ГЛАВА X
ЮНОСТЬ ИРВИНГА БЕРЛИНА
В то время когда американцы горячо обсуждали политические события, происходящие в стране, друг Ирвинга Берлина, театральный критик Александр Уолкотт, писал его биографию. Он обладал способностью в равной степени преувеличивать как хорошее, так и плохое, тем не менее его критические статьи с гремучей смесью желчи и меда привлекали внимание общественности. Работая над проектом, Уолкотт собирал информацию о композиторе, интервьюируя его друзей и знакомых. Он обратился к известному композитору Джерому Керну, находящемуся тогда в Англии, с просьбой сказать несколько слов об историческом месте Берлина в американской музыке.
«Что я могу сказать, дорогой Уолкотт, — ответил ему Керн, — если коротко, у Ирвинга Берлина нет места в
американской музыке: он сам и есть американская музыка».
Ирвинг, не любивший распространяться о частной жизни, впервые санкционировал свое согласие на издание биографии, поведав Уолкотту истории из детства.
Он рассказал, как его семья, спасаясь от еврейских погромов, бежала из России и через порт Антверпен прибыла в Нью-Йорк на корабле Rhynland четырнадцатого сентября тысяча восемьсот девяносто третьего года. При регистрации вновь прибывших иммигрантов клерк записал фамилию Бейлин на английский манер Балин19. Вначале семья временно поселилась в холодном подвальном помещении без окон на Монро-стрит, в Нижнем Ист-Сайде Манхэттена, а затем в еврейском квартале на триста тридцатой Черри-стрит и проживала там до тринадцатого года. Нижний Ист-Сайд всегда был бедным иммигрантским районом. «Бельмо на глазу Нью-Йорка и, возможно, самое грязное место на континенте», — так писала об этом районе «Нью-Йорк Таймс». В кварталах с похожими друг на друга многоквартирными домами селились евреи, славяне, итальянцы, ирландцы. Иммигранты снимали в аренду полутемные квартиры, набиваясь в них большими семьями, а в летнее время, спасаясь от духоты, занимали места кто на крышах, кто на пожарных лестницах.
Несмотря на то что в соответствии с Законом о натурализации от 1790 года итальянцы, русские, поляки и евреи имели права «свободного белого человека», все же эти иммигранты расценивались как культурно и рассово отличные от североевропейских, англосаксонских и протестантских американцев. Они подвергались всем формам дискриминации и не пользовались политической свободой.
В глубоко религиозной семье Балиных родители и дети говорили на идише, носили еврейскую одежду. В России его дед был рабай, а отец служил кантором в местной синагоге. Ирвинг до сих пор помнил древние песнопения на иврите — первые знакомства с музыкой. Однако в НьюЙорке его отец Моисей Балин не мог найти постоянную работу и, стараясь поддержать семью, работал инспектором на рынке кошерного мяса. Мать, Лена (Липкин), принимала на дому роды.
Каждый из детей Балиных способствовал семейному доходу кто как мог. Сестры, подобно большинству иммигрантских девочек, занимались упаковкой сигарет. Старший брат работал на подпольной швейной фабрике, а маленький Изя, как тогда звали Ирвинга, в свободное время от посещения государственной школы и получения религиозного образования в хедер
20 распространял газеты, доставлял телеграммы, убирал на улицах мусор. Для пополнения скудного дохода семьи Изя торговался в соседней лавке старьевщика, распродавая по частям самовар, привезенный из России.
Иммигрантская жизнь отличалась суровостью и жесткостью, но Изя всегда был веселым и неунывающим, он никогда не считал себя несчастным. «Я был бедный мальчик бедных родителей, и я не знал другой жизни. Я никогда не голодал и не замерзал, каждый день у меня был хлеб с маслом и горячий чай», — рассказывал Ирвинг своему биографу Уолкотту.
Изя с детства знал цену с трудом заработанным деньгам. Как-то раз, когда он распродавал на пирсе газеты, его сбил грузовой кран и сбросил в Ист-Ривер. Изю вовремя извлекли из воды и привезли в больницу. Когда медсестра разжала у спящего мальчика кулак, в нем оказалось пять медных монет.
После смерти отца, когда Изе было тринадцать лет, жить стало еще труднее, школу пришлось оставить. Cтрадая от чувства собственной бесполезности и не желая быть обузой, он посчитал, лучшее, что может сделать для семьи, — уйти из дома. И примкнул к армии беспризорных сверстников, таких же, как и он, детей иммигрантов. Выходцы с улиц Нижнего Ист-Сайда становились профессионалами всех мастей: от гангстеров
до будущих законодателей. Изя ночевал в городском общежитии для бездомных подростков, где койка кишела вшами, где мылись и стирали в грязных раковинах, установленных в подвале.
От своего отца — кантора синагоги, юноша унаследовал абсолютный музыкальный слух и умение петь, чем и надеялся зарабатывать на жизнь. Он присоединился к бродячим певцам, каких было много на улицах Нижнего ИстСайда, и, быстро сообразив, что публике нравятся незатейливые душещипательные мелодии, пел популярные любовные песенки в барах и притонах своим небольшим тенором. Так он получал реальное образование на улицах многокультурного Ист-Сайда, изучая язык этих улиц. И всегда Изе помогало присущее ему чувство юмора, оптимизм и желание вырваться из нищеты. Позже он работал поводырем слепого певца Соло, который пристроил его в «Пейлин-кафе» в Чайна-таун, где требовались официанты, умеющие петь.
В «Пейлин-кафе», этажом выше которого находился публичный дом, он проработал четыре года за семь долларов в неделю с восьми вечера и до шести утра. Посетителями кафе были люди разных социальных и этнических групп: студенты и матросы, проститутки и гангстеры, евреи и итальянцы, немцы, ирландцы и прочие.
Чтоб угодить всей этой разношерстной публике, от официантов требовалась особая сноровка и изобретательность в исполнении песен разных стилей и направлений — от блюза до регтайма и джаза. Вот тут и пригодилось его длительное образование на улицах многонационального Ист-Сайда. Именно там он пополнил свой музыкальный багаж богатым репертуаром песен различных этнических культур. Кроме того, Изя с необычайной легкостью пародировал известные песни, обильно приправляя их грязными словечками, от чего зрители приходили в восторг и платили ему на несколько центов чаевых больше, чем другим официантам.
В свободное от работы время Изя сам учился играть на пианино в «Пейлин-кафе», правда, без особых успехов.
Как-то два официанта из соседнего кафе сочинили итальянскую песенку, которая быстро стала популярной. Чтобы превзойти конкурентов, Майкл Солтер, владелец «Пейлин-кафе», поручил Изе и пианисту Николсу по прозвищу Профессор, также не знавшему нотной грамоты, написать ответный шедевр. Профессор сочинил музыку, а Изя стихи. Скрипач из соседнего кафе помог переложить музыку на ноты.
Так появилась песня «Мария из солнечной Италии», понравившаяся посетителям и ставшая отправной точкой
в музыкальной карьере Изи. Песня приглянулась известному музыкальному издателю Джозефу Стерну. Он купил ее, заплатив авторам семьдесят пять центов за права. Музыкальный «шедевр» опубликовали за три дня до девятнадцатилетия Изи. Но в типографии при наборе фамилии Бейлин наборщик сделал опечатку. На обложке с изображением гондольера, поющего серенаду возлюбленной, автором песни значился И. Берлин. Изя рассудил, что новая фамилия звучит совсем неплохо, и решил заодно сменить свое имя Израиль на Ирвинг. Так Израиль Балин стал Ирвингом Берлином.
Вскоре Ирвинг нашел более оплачиваемую работу поющего официанта на Юнион-стрит в ресторане «Джимми Келли».
Ирвинг переехал на Восточную стрит восемнадцать, где соседом по комнате был его друг Макс Уинслоу, работавший в музыкальном издательстве на Тин-Пэн аллее.
Заветной мечтой Ирвинга было зарабатывать двадцать пять долларов в неделю. Он продолжал пародировать известные хиты того времени, и очень быстро слух о талантливом поющем официанте разлетелся по окрестностям Юнионстрит. Ему улыбнулась удача: он наладил сотрудничество с молодыми композиторами и шоуменами, которые
предлагали десять долларов за написание лирики. Конечно же, Ирвинг не мог упустить шанс такого для него легкого заработка, и вскоре последовали одна за другой песни его собственного сочинения.
Сосед по комнате Макс Уинслоу часто слышал песенные пародии Ирвинга и искренне восхищался талантом друга. Как-то раз он предложил Берлину показать его новую песню Dorando своему босу.
— Вот вы какой, Ирвинг Берлин! — произнес Генри Уотерсон, встретив молодого человека. Его глаза с интересом оглядели Ирвинга с ног до головы. — Много наслышан о талантливом юноше, работающем поющим официантом. Ну, показывайте ваше сочинение.
Ирвинг протянул ему исписанный лист бумаги. То была печальная песня об итальянском парикмахере, который поставил все свое состояние на олимпийца Дорандо и в одночасье все проиграл. Еще не стёрлась из памяти известная история, когда в тысяча девятьсот восьмом году на Олимпиаде в Лондоне итальянскому марафонцу Пиетри Дорандо не хватило всего пятнадцати метров до финиша, чтобы взять олимпийское золото. На последних метрах, потеряв силы, он неожиданно рухнул на землю. К нему подбежали судья и журналист (говорят, что это был сэр Артур Конан Дойл), они привели его в чувство, помогли подняться и, поддерживая под руки,
сопроводили до финишной ленточки. Пиетри пересек ее победителем, но судейская коллегия дисквалифицировала Дорандо за то, что тот воспользовался посторонней помощью.
Внимательно прочитав текст песни, Уотерсон, потирая руки, довольно произнес:
— Ну что же, молодой человек, мне нравится! Теперь я понимаю, почему Макс мне все уши прожужжал про вас. Несмотря на то что мы работаем только с лучшими лириками, я покупаю Dorando за двадцать пять долларов, но при условии, что у вас уже есть готовая мелодия к этому тексту.
Ирвинг не верил своим ушам. Только за одну песню он может заработать двадцать пять долларов! Конечно же, он не мог упустить из своих рук фортуну, это было не в его характере, даже если у него и не было музыки к песне.
— Да, есть, — не покраснев, солгал Ирвинг.
— В таком случае не будем откладывать, пройдите к Вилли Шульцу, нашему аранжировщику. Он переложит мелодию на ноты. Это прямо по коридору, затем направо.
Когда Ирвинг подходил к двери кабинета музыкального секретаря, в его голове уже родилась готовая мелодия. По контракту с издательством, за проданные копии Dorando, кроме двадцати пяти долларов, за тысяча девятьсот девятый год он заработал четыре
тысячи долларов роялти.
Вдохновленный, Ирвинг продолжал сочинять песни. Вскоре юному лирику предложили должность штатного сотрудника в музыкальном издательстве «Уотерсон & Снайдер», и он начал работать за заветные двадцать пять долларов в неделю плюс причитающийся ему авторский гонорар. Так закончилась его карьера поющего официанта.
А настоящая слава пришла в тысяча девятьсот одиннадцатом году после опубликования песни «Регтайм бенд Александра». Именно она принесла ему известность, и он впервые увидел свое имя в огнях Бродвея. Ирвинг Берлин был провозглашен королем регтайма.
Берлин имел дар на лету подмечать и схватывать все самое новейшее в современной музыке. И это самое новейшее, взятое из всяческих жанров и стилей от разных композиторов, он «переплавлял», пропускал через собственные эмоции, добавлял больше свежести, оригинальности и давал рождение уже новой музыке, легко запоминающейся, близкой и понятной простому человеку, которую всем хотелось напевать.
Стиль быстрого и шумного регтайма, берущего свое начало в ритмах африканских племен, был очень популярен в США еще в конце девятнадцатого века.
Африканские мелодии, популяризированные чернокожими композиторами, через салуны и публичные дома достигли севера. Так, чернокожий композитор и пианист Скотт Джоплин в тысяча восемьсот девяносто девятом году издал сборник регтаймов. Но его музыка воспринималась афроамериканцами как слишком «белая», а белыми — как слишком «черная». Берлин ухватил дух времени и написал марш в рваном ритме регтайма, заимствовав стиль Скотта Джоплина, но придав этому стилю более «белое лицо». Так родилась живая мелодия «Регтайм бенд Александра», завоевавшая популярность по обе стороны Атлантики. Никогда еще ни одна песня не пользовалась такой популярностью, ее играли везде.
Берлин был на пике славы, и чтобы никто не смог переманить юного самородка, работодатели предложили ему партнерство с правом на прибыль. Так тринадцатого декабря тысяча девятьсот одиннадцатого года появилась издательская фирма «Уотерсон, Берлин & Снайдер».
На заработанные деньги от «Регтайм бенд Александра» он осуществил свою давнюю мечту, купив для своей матери дом на восемьсот тридцать четвертой Бек-стрит в Бронксе. И до самой ее смерти, случившейся в тысяча девятьсот двадцать втором году, Ирвинг еженедельно, каждую пятницу, навещал старушку, ждавшую его к ужину.
Берлин всегда ревностно защищал свои авторские права. В тысяча девятьсот четырнадцатом году он стал одним из основателей Американской ассоциации по защите авторских прав композиторов и издателей (ASCAP).