.
– Может, вам все же дурно? – снова спросил у него Петров.
– Да нет же! – досадливо отмахнулся Райский, а сам подумал: «Так и ждет, чтобы я свалился! Все, больше не пью!»
А Селиванов продолжал заговаривать зубы:
– Таков уж закон бытия, – сказал он со вздохом. – Вся наша жизнь – череда утрат. Родители, близкие, друзья – все уходят. Вот у меня теперь решительно никого нет рядом. Я один как перст. – И он снова вздохнул.
– Тоже мне страдалец! – раздраженно бросил Райский. – Думаете, только у вас никого нет? Я вот тоже одинок. Даже собачка моя околела! А каким другом была!
– Я и не говорю, что я исключителен в своих страданиях, – спокойно возразил Селиванов. – Я же говорю: это закон бытия.
Петров усмехнулся.
– И почему именно после водки русского человека тянет на философию?
Эта троица еще долго выпивала. Вернее, пили Селиванов и Петров, а Райский только делал вид, что опрокидывает водку в горло, и старался быть начеку, следя за каждым их движением. Но со временем он успокоился. То, как видимо пьянели его состольники с каждым выпитым глотком, опровергало его мысли об их коварных намерениях. Вскорости Селиванов уже лыка не вязал, а следом за ним и Петров дошел до положения риз. Сыграть это было невозможно! Уж очень большое актерское искусство для этого понадобилось бы, а эти людишки, хоть и хитрые и ушлые, но без искорки гениальности. Райский смотрел на них свысока, как более трезвый и как поцелованный, в отличие от них, одной из муз. И даже более чем музой! – Пушкиным в темечко! Это он вспомнил об истории, когда-то рассказанной Викентием Александровичем, и тогда же пришедшем ему на ум образе.
А Селиванов с Петровым, едва ворочая языками, завели спор о женщинах. Селиванов отстаивал прелести любви с опытными дамами, а Петров – хороший семьянин, кстати, – защищал молоденьких барышень. Нет, решил Райский, слушая их болтовню, не могли эти глупцы составить преступную ассоциацию против него, ума бы у них не хватило.
А имелась ли кооперация у Селиванова с Колобовым? Колобов, в отличие от Петрова, очень умен, если, конечно, жив. Если жив… И тут Райскому пришла ясная мысль. Как он раньше не мог понять! Если Колобов действительно жив, то зачем Селиванову говорить, что он умер от чахотки? Выгоднее было бы подтвердить, что он погиб от яда и что, таким образом, осуществилось намерение Райского. Тогда у него, у Райского, не возникло бы предположений, что Колобов, вопреки словам Селиванова, жив, и они могли бы беспрепятственно проводить против него свои злодейские планы.
Стало быть, Селиванов не соврал: Колобов вправду лежит на кладбище, и забрала его из числа живых чахотка, а не яд Райского.
С одной стороны, это успокаивало: никакого заговора против Райского нет.
С другой, пугало: выходило, что он не травил Колобова, все ему то ли привиделось, то ли приснилось. Мысли путались, и Райский никак не мог привести их в порядок. К тому же выпитая водка сказывалась, сдавливала голову.
А эти, Петров с Селивановым, не замечали его смятения и продолжали свой разговор о прекрасном поле. «За мои деньги пьют и меня же третируют», – обиделся Райский. Он с трудом встал с места. Пространство качалось перед его глазами.
– Какое все неустойчивое… – пробормотал он. – И вроде не пьян я… А как пошатнулось все…
– Вы куда это, Райский? – в один голос спросили Селиванов и Петров.
– На воздух. Воздухом подышать. – Он вытащил из кармана несколько кредитных билетов и положил их на стол. – Это вам на продолжение вашего великосветского вечера. На случай, если я не вернусь.
– Но ведь вы вернетесь? – полюбопытствовал Петров, без особой, впрочем, заинтересованности в положительном ответе. Раз уж Райский уже выложил деньги, то дальше можно было обойтись и без него.
Сам Райский понял это и усмехнулся. Значит, так тому и быть.
– Подышу – и приду.
И не пришел.
Качаясь, он выбрался из кабака на улицу. Подмораживало, как то и полагалось в конце осени. Ночной промозглый воздух немного отрезвил его. Но кавардак, что творился у него в мыслях, от этого меньше не стал. Все не то что пошатнулось, как объявил он, вставая из-за стола, а вовсе разрушилось, если под этим «всем» подразумевать нарисованную им картину мира. Если убийства Колобова не было, как он это помнил, то что вообще тогда было? Даже так: было ли что-нибудь из того, что он помнил?
Нетвердыми шагами направился он в сторону дома. Придя в одинокую свою, не протопленную квартиру, тут же кинулся в постель. Шинель при этом снять забыл, что оказалось, впрочем, не таким уж и напрасным: благодаря ей было не так холодно.