Ласточка

Лошадь... Пожалуй, ни одно другое животное не занимало такого места в развитии человеческой цивилизации. Прирученная человеком в глубокой древности, она сопровождала его на протяжении всей жизни. Во времена карет, бричек, сельхозработ лошадь была незаменима. Сегодня её оттеснила в безвозвратное прошлое современная техника, конвейерная сельскохозяйственная животноводческая продукция. Держат лошадей сегодня фанаты, те, для кого лошадь – это смысл жизни, в основном – в деревнях.
Лошадь неприхотлива, может сама добывать себе корм. Только в самые лютые морозы загонишь её в стайку, переживёт она холода – и снова на вольный выпас.
К коневодству люди приходят обычно в зрелом возрасте, как, например, Санька по прозвищу Гриб из северного посёлка на берегу реки Северная Сосьва. Гриб сослан был в эти края, потом прижился, освоил все северные профессии. Работал на речном судне рулевым, а после капитаном. Попал и в совхоз, изучил там все виды техники – и «белорусы», и ДТ 75, и сенокосилки, и доильные аппараты. А когда оказался государству ненужным по возрасту, организовал своё хозяйство. Помогли природная сметливость, трудоспособность, знание дела. На высоком бугре отстроил он дом и добротный скотник, в момент развала совхоза купил не так дорого технику. И стала налаживаться его жизнь на новом, пенсионерском этапе. Появились в хозяйстве коровы, овец развёл, куры в скотнике между копыт животных снуют. Ну, и лошади, конечно, – это его любовь, с ними он разговаривал, и отлично понимали они друг друга.
Северные кони – это особая порода. Некрупные, большеголовые, крепкие, они могут жить круглый год на выпасе, сорокаградусные морозы им нипочём. К весне кони заметно худеют, но набирают вес быстро, к следующей зиме спина у них становится широкой, как лопата. Им не надо в копыте выбирать стаканчик, не надо подковы крепить; круглый год пасётся табун в пойме реки, и некого им бояться. Кроме браконьеров, врагов у них нет.
Как правило, табун состоит из кобыл, молодняка и, самое главное, – жеребца - производителя. В табуне пятнадцать - двадцать кобыл, столько же весной должно родиться  и жеребят, но если жеребец слаб, то не все кобылы будут покрыты и жеребят родится мало. Поэтому, как только у производителя кончался дух, Санька немедленно пускал его под нож, а взамен брал в табун нового двухгодовалого резвого жеребца.
Река ещё подо льдом, лёд в заберегах, проталины, а у каждой кобылы – своё предродовое место. По утрам Гриб с биноклем просматривает поле, на котором пасутся лошади, и комментирует:
– У Арены беленький родился жеребёнок – видать, из соседнего табуна белый жеребец заходил в гости, а Ворон прозевал. У Монолизы – рыжий, в кого такой?..
К концу мая грибовский табун удваивался. Разных цветов и оттенков жеребята на тонких ноженьках тянулись своими мордочками к мамкиному вымени, поглядывая на яркий окружающий мир. Впоследствии двухгодовалые жеребчики шли на мясо, а самочек Гриб оставлял, вот так и регулировал он свой лошадиный табун.
Всем говорил Санька, что лошадь – животное самое умное, не то что корова с убогим её  интеллектом.
Понимающие в еде люди знают, что грибовское мясо, хоть и конина, – экологически чистый продукт. Животные у него не выкармливаются комбикормами с биологически активными добавками, грибовским лошадям не делают уколы за ухо для быстрого набора веса. Его кони вырастают на сочной луговой траве. Ну и пусть некоторые считают, что конина не годится в пищу, так как у коня не раздвоенное копыто, а такое животное по ветхозаветным предписанием считается «нечистым». Но дайте мне другое мясо, без химии и гормонов!
Со сбытом лошадиной продукции у Гриба проблем не было.  Сельчане к его табуну относились доброжелательно. Некоторые подъезжали к загону с семьёй, с детьми малыми, привозили булки и кормили этих милых лошадок, делали селфи. Кто-то, проезжая мимо, притормозит, обласкает сердце своё беззаботным, милым видом этих животных и едет дальше.
Не беда, что от Гриба попахивало навозом. Душой Санька был богат, улыбка не сходила с его лица. И постоянно был он чем-то занят, никогда без дела не сидел. За рекой – сенокосные угодья и места выпаса. Там же и вся сенокосная техника и трактора, которые зимой возле дома не нужны. Весна, проталины, а Гриб на берегу, возле баржи и катера, с громадной кистью – готовит свой флот к летней страде. Лето – покос, осень – вывозка сена. Бояться стал браконьеров Санька, к зиме пригонял табун в загон и кормил заготовленным сеном. Со временем сын стал ему надёжным помощником, а потом взял хозяйство в свои руки. За рычаги трактора восьмидесятилетний Гриб садился уже  по прихоти, чтоб старое вспомнить или, к примеру, снежок отгрести от дома.
Жил в этом посёлке один мужичок, Егор. Хороший семьянин, ровный, спокойный – не рыбак, не охотник, разве что за утками отправится по первым лужам. Вернулся домой  после юридического института, устроился в милицию. Видно, служба эта ему не особо  понравилась. Стал адвокатом и много лет тянул эту лямку без особого интереса.
Большой интерес был у Егора к лошадям. Постоянно он крутился возле них, ходил  на покосы – в общем, знал это дело. Но своих лошадей он не держал, слишком уж это хлопотно. А мечта в душе жила, покоя не давала. Проезжая мимо усадьбы Гриба, он останавливался, любовался лошадками большими и малыми, смотрел, как пёстренький жеребчик тычет мордочкой в мамкино вымя, а та отгоняет его – мол, сено ешь! – вот и продолжается у них борьба.
А тут браконьера поймали. Пристрелил он в пойме реки лошадь грибовскую и был  взят с поличным. Но то ли где-то родственник у этого браконьера крутой был, то ли следователь на взятку клюнул – в общем, прекратили дело: не виноват, мол, он, лошадь кто-то другой пристрелил. А этот стал обдирать её, чтоб не испортилась, и собирался сообщить хозяину. Мясо оформили как  вещдок и не вернули Грибу, объяснили, что хранилось оно в холодильнике, но внезапно отключили электричество, и оно испортилось.
Ясно, что всё тут шито белыми нитками. Родственники Гриба опротестовали это решение в суде и подключили к делу Егора. Он согласился, и не ради гонорара, а ради принципа: за Родину обидно, за земляков! И пошли к прокурору протесты один за другим. Решение отменили, дело отправили на доследование, нашли нарушения, потом докопались до умысла, и следователь тот в итоге поплатился работой. Браконьера, сотрудника местной администрации, привлекать к уголовной ответственности не стали, но материальный и моральный ущерб пришлось ему возмещать по полной программе.
В благодарность за помощь Гриб пожал Егору руку и сказал:
– Да я на эти деньги сейчас куплю пресс подборщик для заготовки сена, никогда бы на него не заработал! А ты бери любого коня на мясо, на какого пальцем покажешь, того и забьём!
– Нет, – отказался Егор, – так не пойдёт. Лучше, Санька, я приведу в твой табун кобылу, а ты будешь её держать. Сколько возьмёшь с меня за её годовое содержание?
Гриб долго соображал, что-то в уме подсчитывал – с такой арифметикой он никогда не сталкивался – и, наконец, выдал:
– Двадцать тысяч!
– Идёт! – сунул ему пятерню Егор. И поехал к своему однокласснику покупать кобылу – тот своё разномастное поголовье стал распродавать. «Надоело, – говорит, – спокойно пожить хочется, на диванчике поваляться да рыбалкой и охотой заняться, детям хозяйство моё не нужно...»
Торг недолог, двадцать пять тысяч – и двухгодовалая кобыла перешла к Егору. Он тут же дал ей новую кличку – Ласточка, в честь кобылы, которую когда-то держал его отец, Леонид Ефимыч. Гордо шагая по посёлку, пришёл Егор с кобылой на поводке к Саньке.
– Вот она, моя Ласточка, – сияя улыбкой, доложил он вышедшему навстречу Грибу. Тот скинул жердину с загона, и Ласточка оказалась на новом месте жительства. Март ей предстояло прожить с табуном в этом загоне, а после лошадиное семейство будет перегоняться за реку, пока не зашевелился на ней лёд, на вольный выпас.
– Вот первая десятка, за квартирантку, – протянул две пятитысячных Егор. Санька, прищурившись, с улыбкой принял купюры, пошутив:
– Что-что, а денежку-то мы любим!
Первой, кого привёз для знакомства с Ласточкой Егор, была, конечно же, дочка –  самоё любимое его создание. Запасли полные пакеты сухарей, хлеба – и к загону. И тут такое началось! Лошадки не такие уж смиренные животные, они ещё и великие попрошайки, Вся лошадиная армия, завидев кулёк с яствами, ринулась к чужакам, за несколько секунд от угощения и следа не осталось. Лошадки отошли в сторонку и, посматривая на гостей своими большими грустными глазами, будто говорили им:
 – Ну, а если ещё?
Самое печальное, что Ласточку табун даже не подпустил к лакомствам, более того – те кобылы, что пошустрее, отгоняли её, пытаясь укусить. Вот такие нравы у лошадиного сообщества!
«Ну, ничего, в следующий раз будем поумнее. Главное, что они нас увидели и запомнили, что мы принесли им еду», – успокаивал Егор дочку. Они тихо наблюдали за лошадиной жизнью, призывали Ласточку откликнуться и подойти к ним, но пока безрезультатно. А Гриб между тем занимался во дворе своими делами, привлекая к ним и внуков.
– Принеси топор, Колька! – крикнул он одному из внуков, не отрываясь от дел.  Минуты через три снова:
– Принеси, Колька, топор!
Но Колька и не думал реагировать на просьбы деда, а когда у того терпение кончилось, он попросил по-другому:
– Если, Колька, не принесёшь мне топор, я сниму седельник и так тебя им отхреначу, что маму свою позабудешь!
Топор сию минуту был подан деду.
«Вот так вас воспитывать надо», – усмехнулся Егор, поглядывая на дочку.
... А со временем сказались походы к лошадям с хлебом и крупой, с овсом и пшеницей. Признала Ласточка своего нового хозяина и ждала его. И уже отзывалась на  звук Егорова автомобиля. Не принимал её табун, отгонял от сена, отгонял от Егора, но всё-таки деликатесы людские ей доставались от милосердного хозяина.
Пролетел март, и Санька перегнал табун за реку. Не к кому стало приезжать Егору, и ему не давала покоя мысль: как бы побыстрее переехать реку и покормить Ласточку хлебушком. Нынешним летом она должна, по расчётом Гриба, «огуляться» с его жеребцом.
Весна. Первый заберег на льду реки. Заголосили вокруг посёлка прилетевшие лебеди, гуси. У охотника застучало сердце, и азарт охотничий потянул его в пойму реки –  на первую охоту – весновку, как называют её местные. Потянуло туда и Егора, у него особая охота – не только стрелять гусей и уток, но и смотреть за табуном лошадей, чтоб, не дай Бог, какая-то вражина не отстреляла лошадку. «А Ласточка, – думал он, – запомнила ли меня, подойдёт ли к пойме?»
У Гриба за рекой – изба-балок с газовой плиткой и диваном, весновать там можно не только в тепле, но и в комфорте. Амуниция, боеприпасы, манщуки – всё готово к весновке  уже с марта, осталось только свежего провианта прикупить, и вперёд. А утки и гуси зовут... Заваливаешься спать и думаешь: «Охоту бы не проспать! Утка, гусь пройдёт – что тогда?» И так до тех пор, пока не наденешь сапоги, не раскатаешь на них голенища, пока не накачаешь надувную лодку у берега речки родимой – Северной Сосьвы - матушки.
Весной река оживает. Сначала солнышко топит метровый снег на панцире льда, а дальше паводковая вода начинает поднимать лёд, сначала он вздувается пузырём, а когда вода ещё надавит снизу, наконец отрывается от берегов и всплывает. Чтоб перебраться на другой берег, нужно переплыть на резиновой лодке заберег, выбраться на толстый лёд, протащить лодку по льду, столкнуть её в заберег, и только тогда ты окажешься на том берегу. Вот такая она, охота. Только лодка ткнётся носом в тот берег, руки сразу достанут ружьё, освободят его от чехла, соберут – и охота начнётся. В голове ещё стоит гул родного посёлка, а ты тут, один на один с дикой северной природой.
Так сделал и Егор. Вытянул резинку на глинистый берег, достал из чехла свой ИЖ-27 двадцатого калибра, втолкнул в него пару патронов с любимой дробью «троечка», закинул ружьё на ремне за плечо – и охота для него началась. С километр нужно протащить по заберегу лодку до избы-балка Гриба, там перетащить из лодки в балок вещи, потом останется только обустройство скрадка для засидки на птицу.
Улыбка заиграла на лице Егора, сощурился он от яркого весеннего солнца, глаза  устремились к горизонту, всматривались, выглядывали зазевавшуюся птицу.
После долгой зимы свежий жирный ароматный шулюмчик из утки можно сравнить, наверное, со вкусом первых ростков зелёного лука или первой редиски – свежее, вкусное, душевное. А утка, запеченная на костре на палочке, – кулинарная классика русской охоты. Люди, живущие на берегах Оби, имеют свои традиции приготовления супов из птицы. Например, при разделке тушки никогда не ломают и не режут кости. Птицу попросту разбирают ножом по суставам, а когда разливают готовый суп по тарелкам, то каждому едоку кладут кусочки птицы в соответствии с его авторитетом. Самые элитные кусочки утки – это, конечно, ножки. Грудка, спинка – едоку со средним авторитетом. Охотнику достаётся головка птицы, пупки, сердечки. Таковы уж северные обычаи.
Взбирался на высокий берег Северной Сосьвы, Егор всматривался в лужи, разок даже спугнул пару крякушей. «Есть они, есть, – отмечал он про себя, – значит, летать будут на зорьке». От охотничьего азарта перед добычей первой утки, в предвкушении приготовленного из неё шулюмчика  Егор сглатывал слюнки. Скорей бы, скорей!
Светило солнце, тянул Егор на бечеве по реке лодку, вслушивался в весенние звуки, крики птиц и торжествовал, готов был расплакаться от счастья. То там, за рекой, то прямо над ним тянулись стаи лебедей, извещая своим голосами родной север о возвращении на свои луга, озёра. Как бы хорошо и тепло не было им на чужбине, на родине лучше. А вот и грибовская изба-балок, таловая роща вокруг, загон для лошадей, сенокосная техника, колёсный трактор.
«Вот как, – порадовался Егор, – даже проголодаться не успел, а уже на угодьях!» Мешок с провиантом первым перекочевал из лодки в балок, за ним последовало полмешка овса – это для господ лошадей, для заигрыванья с ними. Последним был перенесён чемодан с манщуками на уток и патронами. Лодку он подтянул повыше на берег, для гарантии привязал к кусту. Теперь можно и на озёра. Его уже тянуло туда, в пойму, но отцовская выучка по выживанию в тайге остановила. Надо всё приготовить на ночь, потому что потом будет плохо: когда закатится солнышко за горизонт, оттаявшие лужи покроются льдом, а ночная температура упадёт до пятнадцати мороза. А ты мокрый и усталый, тебе надо поесть, просушить одежду и поспать.
Егор захлопотал по-хозяйски. Достал топор из-под ступенек, наколол дров, охапку уложил у печурки, из-под  навеса принёс керосинку, заправил её. Вот, пожалуй, и всё. Чайник и миска для супа на полке, всё как у приличных людей.
Только собрался Егор выйти, как увидел, что из тальников к избе бредёт кобыла вороного цвета, облезлая и брюхатая. Подошла и, громко выдыхая из ноздрей воздух, смотрит на гостя, будто говорит: «Дай мне, жеребой, чего-нибудь вкусненького!» Егор глянул на неё дружелюбно:
– Ну что, вороная, ты – первая гостья, а значит, положено тебя угостить по-человечески.
Открыл стоящий у порога мешок с овсом, зачерпнул прихваченным из дома эмалированным блюдом овса и поднёс его к доброй и почему-то облезлой лошадиной морде. С удовольствием похрумкивая, задумчиво глядя на пришельца, кобыла поглощала поданное ей угощение. Егор терпеливо добавлял овса в блюдо, как официант, и спрашивал:
– А где остальная твоя мафия?
Между тем вороная доела весь овёс и вопросительно смотрела на Егора уже нагловатым взглядом, требуя продолжения трапезы.
– Ладно, дам, – буркнул Егор, зашёл в избу и отмахнул ножом добрый кусок хлеба. – Кушай, чернавка... Ну вот, а теперь – вперёд.
Егор закинул за плечо ружьё, чемодан с манщуками, мешочек с овсом – на всякий случай – и пошагал на свои лужи, в устье реки Поперечный Качёб. Километр надо прошагать Егору по проталинам, а где-то и по сугробам, пройти гриву из таловых зарослей и место, где должна биться утка. Прямо над головой пролетели несколько крякушей, метрах в  двадцати. Но ружьё было за плечами, оставалось ему только в досаде поморщиться, покорить себя за охотничий ляп. Но скоро он успокоился, шагая вперёд с ружьём в руках. На то она и охота, чтобы радоваться и ликовать, а иной раз переживать и расстраиваться. Подтаявшая жижа чавкала под ногами, серые вороны сновали вокруг, уже вовсю строя свои гнёзда. «Подождите, пока не до вас», – погрозил им Егор. У поселковых охотников есть традиция – отстреливать по паре - тройке ворон за сезон. Как пишут учёные, одна пара ворон съедает до сорока утят за сезон, да и свидетелей много таких вороньих расправ над утиными выводками.
Весенние сугробы держат человека – смоченные талой водой, они становятся крепкими, разрыхляются только к концу дня, когда солнышко растопит их основательно. Но сейчас Егор шагал по ним, как по асфальту. Ещё десяток метров, и стал просвечивать заливной луг, на котором и должна начаться его охота. Ещё чуть-чуть – и вот он, охотничий сор, и… табун лошадей, рассыпанный по сору, стоял в трёхстах метрах от Егора. Глаза его стали бегать по силуэтам лошадей, а когда увидел свою родную Ласточку, закричал громко и радостно:
– Ласточка! Ласточка!
И Ласточка откликнулась. Узнав по голосу своего хозяина, она красиво, быстрой рысью, далеко вперёд выкидывая передние ноги, ринулась к Егору. Подбежав, ткнулась в него губами, будто спрашивая:
– Ну, и где же твоё угощение?
 Довольный собой и особенно тем, что подготовился к такой встрече, Егор достал мешочек с овсом и развязал его. Ласточку не пришлось долго уговаривать, она тут же принялась поглощать злаковый деликатес. Табун тоже не сплоховал и, поняв, что пришелец не только свой человек, но и носитель съестного, тут же ринулись к Егору и его Ласточке. Ясно было, что Ласточке больше ничего не светит, алчный табун атаковал заветный мешочек с овсом, сходу отогнав от Егора Ласточку. Кто-то пытался её укусить, а кто-то  лягнуть, и вскоре от содержимого мешочка не осталось и следа. Остатки овса Егор рассыпал по снегу, и лошадиные морды мгновенно выбрали всё до последнего зернышка.
И всё-таки Ласточка успела, взяла своё, теперь она смиренно стояла в сторонке и дожёвывала законный овёс, полученный от хозяина, понимая, что принесён он был именно ей, а не этим злым, не любящим её четвероногим собратьям.
Между тем собратья по табуну быстро поняли, что вытрясли, как говорится, «всё до копеечки», и потихоньку стали расходиться. Ласточка посмотрела на своего доброго друга и, опустив гриву, пошла вглубь заливного луга.
А утки чертили небо, плюхались в лужи, снова взлетали. Егора опять охватил азарт, и ноги потянули его к устью соровой проточки, откуда только что взлетела пара жирных крякушей. «Фу... – выдохнул он, подойдя к месту засидки. Теперь нужно смастерить скрадок, в котором более или мене комфортно можно просиживать часами. И тут дело в подходе. Можно его сделать наскоро, но скрадок тогда получится тощий, сквозной, и подлетающая к нему птица будет отворачивать, да и тебе сидеть в нём будет неуютно. Егор решил всё делать основательно. Он положил охотничью поклажу на месте скрадка и стал осматриваться по сторонам в поисках чурочки под сидение или коротких брёвнышек. «Вот, как на заказ!» – улыбнулся он находке, брошенная покосниками в прошлом году чурка идеально подходит под стульчик. Егор взвалил её на плечо и потащил к месту. А в это время прямо над ним, как нарочно, не спеша пролетела тройка уток – гарантированный шулюм!  Обидно, но ничего не поделаешь!
Егор притащил свою чурку к скрадку, установил её в пяти метрах от воды, теперь нужны тальниковые ветки. Ноги повели его вверх, к большому таловому кусту. Чего-чего,  а сухостойных веток для ограждения охотника природа нарастила много. Тщательно выбирая, Егор собрал охапку и потащил её к месту засидки. С разных сторон доносились голоса лебедей, они первые после орлов прилетают на северную землю. Егор слушал их брачные клики, а сам, находясь во власти охотничьего азарта, делал то, чему с детства научил его отец.
Таловые ветки и таловый валежник – это исключительный строительный материал, лёгкий, крепкий, из него можно быстро соорудить что угодно, хоть шалаш, хоть скрадок. И Егор красиво, размеренно выстроил из них метровую изгородь вокруг принесённой чурки. Осмотрев остов скрадка, он отправился за прошлогодней травой, которой нужно покрыть построенный остов. Подрезая ножом пучки у самого корня, Егор накосил хороший сноп жёлтой травы. «Эх…» – опять с досадой вздохнул он, увидев, как вереница гусей прошла над только что построенным у устья реки скрадком.
Добрый пучок сена переместился к последнему своему месту жизни на этой земле. Егор забрался внутрь скрадка, уселся на чурку и стал аккуратно оплетать пучочками травы таловые ветки. Если просто накидать сено на этот заборчик, то ветерок, гуляющий по весенним проталинам, вмиг разнесёт траву по полю. Тоненькими пучочками сена Егор оплетал воткнутые в землю палки, и постепенно скрадок стал приобретать вид естественного природного укрытия.
– Всё! – сказал он вслух, – теперь  манщуки.
Готовил Егор вот к этому сегодняшнему моменту одиннадцать пенопластовых самочек - крякушей. Всю зиму он их подкрашивал, пошаркивал наждачной шкуркой, чтоб не давали на солнце бликов. Ценность была у них  особая, так как манщуки были изготовлены его дедом, ветераном Великой Отечественной войны, кавалером Ордена Красного Знамени. Давно уже нет деда, но старательно сделанные им манщуки стали семейной реликвией. Плюхнулся первый в стылую воду, после ещё один... И вот вокруг Егорова скрадка образовался плавающий табун уток.
Наконец всё готово, можно приступать к охоте, а начаться она может в любой момент. А дело шло к вечеру. Солнышко ещё светило, но уже повеяло холодом, замедлился бег ручейков, земля стала покрываться мёрзлой корочкой. «Примерно через час дедовы манщуки подёрнутся ледком», – прикидывал в уме Егор.
С противоположной стороны протоки Вайсова пара лебедей, сделав разворот на девяносто градусов, полетела прямо на Егора. Пальцы сжали цевьё ружья. Пригнувшись за урез скрадка, он замер в ожидании. Не надо было подманивать птиц ничем, они просто шли на Егоров скрадок. Ближе, ближе, слышно даже поскрипывание перьев при махах крыла, и вот они в пяти метрах, хоть хватай их!
 Добывать лебедя Егор не планировал, хотя местное население стреляет на весновках этих воспетых поэтами птиц для пропитания. И коренное население, ханты и манси, испокон века добывало эту птицу, из шкуры шили одежду, а мясо шло в пищу. К разряду «святых» птиц на севере лебедь отнесён не был. Но Егор – охотник со смыслом, аромата лебяжьего супа он не желал, а проучить птицу, чтоб не налетела на другой скрадок, надо. Он   резко, прямо перед ними, встал и закричал:
– Мать вашу ети!..
Не ожидали такого подвоха белоснежные птицы. От появления опасности они, конечно, опешили и не стали ожидать расправы над собой, а сделали вертикальную «свечку» в небе, захлопав крыльями друг о друга, и, набрав высоту, полетели, делая в стороне круг, заполошно восклицая и извещая округу о своём спасении. А с юга вновь отвернул табун крупных и жирных крякушей, точно шёл на скрадок – и отвернул! Сплюнул в досаде Егор, в который раз проморгал он уток. «Ладно, успокаивал он себя, – если бы я полностью сосредоточился на ожидании утиных подлётов, то, конечно, уже добыл бы утку, но тогда  это не охота, а убийство. Охота – это торжество души, прежде всего, общение с природой и, к примеру, вот с этими лебедями. Неожиданная встреча – стресс и для меня, и для них... А провиант – вон он, припасён в балке, и не только меня, но и для лошадёнок».
Резко меняются температурные полюса на севере: только что хлюпали ноги по грязи, а  уже всё покрылось коркой, от берега пошёл ледок к плавающим манщукам. И вокруг всё смолкло, замерло, не кричат голосистые лебеди, не стало деловых утиных пролётов, спал ветерок, снежок отдаёт алмазным сиянием – значит, температура минусовая. 
Хоть и тепло был одет Егор, холодок уже побежал по спине, проник в сапоги. Природа стала диктовать своё, напоминая, что ты, человек, – инородное тело и не сможешь жить так, как живут звери и птицы. Но Егор и не спорил с природой, он ждал утиных подлётов, а если повезёт, то гуся подстрелит. По-хозяйски раскладывал он охотничью амуницию в скрадке. Справа у ног положил коробку под пустые патроны, слева – заряженные патроны. Сгущаются сумерки, вот-вот стемнеет. Ледовая корочка подобралась вплотную к пенопластовым уткам.
Родившийся и выросший в этих местах, не в первый раз оказавшийся в такой ситуации, Егор всё же недоумевал: почему всё замолкло, включая журчащие ручейки, откуда эта леденящая тишина? Стало совсем темно. В воздухе над головой несколько раз просвистели утки – и снова тихо. Основательно промёрзший Егор встал со своей чурочки и пошлёпал в воду доставать пенопластовые манщуки, оказавшиеся во власти льда. Дело привычное, по паре, по тройке Егор достал их из воды и уложил у подножия скрадка. Теперь не солоно хлебавши можно добрести то балка. Шагая в темноте, Егор подумывал: «А зря я одного-то лебедя не сшиб, сейчас бы варево было, пока теребил бы его от пера, и время пролетело бы быстрее».
Местные охотники обычно обдирают добытого лебедя, так пошло с давних времён, когда из шкур птицы шили одежду, – и, естественно, проигрывали в кулинарном плане. «Отеребленный» лебедь, опаленный от пуха, становится истинным кулинарным шедевром, хоть суп с лапшой из него вари, хоть туши с овощами. Кулинарная палитра блюд из лебедя велика – только фантазируй и применяй. «Тьфу, – очнулся Егор от лебединых «смаков», – вот и изба, родное Берёзово светит огнями, и хочется кушать».
В рюкзаке лежит на всякий случай банка говяжьей тушёнки и луковица, по полевым понятиям – роскошь. Ружьё Егор поставил в избу, руки привычно накидали в печку дров. Топором наколол он мелкой лучины, отправил её в печку вместе с газетой. Нехотя дымя, печь начала набирать обороты. «Ну, вот и всё», – выдохнул Егор. Печурка, дымок, предвкушение охоты и ночь, когда можно в тепле по-человечески поспать.
Керосинка высветила подвешенную на стене сковородку. «Ничего себе, – подумал Егор, – с комфортом живёт Гриб!» Сковородку снял со стены, покрутил, вроде чистая, и повесил на место. Теперь – за водой. Егор надел сапоги и, осторожно ступая по откосу берега, спустился вниз.
Северная Сосьва неторопливо несла свои воды вдаль, к конечной цели – Северному Ледовитому океану. Черпнул Егор воды из реки и, так же осторожно ступая, пошагал в балок, из трубы которого струился в небо ароматный дым. Аккуратно, чтобы не разлить воду, Егор занёс ведро в избу и поставил на столик. Взгляд его остановился на умывальнике. «Ну и Гриб, всё обустроил, всё предусмотрел, прямо как в Рио де Жанейро!» – отметил про себя Егор.
Железная печка с раскрасневшимися от жара боками полыхала вовсю. Не теряя времени, Егор готовил себе ужин. Пожарил лук, переложил в сковороду тушёнку из банки. С аппетитом уписывая эти яства, запивая их прихваченным из дома сухим вином, мыслями он устремился в завтрашний день, который сулил не только победы, но и разочарования.
 Лет десять назад Егор, как и все, любил широкую компанию с разнообразной закуской, анекдотами, с бурными ресторанными похождениями, порой приходилось и кулаками помахать, померяться силами. Но… годы - гады!  Изменилась философия жизни, вкусы поменялись. Теперь приятнее провести время вот так, уединённо. Или с прекрасной дамой. Или с другом выпить по стаканчику, а то и по два лёгкого вина, после чего воспоминания о прошлом так бередят душу. А бывает, воображение увлекает тебя в будущее, и ты с радостью в душе засыпаешь, как  полный сил юноша.
Егор подлил в стакан крымского вина и, неторопливо потягивая его, вспоминал грустные и радостные моменты своей жизни. Да не так уж и плоха, оказывается, его жизнь. Суета адвокатской карьеры – все эти сговоры, накаты, уговоры, подкупы, обманы – сейчас казались чем-то далёким, почти нереальным. Здесь, в безмолвной избушке, наедине с природой мир и покой разливались в его душе. Вспоминались события прошедшего дня, радовала предстоящая охота, думал он и о Ласточке – таком удивительном, милом существе. Потрескивали гаснущие угольки в печке. Немного поворочавшись на новом месте, Егор уснул.
Полное охотничьих надежд утро подняло его рано. Выпил на дорогу чая, натянул на ноги сапоги бродни, взял рюкзак – и в путь. Улыбнувшись морозному, совсем ещё не весеннему утру, обвел Егор взглядом окрестности грибовских сельхозугодий, сыпанул в мешочек овса на всякий случай и пошагал, хрустя сапогами по весеннему льду, к своему скрадку.
Весной на севере первыми возвещают начало дня лебеди. И над протокой Вайсовой, и над Северной Сосьвой – везде слышатся их крики. Хлопали крыльями, бушевали  уже прилетевшие на родину птицы. А вдалеке он увидел клин этих сказочно - красивых птиц, который тянулся с юга на север. И, слишком высоко о себе возомнив, к веренице лебедей пристроился серый гусь.
Ноги сами несли Егора в скрадку. С поля поднялась пара крякушей. Недовольно покрикивая, они улетели за высокую гриву тальников к Северной Сосьве. «Видать, в заберег сели, – подумал Егор, скользя по промёрзшей земле, как по катку. – Холодно, градусов пятнадцать мороза. Не велика вероятность того, что птица поднимется на крыло да летать, греться будет...»
На севере такие контрасты – норма, утром может быть минус двадцать, а в полдень – плюс двадцать. Егору вдруг захотелось развернуться и уйти назад, в балок, досыпать. Какая птица в такой мороз? Но всё-таки жила в его душе надежда на чудо, а ноги сами несли  его вперёд.
Воды в реке за ночь прибыло немного, сантиметров пять, утренний мороз всё сковал льдом. Егор расставил манщуки на замёрзшую грязь и устроился на своей чурке. Солнце заливало ярким светом округу, но совсем ещё не грело. По-прежнему лебединые клики разносились по всей округе, но утки так и не летали. Зато полным - полно было ворон, они себя здесь чувствовали настоящими хозяевами. Вороны сидели и на льду протоки Вайсова, и на сору, где их только не было. 
Егор уже начинал ёжиться от холода, ясно было, что тут долго не высидишь. В стороне утиная пара перелетела тальниковую гриву и спикировала на Северную Сосьву. «Что толку сидеть, – подумал Егор, – пройду, прогуляюсь вдоль яра, может, там больше повезёт».
Гулко шелестели ноги по замёрзшему полю в поисках охотничьего счастья, которое сегодня было, как никогда, призрачно. Вот и тальниковая грива.
Егор снял с плеча своё ИЖ- 27. Ещё сто метров – и будет обрыв Северной Сосьвы, утка любит сидеть под ярами рек, чувствуя себя в безопасности под прикрытием отвесного берега, откуда видна вся ширь реки.
Стараясь не шуршать ногами о прошлогоднюю траву, Егор подошёл к яру и через таловый куст глянул вниз, на полоску воды между льдом и берегом. Внимательно осмотрел он полоску воды и не обнаружил там водоплавающей живности. Заметил только огромного орла - белохвоста, который, увидев чужака, взмахнул бесшумно крыльями и взлетел с льдины. Орёл – это рыбак, его рацион состоит в основном из рыбы, поэтому он держится поближе к воде.
Между тем весна делала своё дело, растапливала лёд, поднимала уровень воды в реке.
«Если идти вдоль обрыва, до избушки будет километра полтора, пойду я – может, каких-нибудь уток врасплох и застану», – решил Егор и, осторожно ступая по протоптанной конями тропке, пошагал по яру.
Бесполезное это дело – скитаться по пойме реки, но надежда будоражила душу охотника и заставляла его продолжать поиски. Егор неслышно крался вперёд по краю обрыва с ружьём наперевес, выглядывая уток в забереге реки, – ну хоть бы одну «дичину», увидеть, чтобы удовлетворить охотничий инстинкт! Но, увы, обрыв закончился, впереди показался грибовский балок.
Только Егор закинул ружьё за плечо, приостановился, думая, не попить ли чайку, как справа от себя увидел вчерашнюю облезлую лошадь и... жеребёнка. «Она ведь ожеребилась ночью!» – догадался Егор, вглядываясь в маленькое, красивое, едва появившееся на свет существо, которое жалось к своей мамке, ковыляя на тоненьких, ещё шатающихся ножках. Мамка внимательно глядело на Егора, а Егор, улыбаясь, глядел на неё. Вороной масти жеребёнок, насмотревшись на пришельца, уткнулся в мамкино вымя.
Вот она, красота природы, – грациозное, только что родившееся существо – как символ вновь появившейся жизни. Наверное, только у лошадей дети рождаются такими красивыми и изящными, любоваться ими можно бесконечно! Егор отошёл в сторону, чтобы не мешать животным. Он предвкушал день, когда его Ласточка тоже принесёт своего первенца.
Эта радость немного сгладила впечатления от неудачного утра, да на то она и охота, чтобы приносит разные сюрпризы, причём в момент, когда их совсем не ждёшь.
 Солнышко начинает светить всё ярче. Снег на брёвнах у избы подтаивает, хотя изо рта при дыхании идёт пар. «Градусов десять мороза», – определяет Егор. Идти в балок не хочется. «Пройду по той стороне протоки Вайсова до скрадка, солнце поднимается, скоро на плюс перейдёт, как раз утка, может, и начнёт летать», – думает Егор.
Идти хорошо, всё здесь тщательно выкошено Грибом, поэтому ноги не цепляются за прошлогоднюю траву. Метрах в ста от Егора слетела пара крупных крякушей. Недовольно покрякивая, извещая всю округу о появлении человека, утки улетели на тот берег протоки.
«Так вот, значит, вербованные они!» – усмехнулся Егор и пошагал вслед за утками к протоке Вайсова.
Холодно. Холод сквозил, пробирал от пяток до шеи, заставлял ёжиться. Но быстрая ходьба согревала. Яркое солнце предвещало хороший, тёплый день. Великая вещь – солнечное тепло. Егор вспомнил, что как-то в марте был по адвокатским делам в Салехарде, мороз тогда стоял тридцать семь градусов. Идя по городу, остановился он неподалеку от милицейской машины, припаркованной у одного здания, – нужно было сделать звонок. И, говоря по телефону со своим абонентом, невольно поглядывал на чёрную шину милицейского автомобиля, по которой текла струйка воды от таявшего под солнечными лучами снега. На улице минус тридцать семь, а солнышко своё дело знает!
Окидывая взглядом горизонт, Егор отмечал, что и перелётной птицы нет, не говоря уж о местной. Всё затихло. Лишь только лебединые утренние страдания говорили о наступающей весне. Вот и обрыв протоки Вайсова. Егор осторожно подошёл к краю обрыва и глянул вниз, в ледяные воды. Так же, как и на Северной Сосьве, посреди протоки в километр шириной – поднятый лёд, по краям которого – забереги. 
«Есть! Несколько чернедей плавают в забереге. Прилетели и морские утки, значит, весновка началась, и зря я расстраиваюсь. До скрадка минут сорок ходьбы, максимум час, а там солнышко ещё ярче пригреет, глядишь, и залетают утка и гусь...»
И, будто в подтверждение мыслей Егора, с юга на север потянулся высоко в небе большой табун лебедей. «Наверное, лёт начинается»е ёкнуло сердце у Егора, и в такт лебединому полёту в его Берёзове заголосили колокола храма Пресвятой Богородицы. Заулыбался всему этому Егор, увидел в этом «единоголосии» полёта лебединой стаи и песни церковных колоколов что-то торжественное, величественное. Остановился, глянул в сторону Берёзово, увидел блеснувшие на солнце купола, улыбнулся им – и тут же сник.
Жена его Катюха – прихожанка храма, на все службы ходит. Егор уже ревновать было её начинал к батюшке, а потом прошло у него это. Ходит – ну и пусть ходит! Сам Егор как-то спокойно относился  к вере, по крайней мере, она его не раздражала – «веруют люди, ну и пусть веруют, я пока в сторонке постою, когда придёт время, тогда и покрещусь». К Катюхе своей Егор был равнодушен. Женился на ней, как говорят в таких случаях, «по залёту». Двоих она ему родила, жил с ней просто и жил. Для него она  была просто женщиной – две ноги, две руки, голова; у неё свои мысли, у Егора свои.
– Не любишь ты меня, ты вообще никого не любишь, кроме себя! – выговаривала она ему.
– Зато у меня есть другие достоинства, каких нет у тебя, – парировал Егор.
Вот так и жили, без любви, без души, но жили. «А что менять, – рассуждал Егор, – поменяешь на другую, как начнёт она тебе мозг выносить, взвоешь. А эта хоть молча всё делает, по дому шустрит, всё чисто у неё, летом – в огороде, да и хрен с ней, пусть живёт возле меня, нет любви – и не надо!»
Катька у него была хоть и не красавица, но и не дурнушка, ростика среднего, полноты тоже средней, всё обычно. «Да ну её, – отмахнулся от мыслей о жене Егор, – пусть там, в своём храме долбится головой об пол!» Вот такая бывает она, жизнь семейная. Пресная, безвкусная, но жизнь.
...И пошагал он, оглядывая горизонт, к своему скрадку. Шёл по весеннему мокрому полю, щурился от северного солнца, пальцами крепко сжимал ремень ружья на плече, и в этот момент ему никто не нужен был на земле, кроме этой поющей, журчащей  весенней природы. А тут и табунки птиц залетали. Утки парочками начали менять свою дислокацию, и в небе большими и малыми косяками потянулись к северу птицы. Егор, глядя им вслед, определил: если день будет солнечный и снег хмари не принесёт, то вечером и утром утка полетит крепко! Он прибавил ходу в направлении своего скрадка. Белые полярные совы сидели на таловых кустах и оглядывали своё полевое хозяйство. Крупные, с размахом крыльев в полтора метра, эти птицы, круглый год живущие в условиях Крайнего Севера – настоящие хозяева здешних мест.
Северные народы с большим удовольствием употребляют сов в пищу. У них нежное, сочное, жирное мясо, мозговая голова. Если, к примеру, у глухаря, тетерева мало мозга в голове, то у сов, головы имеют богатый кулинарный продукт. Зимой ханты втыкают в заснеженном поле кверху корнем небольшую корягу и ставят незамаскированный капкан. Такое нехитрое приспособление служит для ловли полярных сов. Птица, выискивая в снегу добычу, устаёт, ей надо где-то отдохнуть, а тут – коряга. Как мимо неё пролетишь? Тем более – над землёй, всё видно. Взмах бесшумными крыльями, заход на посадку и – щёлк! – капкан намертво хватает птицу за лапы, час агонии – и всё закончено. Вот так  бывает – кому-то горе, а кому-то жирный, наваристый суп. Одноклассник Егора, манси Коля Пузин любил промышлять полярных сов, а когда добудет хороший экземпляр, всегда зовёт его: «Пошли маклю кушать!» Именно так называется эта птица и блюдо из неё у северных народов. Глядя на сидящую на талине сову, Егор в уме передразнивал Пузина, возражая ему: «А суп из дикого гуся или утки лучше, чем из макли!».
Там, где Егор только что прошёл, пролетел табун гусей, и вновь охотник в досаде, вновь сокрушается: «Ну когда же наконец табун пролетит надо мной?!» И тут, как по заказу, пять гусей, гогоча, метрах в двадцати над землёй пошли через таловый куст с совой прямиком к Егору. От волнения часто забилось его сердце, пальцы потянули ружьё с плеча. И началась охота, точнее, дуэль. Кто кого – скорость, птичье чутьё, маневренность, или темперамент, мастерство, выдержка?
Егор присел на колени, поднял ружьё и под стук своего сердца замер, глядя на стремительно приближающийся косяк птиц. И вот из талового куста вылетают на королевский выстрел птицы. Мгновение, два выстрела – и, потрескивая крыльями, сделав в манёвре пируэты, гуси, целые и невредимые, летят дальше. Пропитанный порохом воздух щекочет обескураженную промахом душу охотника, в досаде перезаряжает он ружьё. Ещё бы! – подарок судьбы шёл прямо него, мог состояться охотничий триумф, но снова не повезло.
Вот теперь-то ему по-настоящему захотелось добыть дичь. Даже не для самого себя, а для отца. Ефимыч, в прошлом рыбак, охотник, девяносто ему в этом году стукнет, теперь даже за ограду свою не выходит. Но уточка дикая или гусь для него – вершина кулинарных деликатесов. Рецепт простой – в котёл кладётся птица, потом – лук, после вермишель и лавровый лист – и блюдо готово. Вроде нехитро, но ароматно и вкусно.
Ноги захлюпали по водяному полю, и когда оставалась до цели какая-то сотня метров, стайка чирков уселась прямо у скрадка Егора. От увиденного он чуть не заплакал, укоряя себя за то, что покинул место охоты и проморгал утиный лёт. Когда до скрадка осталось пять метров, пара крякушей, увидев шагающего Егора, отвернула от места охоты. В ушах у него стучало, будто кто-то подгонял: садись, садись быстрее! И только Егор сел на свою чурку, только вгляделся в горизонт, как сзади зачавкало. Это табун лошадей шёл к своему кормильцу клянчить хлеб, зерно и что Бог пошлёт. Тут, как назло, вдоль по заберегу прошёл табунчик уток, чуть шарахнувшись в сторону от прибывших к урезу воды коней.
– Ну что вы, охоту мне ломаете!? – беззлобно прикрикнул Егор на лошадей. А сам достал из скрадка мешочек с зерном. И началась тут лошадиная пляска и борьба за угощение. А когда всё до последнего зёрнышка было уничтожено, Егор посмотрел ни них и сказал:
– Ну что, мафия? Обобрали вы меня? Обобрали. Идите теперь своей дорогой, с меня уже взять нечего!
Лошади немножко ещё потоптались, вопросительно глядя на доброго пришельца. Ласточка с белой полосой на морде уже хорошо знала своего друга, который всегда давал ей самые вкусные кусочки и больше всех зерна. Не спеша, подбирая с земли сухую траву, пошли лошади в поле. Улыбаясь им вслед, Егор выставил в воду утиные манщуки, и утренняя охота началась.
Взглянув в сторону своего посёлка и вспомнив недавние адвокатские схватки, Егор злорадно усмехнулся и мысленно обратился к своим оппонентам – прокурору, начальнику полиции и другим кукловодам и куклам: «Воюйте и дальше в своих кабинетах, ведите свои  подковёрные игры! Вымогайте деньги у народа или друг у друга, как карта ляжет. Но гармонию с природой оставьте мне, доверия такого, хотя бы от этого грибовского табуна лошадей – вы не получите никогда! В природе вы не будете никогда своими, как инопланетянину никогда не стать землянином!»
Произнеся этот внутренний монолог, он выдохнул и замер в ожидании предстоящей охоты. Однако обстановка вокруг становилось всё тревожнее. Налетали лёгкие порывы северного ветра, и растопленный солнечными лучами лёд снова стал смерзаться. «Похоже, вляпался», – с досадой подумал Егор, глядя, как с севера приближается уж совсем тёмная туча, как будто на смену весне вновь пришла зима. В подтверждение его мыслям с севера на юг пронеслись табунчики гусей, низко над землёй полетели утки в поисках затишков, где можно укрыться от непогоды. Ещё десяток минут, и первые крупинки снега заскользили по щекам охотника.
«Ну, всё, сорвалась охота!» – в досаде плюнул бы любой новичок и, собрав свои вещи, покинул бы место охоты. Но Егор, сын охотника - профессионала, твёрдо усвоил: охота – это когда ты сможешь перетерпеть любую ситуацию, и только в этом случае ты победишь.
А снегопад всё усиливался. И вот над протокой Вайсова раздался крик возмущённых непогодой гусей. Всё ближе, ближе… И вот они уже метрах в пяти от земли. Два выстрела и – стук о землю. Вот он, триумф победы! Егор встал во весь рост, поглядел на лежащих птиц и сказал громко:
– Имею право на счастье!
Внимательно оглядев птиц, осторожно поднял их с земли, ощутив тяжесть трофеев, и, обратившись в ту сторону, откуда должно было бы сиять солнце, поклонился и сказал: «Спасибо! Одного гуся отдам отцу, другого заберу себе».
Порывы ветра становились всё сильнее, снег лепил в лицо, холод пронизывал, проникал под куртку и свитер, но Егор не сопротивлялся. Он вытащил заснеженные манщуки из речки, смотал верёвочные поводки на них, уложил у скрадка. Гусей положил в мешок и, взвалив его на плечо, пошагал в балок. Разочарования промахами, непогодой – всё осталось позади. А впереди, как награда – изба с тёплой печкой, чайником, котлом и умиротворяющей душу снедью. Он шёл напролом, и вот уже показался первый таловый куст,  возле которого Егор промахнулся в прошлый раз, целясь в гусей. А неподалеку от куста – что-то чёрное.
Ещё несколько шагов – и он узнал силуэт Ласточки. 
– Ласточка! – радостно воскликнул Егор, – пойдём в балок, угощу вкусненьким, и зерно есть и хлеб!
И Ласточка, услышав призыв своего покровителя, смиренно пошагала за ним следом. «Вот так охота! – ликовал в душе Егор. –  Все радости – сразу. И трофеи, и лошадь твоя, и радость охотничья – где ещё испытаешь такое?»
И шагала они вдвоём, охотник и лошадь, на праздник жизни. «Была бы ты умная, – поглядывая на Ласточку, думал Егор, – объездил бы тебя и ездил верхом тут, по сорам, охотились бы вместе. Ничего, подойдёт время, объезжу».
Подойдя к балку, скинул он с плеча мешок с трофеями, за шеи подвесил гусей под навес и, не медля, сыпанул в блюдо овса для Ласточки. Та грациозно, не торопясь, вдохнув аромат овса, ухватила губами первую порцию и аппетитно захрустела зёрнами.
Есть умиротворение какое-то в этом – стоять вот так возле своей скотинки и слушать, как хрумкает она сеном или зерном.
Ласточка, оказавшись без конкурентов, медленно, с достоинством поглощала дары своего друга. Егору надоело держать перед ней блюдо с овсом, и он  высыпал овёс на доски, потом зашёл в балок, хранивший ещё утреннее тепло от печки, и задумался, что делать дальше. Один вариант – вернуться домой, другой – поохотиться. Какой выбрать? Неопытный охотник, конечно, сдался бы. Но каждый, кто родился в этих местах, знает, что непогода не мешает охоте, а, наоборот, помогает ей. Птицу надо искать с подхода в затишках, где она прячется от ветра. «Останусь! – решил Егор, – похожу вдоль Северной Сосьвы и по курьям, глядишь, и ещё повезёт».
Воздастся только идущему. Ленивому, лежащему на диване не будет награды – что- что, а это Егор твёрдо знал с детства. Поглядывая через открытую дверь на густой снегопад, он решил идти. Ласточка уже дохрумкала все предложенные ей припасы и внимательно глядела в проём балка в надежде получить ещё кусочек чего-то вкусного.
Гриб любил, когда кто-то из своих дежурит в его балке – это гарантия, что табун под присмотром. Желающих украсть лошадь, а то и двух – много. Такой народ ни перед чем не остановится, увидит жеребую лошадь, пристрелит и её, лишь  бы домой с мясом вернуться. Оружия теперь у населения много, техники – тоже, вместе с этим появились у животноводов новые проблемы: стреляют и крадут у них находящийся на выпасе скот.
Егор зажёг газовую плитку, поставил на неё чайник и задумался, не пройтись ли  вдоль берега в поисках укрывшихся там от непогоды уток. Столько ждал он эту весну, столько готовился к ней, и теперь отступать совсем не хотелось.
Зафырчал чайник на плитке. Егор всыпал в кружку заварки, залил её кипятком, прихватил кулёчек с пряниками и вышел из балка. Снег валил стеной, хотя ветер  и притих. Всё окрасилось в белый цвет, даже Ласточка, пытливо поглядывающая на своего хозяина. Егор отпил чая и, вглядываясь, вслушиваясь в эту безмолвную белизну, улыбался ненастью, свободе и тишине. Закончился в кружке чай, съедены пряники. Один достался и Ласточке, она долго изучала его вкусовые качества, прежде чем съесть.
«Пойду!» – решил Егор, взял ружьё, закинул за плечи рюкзак и пошагал вверх вдоль Северной Сосьвы. День летел, как дробовой заряд, к цели. Егор проверил все затишки реки, дошёл до Башкова сора, оттуда по протоке Вайсова – обратно, к избе. В результате пять тяжёлых крякушей лежат в его рюкзаке. Подходя к балку, Егор, предвкушая аромат утиного супа, подумал: «Ну вот, теперь можно и домой».
Суп из дикой утки – это особый, громкий аккорд в кухне народов севера. В нём аппетитно, ароматно всё. Среди северных хозяек не считается зазорным «теребить» от пера дикую птицу, возиться с ней, разделывать, опаливать, потому что каждая понимает, что это – источник вкусной и здоровой пищи. Поэтому если хозяин привёз с охоты сотню птиц, то вся сотня будет отереблена и сохранена впрок. При опаливании птицы по всей округе распространяется аромат запах пера, смешанного с утиным жирком. Само варево не хитро. Утка режется на куски, кости не ломаются, хозяйки делают это виртуозно, желудки чистятся, всё укладывается в кастрюлю и варится час - полтора. После в суп докладывается домашняя лапша, потом – лук, по окончании – лавровый лист. И вот уже ваш дом полон благоухания, которое раздражает все ваши вкусовые рецепторы, в доме становится празднично от предвкушения пробы первой добытой на весновке дикой птицы. Этот кулинарный праздник на севере царит у всех, кто добывают первую утку: в чумах оленеводов или кочевников, ханты и ненцев, у таких охотников, как Егор, у кочегара котельной обской деревушки... Первая добытая на весновке утка –  большое событие.
.Около балка Егора снова ждала Ласточка. Она вопросительно смотрела на своего хозяина – не угостит ли чем-нибудь вкусненьким?
– Ты что, подружка, насовсем переехала ко мне? – удивился Егор. Но Ласточка не двигалась с места. Егор высыпал ей остатки овса, наломал хлеба. – Теперь неделю сыта будешь!
С грустью глянул он на резиновую лодку, на привезённые вещи –  всё это снова нужно собирать, грузить, потом тащиться по льду. Но, как говорится, глаза боятся, а руки делают. И Егор принялся за сборы. Наконец всё уже было готово, оставалось только оттолкнуть лодку от берега. Он посмотрел на свою Ласточку, громко свистнул ей, а когда она повернула голову в его сторону, сказал:
– Не надолго расстаёмся, Ласточка. Пока!
И лодка потянула охотника вдоль по заберегу реки к дому. Радостно было Егору – не пустой возвращается домой, с дичью. Уже представлял он, как с гусиной и утиной лапками будет подходить к знакомым березянам, показывать им свои трофеи и спрашивать:  «На охоте был?» – и с радостью видеть, как те в смущении отводят глаза, говоря: «Сдаюсь на милость победителя». А тот, кто добывал, должен ответить: «Пробовал уже супчик, пробовал! И утиный, и гусиный!»
Сейчас Егор желал только одного – побыстрее добраться до дома, оттеребить гуся и затушить его с картошкой. Именно к такому блюду его приучили с детства родители, именно это блюдо даёт представление об итоге, триумфе охотничьего счастья. Не мудрёно оно готовится, но основательно, по-северному. Жира в гусе хоть отбавляй, поэтому жирные кусочки укладываются на дно кастрюли, а поверх – те, что помясистее. Дикий гусь отличается от домашнего тем, что мясо его тёмно-красного цвета. Уложенное мясо сдабривается мелко порезанным луком, солится, перчится, заливается водой так, чтобы она покрыла мясо не более чем на два - три пальца, и варится на слабом огне час - полтора, не более. В это время чистятся картошка и морковь, овощи крупно нарезаются, а когда подходит время, укладываются на готовое мясо так, чтобы оно было покрыто ими на высоту ладони. Остаётся только добавить чеснок, лавровый лист, накрыть кастрюлю крышкой и тушить до готовности овощей. Не то что в доме, но и во дворе – повсюду витает аромат свежезатушенного гуся. Обернутся на твой дом идущие мимо по деревянному тротуару прохожие, поймут, что это за блюдо – заулыбаются, радуясь и строя планы на своё, ещё более совершенное блюдо из гуся.
А вот ритуал, к которому Егора и его отца приучил дед Андриан: перед тем как засыпать картофель в кастрюлю, вилкой вылавливаются головка гуся и его красные лапки. А когда морковь и картошка готовы, то в центр втыкается веточка  вереска и, как корона, поверх картошки ложатся гусиная голова и лапки.
Когда кастрюлька, а в те времена жаровня,  снималась с плиты и устанавливалась на стол, дед Андриан снимал с неё крышку и после небольшой паузы начинал громко читать «Отче наш», а в конце трапезы благодарил Бога за то, что «насытил нас земных Своих благ». Доставались добрые слова и гусю.
Такие вот обычаи хранят многие столетия народы севера, по сей день живёт этот ритуал благодарности Богу нашему за всё, и за этого, посланного Им гуся. Живёт и никуда исчезать не собирается.
По пути домой грусть неожиданно накатила на Егора. Долгая северная зима полна охотничьих ожиданий, подготовки к охоте, тут и мечты о дымке костра под таловым кустом, о кружке чая… А пролетело всё, как сон. Вот, казалось, только проснулся, утро было – а уже пора уезжать. Как всё быстро проходит, счастье, наверное, никогда не бывает долгим – как миг, пролетит мимо, только поманит – и уже нет его. Ты потом только поймёшь, что было оно у тебя, это счастье, и будешь смаковать каждое его мгновенье.
В эту весновку Егор в полной мере вкусил счастья: повидался со своей Ласточкой, добыл хорошие трофеи – подстрелил пару гусей классически, в скрадке. Вдоволь находился по берегам Северной Сосьвы. И уток, и впечатлений, и ярких эмоций хоть отбавляй, будет что вспоминать длинной зимой.
На лодке по открытой воде Егор не ездил, не признавал такой охоты, да и утка уже садится в это время на гнездо. Зато в момент, когда наступает послевкусие охоты, ты начинаешь жалеть о том, что не остался в балке ещё на одну ночь, ведь мог ещё больше получить эмоций, больше побыть на природе! Но в жизни, как правило, всё так и бывает, как получилось у Егора.
Позади оказалась первая весновка. Лошади паслись за рекой, выращивали своё жеребячье потомство, и Егор чаще встречался с Грибом, чем со своей Ласточкой. Когда Гриб забивал очередную лошадь, то всегда предлагал Егору купить мясо, хотя знал, что тот его не ест. В последнее время Гриб стал называть лошадей оружейными именами, позвонит иной раз Егору поздно вечером и предложит:
– Гильзу будешь кушать?
На что Егор с улыбкой ответит:
– Нет, сам знаешь, конину не ем!
Или встретит в магазине его и скажет:
– Затвора не хочешь? Всего год жеребцу, мясо отличное, пегий-то, помнишь?
– Не... – усмехнувшись, отмахивался Егор от грибовского предложения, хотя раз купил кусочек, отварил его и попробовал в супе. Мясо отменное и по виду, и по аромату, настоящее мраморное мясо – между волокнами мышц прожилки жирка, – за таким сейчас все гоняются.
Всё теснее и теснее становилась дружба Гриба и Егора. А общение с конями наводило на  новые размышления. Как-то снова привёл Егор дочку посмотреть на лошадей, на Ласточку, послушать, как они хрустят сеном, как с благодарностью принимают кусочек хлеба или жменю овса...  Тихо было в тот день, вороны только каркали вокруг, Гриб их называл «северными соловьями». За стайкой Гриб что-то делал, а в помощниках у него – другой внук.
– Принеси мне, Ванька, вилы! – раздавался голос Гриба. И вновь тишина. Егор общался с дочкой и лошадками, каждый делал своё дело. И вновь голос Гриба:
– Ванька, принеси вилы, где ты?!
Но Ванька, наверное, увлёкся своими мальчишескими делами и позабыл про старика. Но  Гриб знал, как найти управу на невнимательность:
– Принеси, Ванька, вилы! – и после паузы ещё громче, – если не принесёшь, сейчас возьму через седельник и отхреначу тебя по попе!
Ванька мгновенно отозвался, и вилы стояли перед Грибом как вкопанные.
– Вот как с вами надо! – улыбнулся дочке Егор. Смущённо улыбнулась в ответ и дочка.
Летит время, летит! Днями летит, неделями, а то и годами. Пять лет исполнилось Ласточке, с Егором  у неё полное взаимопонимание, друзьями стали. После разлуки, когда Егор выезжал к ней в поле, Ласточка, увидев его, подбегала, широко раздувая ноздри,  утыкалась в него мордой, искала вкусненького, что мог принести Егор. А тот был счастлив встрече с ней. Ласточка выросла, стала крупной, подтянутой, с длинной изогнутой шеей, с широким шагом. Гриб, глядя на неё, размышлял:
– И кто у неё был жеребец, не пойму? В Дёмино все жеребцы низкорослые, с большими мордами...
Один недостаток имелся был у Ласточки – уже три года она должна была приносить жеребят, но не приносила, и Егор ждал терпеливо, не нынче, так на будущий год, но принесёт точно. Гриб же настойчиво констатировал: жеребец Ласточку покрывает, сам видел на покосе, проблема в ней. «В ней, так в ней, – отмахивался Егор, всё равно радуясь своей Ласточке, хотя, как сорняк, в голове крутилась мысль: «У Гриба кобылы все как одна – красивые, пугливые, стройные, любоваться ими можно часами. Каждую весну по жеребёночку приносят, а вот Ласточка – нет. Не исполняет она Божью заповедь «плодитесь и размножайтесь». Но Егор гнал от себя эти мысли и по-прежнему радовался  своей ненаглядной Ласточке. 
И вот опять зима. Холодно, световой день – всего два часа, всё время стоят сумерки. Люди – в тепле по домам, а лошади – в поле, у них своя жизнь. Однажды утром Егору позвонил Гриб:
– Приезжай ко мне, кони прибежали, двух жеребцов нет! Твоя кобыла пришла тоже.
Егор тут же сел в машину и уже через пять минут стоял у лошадиного загона Гриба. Табун хрумкал сено, а Гриб ходил кругам вокруг своих кобылиц. Ласточка прихрамывала на заднюю ногу, слегка окровавленную. Увидев хозяина, она подбежала к нему и ткнулась мордой в отворот куртки.
– Нет, Ласточка, ничего, – отмахнулся от неё Егор, здороваясь с подошедшим осунувшимся слегка Грибом.
– Жеребца убили и кобылу, – сообщил дед. – Зачем жеребца-то?! Кобылу бы взяли... А куда теперь мы без жеребца, во всей округе такого не сыщешь! Приехали на место выпаса на трёх снегоходах, двух лошадей пристрелили из карабинов, погрузили на сани и увезли в сторону Белоярского района или в Пашторы, или в Полноват – а куда ещё?..
Егор оглядел ногу Ласточки и спросил Гриба:
– Чем можно ей помочь?
– Само заживёт, – ответил Гриб, покосившись на пораненную ногу. – Наступила на что-то, скотина ведь!
Нога уже не кровоточила, и Егор тоже решил, что заживёт само. Посудачили, помозговали, Гриб решил ехать в хантыйскую деревню Пугоры:
– Там есть жеребец у одного, поторгую, может, продаст, – сказал Гриб, и они разошлись.
«Поразительно! – крутилась мысль в голове Егора, – крали лошадей, коров, овец испокон века, в основном, в те далёкие времена, когда не было техники и сотовых телефонов. А сейчас... Как так можно?  Человек горбатится, не вылезает с покосов. Содержать табун лошадей – отдача не только физическая, но и духовная. Убили двух коней. Для лошадника они – члены его семьи, и это настоящая беда. В полицию сколько ни обращайся – не найдут: во-первых, желания такого у них нет, а во-вторых, надо ездить, общаться с людьми, по дальним деревням вынюхивать, выспрашивать, а это то у нас делать разучились. Полиция как сыскной орган уже давно деградировала, в основном – в результате проводимых реформ. Что значит в масштабах страны какой-то Гриб! Ну, поймают воришку – и возись с ним потом. То ли дело – поймать коррупционера на взятке или перехватить наркотики – тебя по телевизору покажут, поощрят. Да ну их! Помогу Грибу деньгами, пусть хоть воспрянет немного. Пока он есть, есть и моя Ласточка. Вот какая зараза, заняла такое место в сердце, что никак её оттуда не выковыряешь. По несколько раз на дню думаешь о ней – как она там, огулялась ли с жеребцом? А порой злость накатывает: у Гриба кобылы как кобылы, одна за другой жеребятся. А моя – гордая, красивая, но одна, брюхо поджарое. Да и пусть такая, зато на земле на одну лошадь больше стало. Скоро эти животные вообще исчезнут, так как лошадиная сила уже перешла в другой эквивалент – в механический. А сама её величество деревенская лошадь перешла в разряд экзотики».
Летело время. Купили в Пугорах жеребца, привезли в Берёзово, поставили на первое время в стайку – пусть привыкнет к новому месту жительства, да и к хозяевам. Нога вот только не заживала у Ласточки. Первое время Ласточка на неё не могла наступать, а через некоторое время нога стала в месте сустава выгибаться в обратную сторону. Больно было Егору на это смотреть. На ветстанции разводили руками, заверяли, правда, что нога у неё не отвалится, но будет лошадь прихрамывать всю жизнь. Приезжать в загон Егор стал реже, а ещё через неделю потекли ручьи, и пока не образовались забереги, Гриб угнал табун за реку на летние и осенние выпасы.
Всё время думал Егор о своей «любимушке», каждый день звонил Грибу, спрашивал про её ногу – не прошла ли? А сам почему-то за реку на встречу с ней ехать не хотел. Гриб докладывал: нет, не прошла, всё по-прежнему, к зиме пройдёт, закостенеет это место, видать, сухожилие порвала.
Горько и больно было Егору и от того, что Ласточка не жеребая была. И всё равно, нет - нет, да приезжал за реку Егор, высматривал в поле свои скотинушку, шагал ей навстречу, и общение их начиналось вновь. Раздувая ноздри, обнюхивая его, Ласточка смотрела ему в глаза и как бы спрашивала: «Ну? Где был так долго?» Егор совал ей вкусные кусочки хлеба, обнимал за шею, целовался, смотрел, в  её глаза, шутил, смеялся, а то и плакал. 
Наступила осень, лошади ушли на дальние луга, туда, где нетронутые пастбища, где стаи гусей и уток соседствуют с табуном коней.
Егор отвлёкся от мыслей о Ласточке и занялся своими адвокатскими делами. Брался за всё, от мелких хулиганств до гражданских дел арбитражной подведомственности. Незаметно прошла и осень, её потушили крупные хлопья снега, река начала замерзать. Кругами ходил Егор по дому, думая о своей Ласточке, всё чаще и чаще достигали своей цели упрёки жены:
– Зачем она тебе без жеребят? Игрушку нашёл, что ли? Деньги платишь за неё – и всё без толку! Баню бы лучше на эти деньги новую построил! Меня бы лучше так любил, как Ласточку!
– А ты что, лошадь что ли? – отвечал Егор.
Но все разговоры продолжали крутиться вокруг судьбы Ласточки. И в один прекрасный день Егор сдался, набрал номер Гриба и сказал ему:
– Ну что, Гриб, убери Ласточку, после дашь мне другую из табуна, жеребую, и квиты будем!
– Я тебе давно говорил, – подхватил его мысль Гриб, – табун пригоним, на какую кобылу пальцем покажешь, твоя и будет!
– О кей! – ответил Егор и отключил телефон. Старался он не думать о Ласточке, очень старался, но не получалось никак. Жива? Не жива? – каждый день думал он. Часто приходила мысль – не отменить ли решение? Хотя есть же законы животноводов, существует отбраковка животных. Слово-то какое – «отбраковка»! И мысли о Ласточке по-прежнему не давали ему покоя.
Как то на полицейском УАЗике Егор ехал мимо подворья Гриба, а когда поравнялся с ним, то увидел жуткую картину.
Ласточку пригнали с поймы реки в загон, а с ней двухгодовалого жеребца по имени Баёк. Рядом с ними стояли трое мужиков с ножами в руках. Ласточка прижалась к стене стайки – крупная, красивая, с широкой спиной и изогнутой шеей, била копытом о землю и в страхе ржала, видно, почуяв опасность. Здесь же и Гриб – левая рука с куском хлеба вытянута вперёд, а правая, с ножом, спрятана за спину. Гриб частенько хвастался этим  небольшим ножом, говорил, что им любую лошадь за секунду свалить можно.
УАЗик выехал за поворот, и потерянный Егор промямлил водителю, чтобы довёз его до дома – что-то плохо себя почувствовал. Дома накапал в стакан валерианки, выпил, бухнулся на диван и зарыдал горько, как в детстве, повторяя: «Прощай, Ласточка! Прощай, Ласточка!» Он и сам не знал, как пережил этот день, вечер и ночь.
«Как это можно – есть конину? – сам себе задавал вопрос Егор. – Такое грациозное, душевное животное, невозможно им не любоваться, а уж общаться-то с ним можно бесконечно, и вот… Понятно, Гриб – он всё время с лошадьми, привык уже, наверное, а вот я… Нет, не моё это дело – лошадей держать, коль такие страдания, да и с Ласточкой не повезло, сначала – пустышка, а после и сухожилие порвала. Старики говорят, если это не твоё – скотину разводить, хоть табун купи, прибытка не будет». 
В этих печальных размышлениях Егор провёл зиму.
Но вот заиграли на морозе солнечные лучики, остекленела пригретая солнцем дорога, прилетели вороны – «северные соловьи». «На охоту надо готовиться», – подумал Егор, И тут зазвонил телефон. Егор поднял трубку и услышал голос одноклассника Генки:
– Ты в курсе, что сегодня ночью Гриб помер?
– Нет… – поперхнулся Егор.
– Помер, – тихо сказал Генка. – В двенадцать ночи пошёл зачем-то то в стайку, там его и нашли, среди его скотинки.
«Ну, вот и всё», – подумал Егор. Лошадиная эпопея в его жизни закончилась. Обещанную Грибом кобылу взамен Ласточки ему уже не получить, уж родню-то Гриба Егор знал... Ну и ладно, было счастье и прошло.
Народу к Грибу сошлось много, почти все – местные, как будто посёлок разделили пополам. Приезжие – работники администрации, полиции, федеральных структур – не пришли, конечно, Гриб не протокольная особа. А местный люд сошёлся практически весь. Судачили, вспоминали, смахивали слёзы, а кто-то и смеялся, вспоминая годы, прожитые рядом с Грибом. Кому из сыновей останется табун, и вообще останется ли он – тоже было предметом пересудов.
Похоронили мужика. Егор кинул комочек земли на его гроб, перекрестился, сказал про себя ему «прощай» и «спасибо». И пошагал домой. Со смертью Гриба и тоска по Ласточке отошла на второй план, да и что тут говорить, горе есть горе.
Побежали весенние деньки. Вот уже и девятый день после смерти Гриба. Разбудило в то утро Егора ярко светившее в окно солнце. Он встал, прошёл на кухню, зажёг газ, поставил чайник и подумал: «Ну-ка, выйду на улицу, посмотрю, как погодка сегодня, потекут ручьи или опять подморозит». Накинул куртку, влез в резиновые калоши и вышел во двор. «Тепло, – прищурился Егор, – ну, а на улице как?» – и, шаркая калошами по деревянному настилу, пошёл к калитке. Щёлкнул щеколдой, шагнул на улицу – и обомлел. Прямо на него внимательно смотрели глаза огненно-рыжей кобылы. Егор оторопел, он так же внимательно посмотрел в её глаза, излучающие доброту, и сказал:
«Ну что, хорошая, знакомиться будем? Выполнил свою волю Гриб, выполнил! Даже с того света обещание своё сдержал».




Swallow
By Leonid Babanin
The horse… Truly, no other animal played such a large role in human civilization. Tamed by man in remote antiquity, it has accompanied him throughout his life. In time of carriages, coaches, and farm work, the horse was indispensable. Today it is an object of the past, replaced by modern technology and conveyor-based animal husbandry. Nowadays, horses are kept exclusively by fanatics, mostly in the countryside, to whom the horse is part and parcel of their daily life. The horse is an undemanding creature; it can take care of itself. It’s only in the fiercest of colds that a horse is placed in the shed where it will wait till the adverse weather subsides, after which it will come out for free grazing again.
Usually people come to horse breeding at a mature age as did, for instance, Sanka, nicknamed Mushroom, from the northern hamlet on the bank of the Northern Sosva River. Mushroom had been exiled to those parts where he took root, and picked up and mastered all of the North’s trades. He worked as a helmsman on a river vessel, and then as its captain. Also, he had done jobs on the state farm where he learned to handle all types of equipment, such as Belorussian wheeled tractors, DT-75caterpillar tractors, hay mowers, and milking machines. When he became useless to the state on account of age, he set up his own business. His pluck and gumption, diligence and practical knowledge proved very helpful to him. He built himself a house on a high hill and a large animal farm. As the state farm broke down, he acquired machinery at a very reasonable price. His life in his new capacity as pensioner began to go smoothly. He bought cows and sheep. Hens in his farmyard scurried about between the animals’ legs. And, of course, there were horses, his love, to whom he talked and who understood him full well.
Northern horses are a special breed. Stocky, big-headed and strong, they can live all the year round grazing, and even forty degrees below freezing is nothing to them. Towards the spring the horses visibly grow thin, but close to the next winter their back becomes wide like a shovel. They don’t need hoof cleaning and no horseshoes have to be attached to their hooves. A herd grazes the year round on the water-meadow, fearing nothing and nobody. They have no enemies except poachers.
Ordinarily, a herd consists of mares, foals and, most importantly, a stallion. Fifteen to twenty mares are supposed to produce just as many foals. However, if the stallion is not strong enough, he won’t cover all the mares and few foals will be produced. Therefore, once the producer ran out of steam, Sanka immediately slaughtered him, replacing with a new two-year old vigorous stallion.
The river is still under ice, with stretches of it clinging to the shore. Here and there the thawed patches dot the locale. It’s the time when each pregnant mare has chosen a birthing site for herself.
In the morning, scanning through binoculars the field with grazing horses on it, Mushroom would comment:
“Arena has given birth to a white foal. It must have been the job of the white stallion from the neighboring herd. Voron missed the boat. And Mona Liza has gotten a red one. Who from, I wonder?   
Towards the end of May the herd doubled in number. The thin-legged foals of different colors and shades poked their muzzles into their mothers’ udder, glancing at the bright world around them. As time went by, Mushroom slaughtered two-year old colts for meat, leaving the females intact. That’s how he managed his herd.
Sanka Mushroom used to tell everybody that the horse is the smartest of animals, unlike the cow with its primitive intellect.
People who are versed in food know that Mushroom’s meat, though a horseflesh, is an ecologically clean product. No combined fodder with dietary supplements is fed to them. His horses are not injected behind the ear for speeding up their growth. His horses live off the succulent grass of the meadows. Some think the horse meat is not a proper food because the horse’s hoof is not cleft, on account of which this animal, as per the Old Testament, is considered “unclean.” But where on earth can one get meat without chemicals and hormones?!
Mushroom’s horse products sold easily. The villagers liked his herd of horses. Some of them would come with their families and little kids to his enclosure, bring loaves of bread with them, feed the nice horses, take selfies. Others, while passing by, would slow down, look delightedly at the animals grazing serenely on the grass and move further on.
Not a big problem that Mushroom reeked of dung. For all that, he had a golden soul and a radiant smile that never left his face. Besides, he was always busy, couldn’t remain idle for a minute. Beyond the river was the grassland and grazing grounds. Also, there were the grass-cutting equipment and tractors not needed near the house in winter.
As the spring came and thawed patches emerged, Mushroom started to potter around his barge and boat with a huge brush, preparing his flotilla for the summer work. Summer implies haymaking, autumn – bringing hay in from the meadow. As it happened, Mushroom began to fear cattle-lifters. So, in winter he would drive the herd into the enclosure and feed it with the hay he had put up. As time went on, his son became his reliable assistant who subsequently took over the reins. Now the eighty-year old Mushroom settled down over the tractor’s controls just for enjoyment, for recalling his younger days or, perhaps, for clearing snow around the house.
There lived a man, called Yegor, in the village. He was a good family man, easy-going and unexcitable. He was neither a fisherman nor a hunter except for an occasional outing for ducks over the first puddles.
After training at the law college he returned home and got a job in the police force. But by the look of things he didn’t like that service very much. So he became a defense lawyer and plodded on in harness without any special enthusiasm.
Yegor was extremely keen on horses. He fussed around them all the time, made hay for them, in short, he knew and loved this business. However, he didn’t keep his own horses since this involved too many cares and worries. But the dream sat deep in him, giving him no rest of mind. Passing by Mushroom’s farm he would stop to admire the horses big and small, watch a spotted foal thrust the muzzle to its mother’s udder, who pushed it aside – go and eat hay! A sort of a struggle in progress.
It was then that it happened. A poacher was caught red-handed. He had shot Mushroom’s horse on the water meadow and was caught literally with a smoking gun. However, either the poacher had an influential relative in the right place or the investigator embraced the bribe… in short, the case was hushed up. None of his crime. Somebody else had killed the animal. This guy just only tried to skin it to prevent decomposition and then inform the owner.
A document was drawn up for meat as a physical exhibit, which, however, was not returned to Mushroom allegedly because it had been put in a refrigerator, which sustained a sudden outage that ruined the meat.   
Everything seemed too obvious. Mushroom’s relatives protested the court’s ruling and involved Yegor in the affair. He accepted the offer, not for royalties, but for the principle. He wouldn’t leave the motherland and compatriots in disgrace. So the protests were filed to the prosecutor, one after another. The court ruling was canceled and the case was dispatched to extra investigation, which discovered violations and, eventually, a malicious plot. In the end, the investigator lost his job. The poacher, a functionary of the local administration, was not brought to book, but the material and moral damage he had to redress in full.
Mushroom shook Yegor’s hand with gratitude and said:
“With this money I’ll buy now a baler for haymaking. I’d never be able to earn enough for it!  And you take any horse for meat. We’ll slaughter the one you’ll point to.”
“Oh, no!” Yegor objected. “That’s no way. I’d better bring a mare into your herd and you’ll keep it. How much will you charge for her yearly upkeep?”
Mushroom pondered for quite some time. His mind was not accustomed to such sophisticated arithmetic. Finally, he uttered:
“Twenty thousand!”
“That’s a bargain!” Yegor said, as he thrust his hand to him and headed for his classmate to buy a mare. The fellow had started selling off his variegated herd. “I’m tired of it, he explained. - “I want to live a quiet life, wallow on the sofa, do some fishing and hunting. My kids need none of my business…”
The deal was quickly made and the two-year old mare became Yegor’s property. He instantly renamed her Swallow in honor of a mare his father, Leonid Yefimovich, had kept at one time. Stalking proudly over the village, Yegor came to Mushroom with the mare on the lead-rope.
“Here she is, my dear Swallow,” he reported, beaming at Mushroom who came out to greet him. The latter took a pole off the enclosure and Swallow found herself in a new abode. She would have to stay the whole of March with the herd in this enclosure, after which the horses would be relocated over the river, before its ice moves, for free grazing.
“Here’s the first ten for the tenant,” Yegor held out two five thousand ruble bills. Screwing up his eyes, Mushroom accepted the money and said jokingly:
“Money is something we really love!”
Sure enough, the first whom Yegor brought over to meet Swallow was his daughter, his best beloved. They took supplies of rusks, bread and headed for the enclosure. And that’s when the real excitement broke out! Horses are not timid creatures at all. They are shameless cadgers. On seeing a packet of comestibles a drove of horses rushed to the strangers and in a few seconds all the treats were gone. Then the horses moved away, looking at the guests with their large sad eyes, as if telling them:    
“What about some more?”
The sorrowful thing was that the herd didn’t let Swallow even come close to the treats. More to it, the friskier mares shooed her away and tried to bite. Such are the ways of the horse community!
“All right, we’ll be smarter next time. What is important is that they’ve seen us and remembered that it was us who brought them food,” Yegor calmed down his daughter. They quietly surveyed the horses’ life, called for Swallow to respond and come over to them, but all to no avail. In the meantime Mushroom was tending to his business in the yard, trying to solicit aid from his grandchildren.
“Fetch the axe, Kolka!” he shouted to one of his grandchildren, without tearing himself away from what he was doing. In a minute or so the order would be repeated:
“Kolka, fetch the axe!”
But Kolka didn’t respond to his grandfather’s requests. So, as the latter ran out of patience, he would order in a different tone:
“Kolka, if you don’t fetch the axe directly, I’ll take the girth and tan your hide so hard your mom won’t recognize you.”   
The axe was delivered immediately.
“That’s the right way to bring you up,” Yegor grinned looking at his daughter.
As time went on, the visits to the horses with bread and cereals, with oats and wheat, had their effect. Swallow recognized her new master and always waited for him impatiently. She even called back to Yegor’s car sound. The herd drove her away from the hay, from Yegor… But the generous master did come up to her with exquisite delicatessens…
March went by quickly and Sanka moved his herd across the river. Now Yegor had nobody to visit and all he could think of was crossing the river as soon as possible and treating Swallow to some bread. Mushroom expected that she would mate with his stallion during the coming summer.
Spring. The ice was beginning to melt along the riverbank. The honking of returning swans and wild geese was in the air. The hearts of hunters began beating a little faster. Their passion for the sport was pulling them towards the floodplain for the first hunt of the season – the spring shoot, the locals called it. Yegor was drawn there too, but he had something special he wanted to do. He not only wanted to hunt geese and ducks. He also wanted to keep watch over the horses and protect them against any scoundrel with a gun that, God forbid, might take it in his head to take a potshot at them.
“Will my Swallow remember me?” He wondered. “Will she come to the floodplain?”
Across the river Mushroom had a log house with a gas stove and a sofa. One could spend the spring here in warmth and comfort. Tools, munitions, decoys, everything was ready for the spring hunting as early as March. Get fresh supplies and go ahead. Ducks and geese call so temptingly. As you fall asleep the thought of missing the hunt gives no rest. What if the ducks and geese fly away? What then? So it goes on till you put on the high boots, pull up the bootlegs, and pump up the inflatable boat by the bank of the Sosva River.
In spring the river comes to life. The sun melts a meter thick layer of snow on the ice, after which the high water starts raising the ice. First, it buckles and, as the water pushes it from underneath, it finally disengages from the bank and floats up. To reach the other bank you need to get over the ice patch on the rubber boat, get to the thick ice, drag the boat over the ice, push it into the water after which your way is clear to the other bank. That’s what hunting is like. Once the boat pushes its nose against the opposite bank, the hands instinctively grab the shotgun, take it out of the slip and the hunting starts. The mind still retains the boom of the village, but you are here one on one with the wild northern nature.
And so did Yegor. He pulled his rubber boat onto the bank, got the 20mm caliber IZh-27 rifle out of the slip, fitted a couple of rounds with his favorite number 3 shot, put the gun on his shoulder and the hunt began for him. For nearly a kilometer he would have to drag his boat over the ice to Mushroom’s cabin and convey the things to it after which he would only have to fix up the hide for observing fowls.    
Yegor’s face lit up with a smile. Screwing up his eyes assaulted by the bright spring sun, he stared into the distance, spotting a lingering bird.
After a long winter the fresh and fat duck soup can probably be compared to the taste of the first blades of green onions or the first radishes, it’s just as delicious and delectable. A duck roasted on a skewer is a piece of culinary arts supplied by Russian hunting. The people living on the banks of the Ob have their own recipes for cooking wild fowl. For instance, as the body is handled, the bones are never broken or cut. The fowl is just separated joint by joint with a knife and when the finished soup is poured into plates, every eater gets a piece of the fowl in compliance with his status. The elite pieces of the duck are, of course, the legs. The breast and the back go to an eater of an intermediate status. The fowls’ head, chitterlings and hearts are accorded to the hunter. Such is the Northern custom.
Climbing up the steep bank of the Northern Sosva, Yegor peered into the puddles. Once he even scared off a couple of mallards. “Here they are,” he noted to himself. “So, there will be some flying at sunrise.” The hunting spirit and anticipation of a duck soup made from the first duck made his mouth water. Come, sweet moment!
The sun was shining. Yegor was pulling his boat by the rope along the river bank, listening in to the spring sounds and the fowls’ honks. Enthused by the pending adventure, he wanted to cry with happiness. Flocks of swans, now across the river, now right overhead, flew in the sky, announcing to the native North their return to the meadows and lakes. The strange land was warm and comfortable, but the homeland was better. And here is Mushroom’s cabin with a willow grove around it, with an enclosure for horses, haymaking equipment and a wheeled tractor.
“That’s it,” Yegor thought gladly. “I’m out hunting before getting hungry!”
Yegor busied himself. He brought out the axe from under the steps, chopped firewood, put down an armful by the stove, fetched an oil stove from the shed, and filled it up. That’s about all. The tea kettle and the soup bowl were on the shelf, where well organized people keep them.
Just as Yegor was about to go out, he sighted a black mare shambling from the willow thicket towards the cabin. That was a black mangy creature and, obviously, in the family way. She approached him and, exhaling loudly through the nostrils, regarded the guest as if trying to say: “Give me, a pregnant animal, something nice to eat!”
Yegor viewed her very amicably:
“Well, my dear black thing, you’re the first guest. So you should get a real treat.”
He opened a sack of oats that stood at the threshold, scooped out some with an enameled dish he had taken from home, and brought them up to the animal’s gentle and mucky muzzle. Happily crunching on the treat, the mare thoughtfully regarded the newcomer. Adding oats to the dish, Yegor asked like a waiter serving a customer:
“And where’s the rest of your gang?”
The black mare had finished all the oats and questioningly looked at Yegor, rather insolently and demanding more treat.
“Alright, you’ll have it,” Yegor mumbled and went into the cabin, from where he returned with a hefty hunk of bread. Eat this, my dear blackie… And now, off we go.
Yegor put his rifle, the trunk with decoys, and a small bag of oats (just in case) on his shoulder and headed across the pools of water towards Poperechny Kachob River estuary. He had to wade across the thawed patches for a mile or so, and negotiate a thicket of willows for reaching the place where a duck might be in hiding. A few mallards flew over his head, some twenty meters away. With the gun behind his back he could only curse himself for being so unprepared and unprofessional.
However, he soon calmed down, took his gun in his hands and moved on. Hunting is just for this, for feeling now joy and delight, now sadness and frustration. He sloshed on through the mud. The gray crows scurried about to and fro, building their nests. “Just wait! No time for you now,” Yegor threatened them. The village hunters have a tradition to shoot down a couple or so of crows during each season. Research scientists report that a couple of crows eats up to forty ducklings in a season. There are many witnesses of the crows’ destruction of litters of ducklings.
The spring snow drifts bear the weight of walking men. Wetted with melt water, they become solid, loosening up only by day’s end when the sun has melted them thoroughly. But now Yegor was walking over them like they were asphalt. Another ten meters and the flood meadow where the hunting was due to start came into view. Just a little more and here is, some three hundred meters away from Yegor, the hunting salt marsh with a herd of horses scattered over it. His eyes scurried over the horses and, as they stopped on Swallow, he cried out loudly and gleefully:
“Swallow! Swallow!”
Swallow responded. On hearing her master’s voice, she gracefully rushed off towards Yegor, thrusting her front legs far forward. Approaching Yegor, she nuzzled him, as if asking:
“Well, where’s your treat for me?”
Pleased with himself and especially with his preparedness for this meeting, Yegor produced a small bag of oats and untied it. Swallow readily started to consume the cereal delicacy. The herd, too, quickly realizing that the new arrival was not just their master, but also a carrier of dainties, headed for them. The animals, aware of the sack with oats, rushed for it, forcing Swallow away from it. Some tried to bite her, some to kick. The bag was soon empty. Yegor sprinkled the remainder of the oats on the snow from which the horses’ muzzles picked them up without a trace in no time.
And still, Swallow did get her share and was now standing quietly apart, chewing on the oats she had rightfully obtained from her master, understanding that they had been brought expressly for her and not those wicked four-legged fellow creatures who didn’t love her.
In the meantime, the animals in the herd understood that they had completely emptied the bag and started to gradually disperse. Taking a last look at her good friend, Swallow lowered her neck and made for the middle of the flood meadow.
The ducks scurried across the sky, plopped into the puddles, and soared up again. Gripped by the passion, he headed for the estuary of the channel, from where a couple of big heavy mallards had just flown up.
“Pooh,” he finally exhaled as he approached the hunting area. Now he had to build the blind in which he could stay for hours on end more or less comfortably. The building technique is crucial here. If made without due care, the blind will be a flimsy thing, vulnerable to drafts. The birds will turn away from it and staying inside will be an ordeal.
Yegor determined to make a really solid structure. He put the hunting gear away near the blind and looked around in search of some log to sit on. “Here’s just the thing!” he smiled at a log left behind last year by the mowers. The find would make a fine stool. He put it on his shoulder and stomped towards the place. And just at that moment, to his dismay, three ducks unhurriedly flew by, an assured duck soup! What a pity! But it couldn’t be helped.
Yegor brought the log to the blind, set it down about five meters off the water. Now he needed willow twigs. His legs took him up to a large willow shrub. Nature provides a plentiful supply of willow twigs the hunter can use for his enclosure. Yegor carefully gathered an armful and took it to the blind. Swans’ whooping wafted from all over the country. These birds are the first after eagles to return to the northern land. Yegor listened to their courting calls and, gripped by the hunting passion, did what his father had taught him since his childhood.
Willow twigs and dead branches are a fine building material. It’s light and strong and can be used for building anything, be it a branch shelter or a blind. Unhurriedly and enjoying the process, Yegor erected from them a meter high hedge around the log he had brought. Having inspected the blind’s carcass, he went to fetch some last year’s grass for covering the carcass. Cutting down the wisps at the very ground, Yegor got a large sheaf of yellow grass. “Ah,” he sighed vexedly again as he sighted a string of geese flying over the blind he has just built at the river estuary.
A large sheaf of hay has bee moved to its last destination in this world. Yegor climbed into the blind, sat down on the log and started to enwrap the willow twigs with wisps of grass. If one just throws hay on this hedge, the wind that blows over the melted patches will instantly scatter the grass all over the field. Yegor enwrapped the twigs stuck into the ground with thin wisps of hay, making the blind look like a natural shelter.
“That’s all,” he said. “Now decoys.”
For this moment Yegor has prepared eleven plastic foam mallard females. All through the winter he has been polishing them with emery cloth and tainting so that they wouldn’t glisten in the sunshine. They were especially dear to him since they had been manufactured by his grandfather, a World War II veteran, decorated with the Order of the Red Banner Order.  The grandfather had long passed away, leaving the decoys as a family relic.
The first bird plopped into the chilly water, and then another. Before long, a whole flock of birds was floating around Yegor’s blind.
At last, everything is ready for hunting which may start any moment. The evening was coming on. The sun was still shining, but the chill was already setting in. The streamlets slowed down, a thin layer of ice lay down on the earth. “In an hour or so the grandfather’s decoys will be covered with ice,” Yegor thought.
A couple of swans on the opposite side of the Vaisova channel turned through ninety degrees and flew directly towards Yegor. His fingers clasped the gun forestock. Bending behind the blind, he stopped stock still in expectation. He didn’t have to lure the birds, they were moving straight on towards his blind. Closer and closer they came, so close that he could hear the squeak of their swinging wings. Here they are, just five meters away. Grab them if you please!
Yegor didn’t plan to get a swan though hunting in spring for these birds, glorified by poets, for food is not uncommon among the locals. From time immemorial, the aboriginals, Khanty and Mansi, have hunted for this bird, making clothes from its hide and using its meat for food. In the north, the swan has never been treated as a sacred bird. But Yegor is a thinking hunter. He didn’t crave for the swan soup. However, scaring the birds away from another blind would be a good deed. So he stood up abruptly and shouted at the top of his voice:
“God damn you!”
The snow white birds didn’t expect such a mean trick. Sure enough, the danger took them by surprise and they didn’t want to be slaughtered. So they instantly soared up, flapped their wings at one another, gained altitude and, after making a circle, alarmingly cried out, announcing their salvation. Meantime, a flock of big and heavy mallards turned off from the south and headed for the blind. Yegor spat vexedly. He had again missed a duck opportunity. “All right,” he comforted himself. “If only I had set my sights on the coming ducks, I would have gotten one by now, but then it wouldn’t be hunting, it would be killing. Hunting, however, is a soul’s jubilation, a communion with nature, say, with these swans. An unexpected encounter is a stressful experience for them, as well as me… As for food, there’s enough of it in the log house both for me and my horses.”
Temperature fluctuates rapidly in the North. Just a short time ago the feet squelched in mud, but now everything was covered with a solid crust and a thin layer of ice stretched to the floating decoys. All was still and silent. No vociferous swans whooped, no business-like ducks flew. The wind had died down, the snow glittered like diamonds, indicating a temperature below zero.
Though Yegor was dressed warmly, a chill ran down his back and penetrated his high boots. Nature started to prevail, reminding that a human being is an alien object in the environment which is unable to live like animals and birds do. But Yegor agreed with Nature. He waited for the ducks to come, hoping, with luck, to down a goose. He carefully laid out his hunting accessories in the blind, placing a used cartridge can to the right of his feet and live ammunition to the left. The dusk deepened. It would become dark shortly. The ice came close to the foam plastic decoys.
Born and raised in these parts, Yegor found himself in such a situation not for the first time. And still, he was wondering why everything fell silent, including the murmuring streamlets. Why this chilling silence? It became pitch dark. Ducks flew past overhead and an absolute silence prevailed again. The thoroughly frozen Yegor got up from his log and plodded through the water to recover the foam plastic decoys now gripped by ice. The procedure was nothing new to him. He extricated them from the water, brought over to the blind and laid down at its edge. Now, he could go, empty-handed, to the cabin. “I really ought to have downed at least one swan. If I did, I’d be plucking it now, making soup and having a better time.”
The local hunters usually skin the swan, as per the long established tradition in which the bird’s skin was used for making clothes. Naturally, this affects the culinary aspect of the matter. The swan with skin, just singed, is a real treasure in terms of culinary materials. It is suited for a noodle soup, or a vegetable stew, or whatever you like. The variety of swan dishes is huge, just use your imagination.
“Ah,” Yegor came to himself, discarding the subject of swan delicacies. “Here’s my dear Beryozovo village aglow with lights, and there’s my hut. And I’m hungry!”
In his backpack Yegor had, just in case, a can of stewed beef and onions, pieces of luxury in field conditions. In the hut, he put his gun away, threw some wood into the stove. With an axe he cut up chips, shoved them with a newspaper into the stove. After some smoking the stove flared up. “That’s all,” Yegor said to himself with a sigh of relief. A stove with a sniff of smoke, an anticipation of hunting and a night when one can sleep in warmth and comfort.
The kerosene lamp threw light on a frying pan hanging on the wall. “Wow,” Yegor said to himself. “Mushroom dwells here in style!” He removed the pan from the wall, examined it. It was clean. He replaced it where it had been. Now he must fetch water. Yegor put on his high boots and, stepping carefully across the bank slope, came down.
The Northern Sosva River unhurriedly carried its waters to the Arctic Ocean, its ultimate destination. Yegor scooped up water from the river and, stepping just as carefully, made for the cabin, whose chimney issued a fragrant smoke. Trying not to spill the water, Yegor brought the pail into the cabin, put it down on the table. He then glanced at the washstand. “Oh, what a thoughtful fellow Mushroom is! He has fixed up everything nicely, like a carnival in Rio de Janeiro!” Yegor noted to himself.
The iron stove, now with red hot sides, was running at its full capacity. Without wasting time, Yegor started making his evening meal. He fried the onions; put the tinned stew on the frying pan. Consuming eagerly the food and accompanying it with dry wine taken from home, he probed into the day to come, which spelled not only victories but also frustrations.
Some ten years ago, like all and sundry, Yegor was fond of a boisterous company with jokes, restaurant snacks, and tempestuous restaurant adventures in which fists often came in handy. But years took their toll. His approach to life changed, and so did his preferences. Now he preferred to spend time in solitude, like this. Or with a fine lady. Or to have a glass or two of a light wine after which remembrances pleasantly permeated his mind. Sometimes, imagination hurled him into the future and he happily fell asleep, like a young man full of life.
Yegor poured in some more Crimean wine and sipping it, called up sad and merry images of his past life. It looked not bad to him. The fuss of his legal career with all those collusions, collisions, threats, racketeering, cheats and frauds seemed so distant now, almost unreal. Here, in the silent hut, face to face with Nature, he felt peace and quiet in his soul. He recalled the happenings of the previous day and rejoiced at the pending hunt. He also thought about Swallow, such a nice and wonderful creature. The smoldering charcoals in the stove were dying out with cracking. Turning from side to side on a new place, Yegor finally fell asleep.
He got up early in the morning with high hopes for the day’s hunt. He drank some tea before venturing out, put on his waders, took up his backpack and set off. Smiling at the unseasonably frosty spring morning, Yegor surveyed Mushroom’s farmland, poured some oats into a bag just in case and, his high boots crunching on the springtime ice, strolled off towards his blind.
In the North the swans in spring are the first to announce the beginning of a day. Their honks are heard over the Vaisovaya channel, the Northern Sosva River, everywhere. The migratory birds, now back home in rowdy flocks, were audibly flapping their wings. In the distance he sighted a flying V formation of these magnificently beautiful birds, stretching from the south to the north. One gray goose that had probably put on too much air, attached itself to the formation.
Yegor’s legs themselves carried him to the blind. A couple of mallards rose up from the field. Quacking discontentedly, they away over the high ridge of the willow thicket towards the Northern Sosva. “They must have landed on the shore ice,” Yegor thought gliding across the frozen ground, as if were a skating rink. “It’s cold, about fifteen below zero. It’s not likely the birds will take wing to keep warm…”
Such contrasts are common in the North. In the morning it could be minus twenty, and plus twenty at midday. Suddenly Yegor wanted to turn back and return to the hut and get some more sleep. What birds could he find in such frost? But a hope for miracle still lingered in him and his legs themselves carried him on.
Little water had risen in the river over night, a mere couple of inches, which the morning frost froze solid. Yegor put decoys on the frozen mud and made for his log.
The sun was shining brightly upon the surroundings without warming anything. The swans’ whoops were still heard all around, but the ducks were not yet flying. For all that, the sky was swarming with crows who felt themselves real masters of the locality. They also sat on the ice of the Vaisova channel, on the salt lake, everywhere.
Yegor was beginning to shiver with cold. Clearly, waiting any longer was useless. Some distance away a couple of ducks flew over the willow shrubs and swooped down onto the Northern Sosva. “There’s no point in staying,” Yegor thought. “I’ll stroll along the ravine. Maybe, I’ll have more luck there.”
The frozen field crunched under his feet as he lumbered in search of hunting luck, which today, seemed to disfavor him as never before. And here’s the willow thicket. Yegor took the IZh-27 gun from his shoulder. Another hundred meters and he would reach the steep bank of the Northern Sosva. This is the ducks’ favorite haunt where they feel safe under the shelter of the steep bank from where one can see the entire vastness of the river.
Careful not to rustle his feet across last year’s grass, Yegor approached the ravine and looked below, over the willow shrub, at a narrow strip of water between the ice and the bank. Carefully surveying the stretch of water he found no water-fowls. However, he sighted a huge white-tailed eagle, which, on spotting the stranger, noiselessly flapped its wings and flew off the ice. The eagle is a fishing bird; its food is mainly fish, which is why it prefers to stay near water.
In the meantime, the spring was doing its work, melting the ice, raising the water level in the river.
“If I stroll along the steep I’ll reach the hut after a mile or so. I’d better go. Maybe I’ll take some ducks by surprise,” Yegor thought as he carefully stepped along the path well trodden by horses towards the ravine.
It’s useless to rove across the water-meadow, but the hope still flickered in his huntre’s heart and urged him on. Yegor was noiselessly creeping forward along the edge of a steep incline, with his gun at the ready, looking for ducks on the ice of the river. He yearned to see a single at least one wild bird to appease his hunting instinct. Alas! The bluff ended and Mushroom’s log hut came into view.
As Yegor slung his gun over his shoulder and stopped to have some tea, he sighted the scruffy horse he had seen the day before and … her foal. “She must have foaled at night!” he guessed, staring at the small, graceful creature clinging to its Mom and wobbling on its legs. The mother was staring at Yegor who smilingly returned the stare. The black foal, after having a good look at the new comer, thrust its muzzle at its mother’s udder.
Here it is, the grace of nature, a newborn creature, a symbol of burgeoning life. Horses are probably the sole animals giving birth to such beautiful and majestic babies whom we can admire endlessly. Yegor stepped away, leaving the animals alone. He looked forward to the day when his Swallow, too, would produce her first offspring.
This joy made up somewhat for a rather unlucky morning. Hunting is a pursuit that can bring all sorts of surprises at a time when you don’t expect them at all.
The sun was shining brighter. The snow on the logs by the hut was melting, though he could see his breath. “It must be about ten below zero,” Yegor guessed. He didn’t feel like going into the log hut. “I’d better stroll along the other side of the Vaisova channel to the blind. The sun will rise soon, it will warm up and the ducks may start flying,” he thought.
It was easy to walk. Mushroom had carefully mowed down everything here, so Yegor’s feet didn’t catch last year’s grass. Around a hundred meters away from Yegor a couple of large mallards flew up. Quacking discontentedly, as if to notify the neighborhood about a man’s appearance, they flew over to the other side of the channel.
“Informants at work!” Yegor chuckled, following the birds towards the Vaisova channel.
It was cold. The chill penetrated Yegor from neck to heels and sent shivers down his spine. A brisk walk, however, kept him warm. The bright sun promised a good and warm day. The sun’s warmth is a great thing. Yegor recalled how he had traveled in March to Salekhard to attend to some law case. It had been 37 degrees below freezing. Walking across the city, he stopped at a police car parked at a building. He had to make a call. As he talked over the phone, he glanced at the police car’s black tire, over which a trickle of water was running brought out by the snow melting under the sunshine. The sun was doing its work at 37 degrees below zero!
Surveying the horizon, Yegor noted that there were no migratory birds, not to mention local ones. All was quiet, save for the swans’ morning lamentations heralding the approach of spring. And now here was the steep slope of the Vaisova channel. He cautiously came up to the edge of the steep cliff and looked down at the icy water. It was just as at the Northern Sosva, the upraised ice in the middle of the channel with strips of ice along the banks.
“Here they are! Several pochards are floating on the water. Aha, the marine ducks have returned, a sure sign of a spring hunt. I shouldn’t have worried so. It’ll take me some forty minutes to walk to the blind, or an hour at the most. The sun will shine brighter there and bring in more ducks and geese.”
As if to confirm Yegor’s assumption, a large flock of swans drifted high in the sky from the south to the north. “They must have taken wing,” Yegor said to himself and his heart missed a beat. The bells of Saint Mary Church in Beryozovo rang out to greet the birds’ formation.
Yegor smiled, watching the birds’ flight accompanied by the church bells’ chime and perceiving this as something solemn and majestic. He stopped, looked towards Beryozovo, spotted the domes glistening in the sunshine, smiled to them and instantly slackened.
His wife Katya, a regular church-goer, never fails to attend a service. At first, Yegor felt jealous of her sympathy for the priest, but then this feeling passed. May she do as she pleases. Yegor took the religion quietly. At least it never vexed him. “If people believe, let them do it. I’ll keep off it. In time of trouble I’ll just cross myself.” Yegor was indifferent to his Katya. His marriage to her was, as the saying goes, a gun point affair.
She gave birth to two kids and living with her was plain and simple. To him, she was just a woman with two legs and two arms, with thoughts of her own while Yegor had his.
“You don’t love me. You don’t love anyone except yourself,” she would reprimand him time and again.
“For all that I’ve got other merits which you haven’t,” Yegor parried.
So they lived, without love and warm feelings, but did they live…. “Why change anything?” Yegor would ponder. “I might change her for somebody who’d drive up the wall. This one, at least, is doing everything about the house briskly and tidily. Everything is clean, and the kitchen garden is in good order. Dash her! Let her live by my side, love or no love.”
His Katya was neither beautiful nor plain. A woman of middle height and plumpness, she was average and mediocre in every way. “Oh, bother her!” Yegor brushed away the thoughts about his wife. “Let her pound her forehead against the floor in her church!” That’s what family life can be like. Tasteless and boring, but very practical.
He strolled on towards his blind, surveying the horizon as he went. Walking across the wet spring meadow, he squinted at the northern sun, his fingers firmly clasping the gun strap on his shoulder. At that moment he cared for nothing on earth except this singing, gurgling nature in the springtime. Small flocks of birds appeared. The ducks in pairs started changing their location. Small and large formations of birds, heading for the north, emerged in the sky. Yegor slowly followed them with his eyes, thinking that if the day is clear and cloudless with no snow flurry, in the evening and the morning the ducks might fly in droves. He hastened towards his blind. White polar owls sat on the willow shrubs surveying their habitat. These large birds with their wing span of up to a meter and a half live here year round in the conditions of the Extreme North and are true masters of these lands.
The Northern natives like to eat owls. Their flesh is tender, succulent and has lots of fat. They use the head to make a strong tasting soup. Whereas the heads of wood-grouses and heath-cocks contain little fat, that of an owl is a source of many excellent dishes. In winter, the Khanty people plant a small stump upside down in the snow with its roots exposed and set a trap without bothering to conceal it. This simple contrivance works fine for catching polar owls. Looking for food in the snow, the bird gets tired, seeks a place to rest and finds this stump. Why bypass a godsend? It’s highly visible to a bird on the wing. A noiseless sweep of the wings, a gliding approach and – click – the trap grabs the bird tightly by its legs. After an hour of agony everything is finished. So it goes… grief for some, a good high-fat soup for others. Kolya Puzin, Yegor’s classmate, a Mansi man, loved trapping polar owls. Whenever he caught a good specimen, he would call to him: “Come and enjoy my maklya!” That is what the Northern natives call this bird and the dishes they prepare from it. Watching the owl sitting on the willow shrub, Yegor gainsaid Puzin, mimicking him: “Wild goose or duck soup is better than maklya soup!”
A flock of geese flew over where Yegor had passed. He is vexed again, and again he laments his ill luck: “When, after all, will the flock fly directly over me?!” And here, as if pursuant to some order, five geese flew honking about twenty meters over the willow shrub straight towards Yegor. His heart beat madly with excitement; his hands pulled the gun off his shoulder. The hunting, or rather a duel, began. What will prevail? The bird’s alacrity, sense of danger, and aerial agility or the hunter’s skill, stamina and determination?
Yegor got down on his knees, raised his gun and sat motionless, feeling his heart thump and watching the rapidly approaching flock of birds. They approached from behind the willow shrub and were now close enough to be dispatched without a miss. Two shots reverberated. Cracking with wings, the geese, safe and sound, maneuvered in the air and flew on. Saturated with gun powder smoke, the air drove the hunter onward. In vexation, he hurriedly reloaded his gun. Oh, damn! Fate’s gift was coming into his hands, his hunting triumph was so near and… yet so far!
That’s when the desire to procure game gripped him real hard. He wanted it not even for himself, but for his father. A former fisherman and hunter, Yefimych will turn ninety this year. These days he never leaves his place. Getting a wild goose or duck will supply him with the makings of culinary masterpieces. The recipe is very simple. Just put the bird into the pot, add onions, noodles and then some laurel leaves. That’s all. Very easy and so tasty and aromatic.
His feet squelched across the waterlogged meadow. As there remained about a hundred meters to the destination, a flock of teals settled down right at Yegor’s blind. Seeing this nearly brought tears to his eyes. He cursed himself for leaving the hunting grounds and missing and the ducks’ flight. Some five meters short of the blind, a couple of mallards, on seeing Yegor stalking towards them, took wing and left the hunting ground.
Blood hammered in his temples as if somebody was spurring him onward. Quick! Quick! As Yegor sat down on his log and looked out into the horizon, he heard some squelching sounds. That was a herd of horses tramping through mud towards their master to solicit for bread or grains or whatever he might have brought. As ill luck would have it, a flock of ducks had waddled along the bank. On seeing the horses at the water’s edge, they dashed aside.
“Don’t ruin my hunting!” Yegor shouted good-humoredly at the horses and produced a small bag of grain from the blind. The horses started to dance and struggle for the treat. Once the last grain was gone, Yegor looked at them and said:
“Well, robbers! Have you robbed me clean? You have. Now, you go your way, you won’t get anything else from me!”
The horses trampled for a while, looking questioningly at the good man. Swallow with a white strip on her muzzle, knew her friend very well indeed. He had always treated her to the best bits and gave her more grain than to others. Unhurriedly, nibbling the dry grass, the horses made for the field. Accompanying them with a smile, Yegor set out the decoys and the morning hunt began.
Looking back toward his village and recalling the recent battles in the courtroom, Yegor chuckled maliciously and in his mind addressed his opponents, i.e. the public prosecutor, chief of police, and other puppets and puppet manipulators.
“Carry on war in your offices, play your games under the carpet! Extort money from the people or one another or whoever it is. But leave the harmony with nature to me. Even this herd of Mushroom’s horses won’t trust you as it trusts me! You’ll never be one with nature, just like an extraterrestrial will never be an earthman!”
Done with his soliloquy, he breathed out and stood still, anticipating the coming hunt. The weather, however, was becoming increasingly threatening. Assailed by light gusts from the north, the ice, which had been melted by the sun, started freezing over again. “Looks like I put my foot in it!” Yegor thought with vexation, watching a dark cloud that was approaching from the north as if to bring winter back again. Confirming his thoughts, small flocks of ducks were flying low from north to south, seeking shelter from rough weather. Another ten minutes and the first clumps of snow were sliding down the hunter’s cheeks.
“That’s the end of my hunting!” any novice would say and, gathering his things, leave the hunting ground. But Yegor, a hunter’s son, is a professional. He knows for sure that hunting is a pursuit in which anything may happen, but if you are artful and persistent, you will unfailingly succeed.
The snow intensified. Suddenly, the honking of gees disturbed by the rough weather resounded over the Vaisova channel. They were coming nearer and nearer. Now they were some five meters over the ground. Two shots were followed by a soft thud on the grass. Ah, success! Yegor stood up to his full height, looked at the birds lying around him and said loudly:
 “I have a right to be happy.”
Having scrutinized the birds, he carefully picked them up from the ground, feeling the weight of his trophies, and turning towards where the sun should shine, bowed and said:
“Thank you! I’ll give one goose to my Father, another will be mine.”
The gusts of wind were becoming stronger. The snow assailed his face, the chill pierced him, reaching under the overcoat and the sweater. But Yegor did what had to be done. He took the snow-covered decoys out of the river, wound up the ropes, laid them down near the blind. Then he put the geese in the bag, swung it on his shoulder and headed for the hut. The frustration with misses, rough weather and ill luck was left behind. Ahead of him was a reward in the form of a hut with a warm stove, a tea kettle, a cauldron and lovely appeasing food. He was moving straight ahead, ignoring the obstacles… Finally, he spotted the first willow shrub near which his shot missed the geese. Something black was close by.
After a few more steps he recognized Swallow’s outline.
“Swallow!” Yegor gleefully cried out. “Let’s go to the hut! I’ll treat you to delicious things, to grains and bread!”
On hearing her benefactor’s call, Swallow meekly followed in his steps.
“What a hunt!” Yegor triumphed in his mind. “All joys at once. Your horse is with you. And the bounty is yours, along with the hunting satisfaction. What else could you wish for?”
The two of them, the hunter and the horse, moved on towards the celebration. “If you were an intelligent creature,” Yegor thought, looking at Swallow, “I’d break you in for riding across the meadows. We’d hunt together and be happy. Ah… just wait…  I’ll break you in.”
On approaching the hut, he threw the game bag off his shoulders, hung up the geese by their necks under the awning and poured some oats into Swallow’s trough. The latter, gracefully and unhurriedly, breathed in the oats aroma, and, taking a mouthful, began to crunch the grain with relish.
There’s some placation in this… in standing so close to livestock and hearing it crunch on hay or grains….
Finding herself without rivals, Swallow slowly – but with dignity – consumed her friend’s presents. Tired of holding the oats before her, Yegor poured them down on the boards, and then entered the hut retaining the oven’s warmth of the early morning. What now, he thought. One option was to return home, another to continue hunting. What to choose?
Of course, an inexperienced hunter would give up. But everyone, born in these parts, knows that bad weather does not frustrate hunting, rather on the contrary. Birds should be looked for in quiet nooks where they hide from the wind. “I should stay,” Yegor decided. “Will walk along the Northern Sosva and the creeks, maybe I’ll get lucky.”
Mushroom liked it when somebody from his people was on duty in his hut. This guaranteed that the herd was under protection. There are many of those who wish to steal a horse or two. Those people won’t stop at anything. Seeing a mare in foal they will down her just for bringing some meat home. The population have a lot of weapons now, which causes many problems for cattle breeders. Their grazing animals get shot and stolen.
Yegor lit the gas stove, put the kettle on and wondered whether he should go out and scan the river bank for ducks hiding from such inclement weather. He’s been waiting for this spring so long, the preparations for it have been so meticulous that the retreat seemed to him extremely objectionable.
The tea kettle on the stove snorted. Yegor dropped some tea leaves into the mug, filled it with boiling water, took a packet of cookies and went out of the hut. The snow was falling thick and fast, though the wind had subsided. Everything had turned white, even Swallow, who was gazing at her master.
Yegor sipped his tea and, peering into the whiteness and listening to the silence, smiled at the inclement weather, at the freedom and silence. He finished his tea and ate the cookies. One went to Swallow who took a long time checking it for palatability before eating.
“I must be off!” Yegor decided. He took his gun, put the backpack on his shoulders and strode up along the Northern Sosva.
The day flew as swift as a bullet toward a target. Yegor checked all the quiet nooks of the river, reached Bashkov salt marsh and then went from there back to the hut along the Vaisova channel. The outing was successful, five heavy ducks lay in his backpack. As he approached the hut, in anticipation of a fragrant duck soup, Yegor thought: “Now I have well deserved it.”
A wild duck soup is a special feature in the Northern peoples’ cuisine. Everything in it is appetizing and fragrant. The Northern housewives don’t consider it as beneath their dignity to pluck a wild fowl, gut and singe it and do other jobs since all of them know that this bird is a source of a tasty and healthy food. That is why if the master returned from hunting with a hundred birds, the entire hundred will be plucked and put in store for future use. During singeing the whole nationhood would become permeated with a sweet smell of burnt feathers and duck fat. The cooking itself is simple.
The duck is cut in pieces without breaking the bones. The local cooks do it with consummate skill. The stomachs are cleaned; everything is put into a pot and cooked for an hour or two. After that, home-made noodles are added and then onions, and some laurel leaves on completion of the process. Now your house is full of sweet smells that simulate all of your gustatory receptors. A sort of a holiday comes to the house where everyone looks forward to tasting the first fowl of the spring hunt. This culinary holiday grips all those who dispatch the first duck and mark this occasion in reindeer breeders’ and nomads’ skin tents. For the northern peoples Khanty and Nenets, and for ordinary hunters like Yegor, a stoker at the village boiler-house, the first duck of the spring hunting is a significant event worth celebrating….
Near the hut Swallow was waiting for Yegor. She questioningly looked at her master – would he treat her again to something nice?
“Oh, my darling, have you moved to my place for good?” asked Yegor. But Swallow didn’t move. Yegor poured the remainder of the oats to her, crushed and fed a loaf of bread. “This will keep you full for a whole week.”
He sadly looked at the rubber boat and the things he had brought. All this had to be gathered and loaded and then dragged in the boat over the ice. However, if you persevere, you are destined to succeed. Yegor started to pack up. Finally, everything was ready, he only needed to push his boat from the bank. He looked at his Swallow, whistled to her loudly and, as she turned her head towards him, said:
“We don’t part for long, Swallow. See you soon!”
The boat carried the hunter along the river towards his home. Yegor felt happy. He was coming back home with game, not empty-handed. In his mind’s eye he could already see himself approaching, with goose and duck legs in his hands, his Beryozovo fellow villagers, showing them his trophies and asking: “Have you hunted yet?” He would gladly see them avert their eyes in confusion and mumble: “Not yet. You’ve got one up on me.”  To which Yegor would self-conceitedly reply: “And I’ve already tasted both duck and goose soup!”
Now Yegor coveted only one thing – to get home as quickly as possible, pluck the goose and stew it with potatoes. This is the dish his parents had accustomed him to in his childhood. It substantiates the hunter’s final efforts, testifies to his triumph and happiness. It is cooked in a simple but painstaking and thorough way, the way things are done in the North. The goose is amply rich in fat, which is why the fat pieces are put down on the pot bottom while the meaty ones go on top. The wild goose is distinguished from the domestic one by dark red flesh. The meat is placed in the pot, finely chopped onions are strewn over it, then salt and pepper are added and water poured in so that it would cover the meat by no more than two to three fingers. Cook on a low fire for an hour or two, not longer. In the meantime peel potatoes and carrots, cut vegetables in big pieces and, as time comes, place them on the finished meat so that they would cover it by the palm height. What remains now is adding garlic and laurel leaves. Put a lid on the pot and stew till vegetables are done. The fragrance of a freshly stewed goose permeates not only the house, but the entire neighborhood. The passers-by, strolling over the wooden pavement, turn their heads towards your house and, realizing what dish is in the making, smile gleefully, building their own plans of making a still more perfect goose dish.
And here’s a ritual to which Yegor and his father had been accustomed by grandfather Andrian. Before putting potatoes in the pot, fish out with a fork the goose’s head and its red paws. When the carrots and potatoes are done, a twig of heather is inserted in the middle and the goose head and paws are placed on top of the potatoes as a crown.
When a pot or a frying pan was removed from the stove and set on the table, grandfather Andrian took off the lid and, after a short pause, started to loudly recite “Father Our.” The repast over, he thanked the Lord for “having satiated the earthly creatures.” Also, kindly words went to the goose.
These are the rituals the peoples of the North have observed for centuries. To this day the gratitude to God for everything, including this goose, lives on and is not likely to wane.
On the way home, melancholy gripped Yegor’s heart. The long northern winter is full of hunters’ expectations and preparations for hunting. Here are the dreams about the camp-fire smoke under the willow tress and a mug of hot tea… Everything has vanished like a dream. It seems that you woke up so recently, it is early morning and it’s time to leave. How quickly everything passes; happiness never lasts long. It’s gone in a flash, an instant. It just beckons for a few moments and immediately disappears. Only later will you realize that you had happiness but now it’s gone and you can only painfully recall its images.
During this spring hunting Yegor fully partook of happiness. He had seen Swallow and got good trophies – dispatched a couple of geese from the blind in a classical style. Also, he had walked to his heart’s content along the banks of the Northern Sosva. Now he has an ample supply of ducks, impressions and unforgettable emotions. There will be something to remember during long winter evenings.
Yegor didn’t travel on open water in a boat. That was no hunting for him. Besides, that’s the time when ducks settle down in nests. But, for all that, when the aftertaste of hunt comes, you start feeling sorry for not having stayed in the hut another night which might bring more emotions and sensations of being one with nature. However, life usually comes just to what Yegor had got.
The first spring hunting was left behind. The horses were grazing beyond the river, raising their young. Here Yegor saw more of Mushroom than his Swallow. When Mushroom slaughtered yet another horse, he invariably suggested to Yegor that he buy the meat, though he knew full well that the latter would not eat it. Of late, it dawned upon Mushroom that it would be a good idea to give horses weapons-related names. So, late in the evening he might call Yegor and propose:
“Will you eat my Bullet?”
To which Yegor would smilingly reply:
“Oh, no. I keep off the horse flesh.”
Or, on meeting him at the shop, he would enquire:
“Will you partake of the Trigger? The stallion is only a year old. Fine flesh. He was a dappled fellow. Remember?
“No!” Yegor would reject Mushroom’s proposal, though at one point he did buy a piece, cooked it and tasted in soup. The meat looked and tasted fine. It was really marbled meat, with fatty streaks between muscle fibers, a coveted product nowadays.
The friendship between Mushroom and Yegor became increasingly closer. And their association with horses gave rise to new conjectures. One day Yegor took his daughter to have a look at the horses, Swallow in the first place, to listen to them crunch on the hay and thankfully accept a piece of bread or a handful of oats. The day was calm, and only crows croaked all around. Yegor called them “northern nightingales.” Mushroom was pottering about something behind the shed with another grandson aiding him.
“Bring the pitchfork, Vanka!” Mushroom’s voice was heard. And then silence again. Yegor was playing with his daughter and the horses. Everyone was attending to his business. Again Mushroom’s voice was heard.
“Vanka, bring the pitchfork! Where are you?!”
However, preoccupied with his childish pursuits, Vanka forgot all about the old man. But Mushroom knew how to restore control. 
“Vanka, bring the pitchfork!” And, after a pause, still louder, “if you don’t do it directly, I’ll apply a saddle girth to your bottom!”
Vanka called back immediately and the pitchfork stood before Mushroom as stuck in. 
“That’s how you should be treated,” Yegor smiled to his daughter who meekly returned the smile.
How time flies! Days, weeks and even years fly like an arrow in flight. Swallow has turned five and she gets along fine with Yegor, they have become friends. After a separation, as Yegor returned to the field, on seeing him she would run up to him, inflating her nostrils, and nuzzling him in expectation of tit bits. Yegor was happy to see her. Swallow had grown into a big, well built animal with a long shapely neck and a stately pace. Looking at her, Mushroom pondered:
“Who was her sire, I wonder? All the stallions in Dyomino are stocky animals with big snouts....”
Swallow had only one fault. She was supposed to have foaled for three years now, but produced none. Yegor was waiting patiently, hoping to have a new foal by next year at the latest. Mushroom decidedly stated that he had seen the stallion serve Swallow during haymaking season with his own eyes. So the fault must be hers. “So what if it’s hers,” Yegor would say dismissively, looking at his pet fondly. However, a troublesome thought kept coming back. “Each of Mushroom’s mares is a handsome and shapely creature. One can admire them for hours. Every spring each one produces a foal, while Swallow has none. She definitely ignores the Lord’s commandment “be fruitful and multiply.” However, Yegor waved the thought away and continued to rejoice in his bonny Swallow.
And now it’s winter again. Daylight lasts a mere two hours. It’s dusk most of the time. The people are in their warm homes, the horses are in the field, living a life of their own. One morning Mushroom called Yegor.
“Come to me now. Two stallions are missing. Your mare has come with others.”
Yegor instantly got into the car and in five minutes stood at Mushroom’s horse enclosure. The herd was crunching on the hay while Mushroom was strolling around his mares. Swallow limped on her hind leg, covered slightly with blood. On seeing her master, she came running to him and nuzzled against the side of his coat.
“I haven’t got anything, Swallow,” Yegor said as he greeted Mushroom who had come up, in a somewhat crest-fallen condition.
“They’ve killed the stallion, and the mare,” the old man said. “Why the stallion, damn them!? Take the mare! What are we now without a stallion? We won’t find the likes of him anywhere around here! They’d come to the grazing ground on three snow-tractors, shot down two horses with carbines, put them on the sled, and took away to the Beloyarsk district or Pashtory or Palnovat. Where else could it be?”
Yegor examined Swallow’s leg and asked Mushroom:
“How can we help her?”
“It’ll heal up by itself,” Mushroom replied looking at the injured leg. “She must have trodden on something. She’s a beast after all.”
Her leg did not bleed any more, so Yegor decided it would heal up itself. They talked things over and decided that Mushroom should go to the Khanty village of Pugory.
“A guy there has a stallion. If I bargain properly, he may sell him,” Mushroom said, after which they went each his way.
“Amazing!” Yegor thought despairingly. “Stealing horses, cows, sheep and other livestock has been a common practice since time immemorial, time when there were no gadgets, no mobile phones. But now… How on earth is it possible? A man breaks his back hay-making while others… Keeping a herd of horses is not easy both for mind and body. Two horses are killed. For the horses’ owner they are family members. For him it’s a real sorrow. Turning to police is useless. They won’t find the culprit. First off, they don’t wish to look for him. Secondly, this involves travelling, dealing with people, sniffing things out in remote villages, gleaning intelligence, which is a skill now lost altogether. As a seeking organization the police have long degraded, mainly due to the reforms in progress. What does Mushroom mean for the country?! Suppose they do find the thief, what then? Fuss about him! It’s so much easier to catch a bribe-taker red-handed or intercept drugs. They will show you on TV and pay a reward. Ah, dash them! I’d better help Mushroom with some money. Let him cheer up just a little. My Swallow lives as long as he does. What an obsession! Entered my heart like iron, pierced through my soul like a sword. I think about her thousand times a day. How is she getting on? Did her service by the stud succeed? And sometimes anger comes over me. Mushroom’s mares are pretty normal creatures, foaling on a regular basis. But mine is handsome, proud and … empty-bellied. Ah, let her be what she is. One more horse on earth. These animals will die out given that horse power is no longer wanted, being replaced by machines. Thus her majesty the village horse has become a sort of an exotic rarity.”
Time flew by. They bought a stallion in Pugory, brought him to Beryozovo and placed initially in the shed. Let him get used to the new residence and his masters.
Swallow’s leg wouldn’t heal up. At first Swallow could not use it and, over time, it began to bend inward at the joint. It hurt Yegor to watch this. The vets at the vet station shrugged in bewilderment, but assured him that the leg wouldn’t fall off. The horse would just limp all her remaining life. As time passed, Yegor’s visits to the pen became rarer. Soon the spring floods broke loose and Yegor drove the herd across the river for summer and autumn grazing before ice formed along its shores.
Yegor thought about his cherished pet all the time. Every day he called Mushroom and inquired after her leg. Has her leg healed up at last? However, for some reason he didn’t wish to go beyond the river to meet her. Mushroom reported that the leg was still in the same condition, nothing changed, but towards winter the sore would ossify. She must have torn a tendon.
Also, Yegor felt sore about Swallow’s not being in foal. All this notwithstanding, Yegor did occasionally go across the river, sought out his pet, walked towards her and their communication began again. Inflating her nostrils, Swallow would stare at him, as if asking: “Well, where have been so long?” Yegor would shove her pieces of bread, hug and kiss her, look into her eyes and laugh or cry.
Autumn came and the horses left for the distant meadows with untouched grazing grounds where flocks of geese and ducks resided side by side with a herd of horses.
“What do you want her for without foals? Is she a toy for you? You spend a lot on her, all to no avail! You’d better build a new bath house with that money. Why not love me as tenderly as you love her?”
“Are you a horse in need of love?” Yegor would reply.
All the talk was about Swallow’s fate. Finally, one fine day Yegor gave in. He dialed Mushroom’s number and told him:
“I say, Mushroom. Take Swallow and give me another mare, one in foal, from your herd. And we’ll be quits!”
“Didn’t I tell you so long ago?” Mushroom took up his suggestion. “We’ll bring home the entire herd, and any mare you’ll point out will be yours.”
“All right!” Yegor replied and switched off his handset. He tried hard, real hard, not to think about Swallow, but couldn’t help it. Is she alive or not, he thought every day. He often wondered if he shouldn’t reverse his decision. After all, there are livestock culling regulations for substandard animals. Culling, what a word! The troublesome thoughts about Swallow still gave him no rest.
Once, as Yegor was slowly driving in a police jeep past Mushroom’s farmstead, he spotted a horrendous scene.
Swallow had been brought from the floodplain meadow to the enclosure along with a two-year old stallion called Bayok. Next to them stood three men with knives in their hands. Swallow flattened herself against the wall. The large and beautiful animal with a curved neck was pawing the ground, neighing in fear, obviously aware of the pending danger. Mushroom, too, was there. He had held out his left hand with a piece of bread while the right one with a knife was hidden behind his back. Mushroom had often bragged about this short knife, saying it could down any horse in a second.
The jeep swept out of view and the shattered Yegor mumbled an order to the driver to bring him home on account of a sudden fit of faintness. At home, he dropped some tincture of valerian into a glass, drank it, collapsed on the sofa and broke out sobbing, like in childhood, repeating again and again: “Good-bye, Swallow! Good-bye, my love!” He didn’t know how he survived that day, the evening and the night.
“How can one eat horse meat?” Yegor kept asking himself. “Horses are such graceful and intelligent animals. One can’t but admire them. There are endless ways of interacting with them. And now this… It’s understandable that Mushroom can do it. He’s been working with horses all his life. He’s used to it. But me? No, I’m no horse breeder. It’s too much trouble and it’s heartbreaking. And I was so unlucky with Swallow. It looked like a minor injury at first, but it turned out to be a torn tendon. As the old saying goes, “Don’t buy a herd if you can’t breed cattle. There’s no profit in it.”
Thinking these sad thoughts, Yegor passed the winter.
Time went by… The sunrays glittered in the frosty air. The road, warmed by the sun, glazed over, and crows, the proverbial northern nightingales, came back home. “Time to get ready for hunting,” Yegor thought. Suddenly, the telephone rang. Yegor picked up the telephone and heard his classmate Genka’s voice:
“Do you know that Mushroom has died this night?”
“I don’t” Yegor stifled a groan.
“He’s dead,” Genka said softly. “He went at midnight to the shed and that’s where he was found among his animals.”
“That’s the end of it,” flashed through Yegor’s mind. Now he knew that the horse saga was over in his life. He wouldn’t get the mare Mushroom promised instead of Swallow. Yegor knew how tight-fisted Mushroom’s kinfolk were. Ah, no use crying over past happiness.”
Many people, nearly all of them the locals, had come to part with Mushroom. It looked like the village had been split in two. The newcomers, i.e., administration, police and federal bodies’ officers had not turned up, of course. Mushroom was not a public figure of any sort. The people talked, remembered, brushed off tears. Some laughed, recalling the years spent together with Mushroom. Who of his sons will get the herd and will it be sustained at all, these issues were under discussion.
The man was buried. Yegor threw a clump of earth on his casket, crossed himself and said “farewell” and “thank you” to the deceased. This over, he headed home. Mushroom’s death dampened somewhat the anguish of losing Swallow. However, grief is grief.
The spring days came and flew fast. The ninth day following Mushroom’s death arrived. In the morning, the bright sun, shining through the window, awakened Yegor. He got up, walked over to the kitchen, lit the gas, put the tea kettle on and thought: “Well, well… I should venture out and see what the weather is like. Are there running streams or is it freezing again.” He put on his coat, inserted his feet into the rubber galoshes and went out into the yard. “It’s warm,” Yegor noted. “And how is it in the street?” shuffling along in his galoshes over the wooden pavement, he made for the wicket. He clicked the latch, stepped out into the street and … stood stock still. The eyes of a fiery red mare were staring at him. Struck dumb, Yegor returned the stare into her eyes that radiated kindness and uttered:
“Hi, darling, let’s meet, shall we? Mushroom has really kept his word! He’s done this even from the other world, he has!”