Штирлиц шел по коридору, размышлял. Приближался праздник - Первое мая. И хотя это не грандиозное 23 февраля, которое Штирлиц непременно отмечал водкой и печеной картошкой, день международной солидарности трудящихся - тоже не плохо. Его огорчало лишь одно - праздновать, похоже, придется в одиночестве. Штирлиц невольно вспомнил Первое мая прошлого года, когда, поддавшись уговорам, он выехал на шашлыки с фрау Заурих. От этого воспоминания его передернуло, так отмечать праздники не следовало. Вчера Штирлиц пять раз звонил Габи, но она не брала трубку. Штирлиц понял, что он в чем-то ошибся. Похоже, дружеская посиделка, закончившаяся медленным танцем, Габи не удовлетворила.
Штирлиц зашел в свой кабинет, неторопливо запер дверь. Достал чистый лист бумаги. Немного подумал и начал писать. Он писал очередной вариант анкеты на сайт знакомств.
Штирлиц не знал, да и не мог знать, что Центр приготовил ему сюрприз. Он не знал, что в его коттедже в Бабельсберге, недалеко от Потсдама, в котором сейчас никого быть не должно, в окнах горел свет.
Из данных наружного наблюдения в Центре знали, что в последнее время Штирлиц хандрит и часто впадает в апатию. Там понимали, что результативность деятельности советского разведчика во многом зависит от его морального и физического состояния, которое катастрофически падает.
Штирлиц не догадывался, что через два часа, когда он вернется из Берлина, его встретит давняя хорошая знакомая, с которой он когда-то учился в разведшколе. В Центре нашли способ, как поднять боевой дух советского разведчика. Кроме того, была и еще одна причина внеплановой переброски: Штирлиц остался без связи и остро нуждался в радистке, поскольку сам стучал Морзе с превеликим трудом.