ГЛАВА VII
КОНИ-АЙЛЕНД
Воскресенье Ирвинг и Эллин провели в компании Портеров и Уэлманов на острове Кони-Айленд15 — гигантском центре развлечений и родине всех парков аттракционов. Остров славился пляжными курортами с выстроенными вдоль Атлантического океана ресторанами, кафе, отелями, купальнями и банями. В душные летние дни, спасаясь от жары, сюда устремлялось более миллиона нью-йоркцев.
Нигде так не ощущался дух нового времени, пришедшего на смену викторианской эпохе, как на Кони-Айленде. Он восхищал, удивлял, будоражил воображение и одновременно шокировал общество. Здесь развлекались все классы и устанавливалась самая невероятная атмосфера свободы с пугающими нравами, этикой и моралью. Здесь люди забывали о своих каждодневных заботах,здесь ничего не напоминало им об обыденной жизни.
В этот день Кони-Айленд был также запружен людьми: сюда съехались клоуны, жонглеры, певцы и музыканты, устраивая то тут, то там веселые уличные представления. Компания друзей быстро затерялась в толпе беззаботных, веселых, богатых и бедных людей, неспешно фланировавших по Серф-авеню и променаду, между которыми находились парки развлечений с захватывающими аттракционами, каруселями и колесом обозрения.
— А не пора ли нам где-нибудь поесть? — предложил Берлин.
— У декана нашего факультета был любимый афоризм: «Джентльмен никогда не ест. Он завтракает, он обедает, он ужинает, но он никогда не ест», — поправил Ирвинга Портер, со свойственным ему юмором.
— Ну, тогда, леди и джентльмены, предлагаю позавтракать.
По пути они зашли в закусочную популярных хотдогов «От Натана».
— Обожаю здешние хот-доги! — с аппетитом откусив кусочек, сказала Франсес Уэлман. — Вот только не пойму, почему они так называются?
— Такое название им дали отдыхающие из-за слухов об их сомнительном содержимом, — ответил Коул, с усмешкой наблюдая за ее реакцией.
— Они приготовлены из собачатины? — на ее лице
отразился ужас.
— Точно не знаю, может, даже из конины, но очень вкусно, — подмигнув Ирвингу и уже доедая свой хот-дог, сказал Коул.
— Не тревожьтесь, мэм, — поспешил успокоить Франсес работник закусочной, невольно услышав разговор, — хот-догами они стали называться, когда нас еще не было на этом свете. Около полувека назад их придумали в ресторане немца Фелтмана, который первым догадался в булочки класть колбаски. А Натан Хендверкер, работавший ранее у Фелтмана, решил создать ему конкуренцию. Вначале он потерпел полный крах в своем бизнесе, даже несмотря на то что его колбаски стоили всего пять центов. Отмечу — в два раза меньше, чем у Фелтмана. Однако дешевизна вызывала только недоверие — их не покупали. Тогда этот хитрец переодел несколько человек в белые халаты и стал приглашать якобы докторов на бесплатные хот-доги. А еще установил стенд: «Если доктора едят наши хот-доги, значит, они хороши!». Вот после этого посмотрите, как бойко пошел бизнес! — кивнул он в сторону стоявших в очереди клиентов.
И действительно, на тротуаре, прилегающем к закусочной, было настоящее столпотворение, и полиция пыталась расчистить проход.
Вскоре людской поток увлек компанию молодых людей в сторону пляжа, где на новом дощатом пешеходном настиле в эти дни проводился конкурс красоты.
Юные участницы конкурса дефилировали в купальных костюмах, что произвело взрывное воздействие на присутствующих. «Это же неприлично! Как можно выставлять напоказ женскую полунаготу перед глазами толпы людей! Куда катится цивилизация?» — задавались вопросом благопристойные граждане.
Ведь совсем еще недавно, в викторианскую эпоху, женщинам разрешалось открывать только лицо и кисти рук. Они носили исключительно закрытые платья с множеством гофрированных оборок и складок, скрадывающих фигуру и закрывающих шею кружевными воротничками. Считалось неприличным для леди выйти на улицу без перчаток и шляпки. К слову сказать, и в конце двадцатых еще многие оставались верны традициям викторианства.
День они решили провести в парке развлечений «Стипл-чейз» — первом из больших парков Кони-Айленда. При входе в парк посетителей встречала эмблема — дьявольская улыбка в сорок четыре зуба. Это был гротеск, шут, который будто забавлялся, наблюдая за всеобщим весельем.
Самым популярным аттракционом считался бег с препятствиями, симулировавший лошадиные скачки на ипподроме. По металлическим рельсам, огибающим «Павильон забавы», параллельно перемещались механические лошади на колесах. На каждую лошадь усаживались два наездника, обычно мужчина и женщина. Это нравилось молодым людям, потому что у них появлялся шанс обнимать девушек, а девушкам нравилось, потому что этот шанс позволял им быть обнятыми. Устроители аттракционов шли в ногу со временем, были хорошими психологами и поощряли флирт. Ведь на Кони-Айленде флюиды эротизма витали в воздухе, подобно головокружительным ароматам в саду Эдема.
Дождавшись своей очереди, пары водрузились на лошадей. Эллин села впереди Ирвинга, он обнял ее за талию — это была одна из возможностей удержаться сзади сидящему наезднику, поэтому выглядело вполне непредосудительно. И вот горнист, одетый как жокей, протрубил, возвещая о начале скачек. Лошади понеслись вперед. Внезапно появилась горка, спуск по которой придал им ускорение и понудил Ирвинга более тесно прижаться к Эллин. Он испытал приятное волнение, когда так близко ощутил тепло изящного девичьего стана и тонкий запах ее волос. Она чувствовала горячее дыхание у своей щеки, и эта невинная близость заставляла чаще биться их сердца. Вскоре их лошадь пролетела через миниатюрное озеро и по инерции вновь понеслась ввысь. Затем они проехали сквозь туннель, и снова перед ними представали одно за другим препятствия, а они мчались то вверх, то вниз, пока не достигли финишной черты. Перед выходом участники аттракциона должны были пройти сквозь невысокий лабиринт, неизменно приводивший всех на сцену театра. Здесь их уже ждала жаждущая комедии публика.
Народ любит не только зреть шоу, но и смотреть, как люди становятся его невольными участниками, развлекая других. Основываясь именно на этом человеческом качестве, шоумены создают многие представления для увеселения публики.
И вот из низкой собачьей будки, упираясь на руки и согнутые в коленях ноги, на сцену театра вылезла первая ультрамодно одетая пара Уэлман. За ними в той же позе показались Эллин и Ирвинг, а вслед Портеры. Их встречали ковбой, фермер и карлик. Не успели они направиться к выходу, как сильная струя воздуха, бьющая из-под пола, подняла платье Франсес, циркулируя его выше талии и выставляя на всеобщее обозрение все ее женские прелести в нижнем белье. Смущенная, она стала лихорадочно хвататься за подол, стараясь быстрее его одернуть. Эллин и Линда тут же отпрянули назад, но ковбой, как бы по-джентльменски пытаясь помочь Эллин, взял ее под руку, но предательски подвел под скрытую вентиляцию. Платье Эллин тут же взвилось, обнажив ее стройные ноги в шелковых чулках. Воспользовавшись занятостью всех комедиантов, Линда, придерживая руками платье, а вслед за ней и Коул успели проскочить все препятствия и присоединиться к зрителям. Тем временем действия на сцене продолжались. Скрытым потоком воздуха стало уносить шляпу Ирвинга, он попытался ее поймать, но клоун тут же со смаком поддал ему по ягодицам дубинкой с электрическим разрядом. Подпрыгнув, жертва приземлилась на пол, который под действием специального механизма начал внезапно перемещаться, лишая его равновесия. Эллин попыталась прийти своему другу на помощь, но ее платье тут же вновь попало под струю воздуха. Затем фермер, подойдя к дереву с ветками в форме огромных хот-догов, на которых висело нижнее женское белье, спросил ее: «Леди, это случайно не ваши панталоны унесло ветром?» И под громкие рукоплескания и вопли довольных зрителей принялся уговаривать, чтоб она непременно их забрала.
Публика, наблюдавшая за невольными участниками шоу, смеялась до слез, тем самым одобряя привкус вульгарности представления.
Наконец, Ирвинг и Эллин подошли к выходу, но здесь на подвижном полу стояли одна на другой четыре огромных бочки, которые тут же пришли в движение, создавая иллюзию скорого падения. Когда двум несчастным все же удалось покинуть сцену, они примкнули к толпе, чтоб наблюдать за следующими жертвами этой бесконечной комедии.
В парке «Стипл-чейз» было много развлечений. Друзья побывали на огромной раскачивающейся лодке, имитирующей ковчег Ноя со зверинцем: с зеркальными лабиринтами, скрытыми струями воздуха и движущимися этажами, на которых люди сбивали друг друга с ног.
После посещения американских горок Эллин, Линда и Франсес пожелали прокатиться на деревянных каруселях, в то время как мужчины, дожидаясь своих дам, приятно коротали время за разговором и сигарой.
— А у тебя, Ирвинг, хороший вкус! — посмотрев в сторону Эллин, заключил Коул. — Такая способна любому вскружить голову!
— О, Эллин особенная девушка! Однако я, кажется, попался в ее сети, — улыбнулся Берлин.
— В серебряные сети, — поправил его Коул.
— Серебряные? — не понимая, переспросил Ирвинг.
— Разумеется серебряные! Не хочешь ли ты сказать, что тебе не знакомо имя ее деда Джона Макки — первооткрывателя крупнейшего месторождения серебряной руды, в свое время приносящего ему ежемесячный доход в полтора миллиона? — удивился Коул.
— Фамилия Макки, безусловно, у всех на слуху. Но меня интересует исключительно шоу-бизнес… ну и, как большинство мужчин, политика... — Ирвинг задумался и добавил: — Нет, разумеется, нетрудно предположить, что девушка, вращающаяся в высшем обществе, выросла далеко не в бедной семье, однако и я не беден.
— Дружище, ты меня поражаешь! Ты встречаешься с девушкой и даже не догадываешься о том, что она одна из самых богатых наследниц! — подключился к разговору Аллен Уэлман.
— Аллен, мне и в голову не приходила мысль интересоваться наследством Эллин. Я действительно ею серьезно увлечен, но строить какие-либо планы на будущее нам пока рановато.
— Как-то раз я услышал от тебя мудрое изречение, сказанное Коулу: «Никогда не ненавидь песню, распроданную тиражом в полмиллиона копий». Я бы перефразировал иначе: никогда не пренебрегай девушкой, которая может увеличить твое состояние на миллионы.
— Я не нуждаюсь в пополнении своего состояния за счет женщины и придерживаюсь других принципов, мне претит даже сама эта отвратительная мысль... — сухо ответил Ирвинг.
— Будем считать сказанное неудачной шуткой, — чувствуя неловкость за Аллена, вмешался Коул.
Разговор мужчин прервали вернувшиеся дамы. Уже смеркалось и наступило самое подходящее время посмотреть на весь Кони-Айленд с захватывающей дух высоты колеса обозрения.
Огромная металлическая конструкция чертова колеса медленно поползла вверх на высоту сто пятьдесят футов, его стальная рама осветилась пестрыми электрическими огоньками. Кони-Айленд теперь походил на огненный город. Особенно изумлял своей магнетической красотой Луна-парк, расположенный недалеко от «Стипл-чейз». Гениальный создатель парка Фредерик Томпсон спроектировал его вопреки всем установленным канонам архитектуры. Это была восточная сказка, мир фантазий и волшебства, непохожий на что-то, что кто-то когда-либо видел. Более миллиона лампочек превращали ночь в день, освещая центральную башню и окружающие ее тысячи красных, белых и золотых куполов, башен и минаретов.
— Сколько раз я видела ночной Кони-Айленд, и все же всякий раз его красота оказывает на меня гипнотическое воздействие!
— А вообразите, Эллин, какое чувство испытывали люди, когда Томас Эдисон впервые зажег здесь свои лампочки! Это электрическое чудо, должно быть, взрывало любое воображение! Говорят, что тогда кто-то в восхищении воскликнул: «Электрический Эдем!». А вон там, — продолжал Ирвинг, указывая рукой, — рядом с Луна-парком, до пожара была Сказочная страна. Вы помните? В том парке в центре лагуны стояла вся в электрических огнях высокая башня с вращающимся прожектором на вершине. Она освещала океан до пятидесяти миль вдаль. На нее можно было подняться на лифте, а оттуда открывался обзор на весь остров Манхэттен и Кони-Айленд.
— Ирвинг, посмотрите, маленькая Венеция! Неподражаемо красивое зрелище!
Зачарованные, они смотрели на этот искусно выстроенный город со зданиями и колоннадами в стиле итальянской эпохи Возрождения, где под мостом вдоль венецианских каналов взад и вперед проплывали гондолы с пассажирами, управляемые гондольерами.
Ужинали они всей компанией в уютном ресторане «Сточ», расположенном на многолюдном переулке Бауэри. Это почтенное заведение, пережившее несколько пожаров, посещала клиентура из высшего сословия. Здесь была не только отменная еда, но и один из самых больших танцзалов в мире, где три тысячи пар танцевали фокстрот и извивались под современные ритмы чарльстона; где музыканты играли джаз и где среди популярных произведений исполнялись песни Берлина.
Когда они оказались вдвоем, первая заговорила Эллин:
— Ирвинг, я давно должна была вам сказать... — она запнулась, но тут же продолжила: — Еще до знакомства с вами у меня был молодой человек, имеющий серьезные намерения... По долгу службы он постоянно находится в Вашингтоне, поэтому я никогда не появлялась с ним в обществе. Не так давно он сделал мне предложение...
— Надеюсь, этот джентльмен будет достоин такой девушки, как вы, и в свою очередь сделает вашу жизнь счастливой, — постарался бесстрастно ответить Ирвинг, однако его сердце тут же сжала тоска.
— Я еще не дала ему ответ.
— Ну что же, Эллин, только вам решать, кому отдать свою руку и сердце. Здесь не должно быть советчиков, — спокойно сказал Ирвинг, стараясь скрыть истинные эмоции.
— Сегодня я окончательно уверилась, что совершила бы ошибку, дав согласие. Мы с ним слишком разные люди.
Ирвинг ничего не ответил, но почувствовал, как что-то приятно кольнуло в сердце, и улыбнулся.
Прощаясь с Эллин, он пригласил ее провести следующий день снова вместе.
— Но где мы можем встретиться? Ведь любая информация о моей или вашей частной жизни была бы лакомым кусочком для охотящихся за сенсацией журналистов. Мне бы не хотелось увидеть свое имя на страницах желтой прессы.
Она хорошо помнила назидания отца, поучавшего, что имя настоящей леди может появляться в газетах только три раза в жизни: в связи с ее рождением, свадьбой и смертью.
— Я знаю одно место, где мы не увидим ни одного журналиста.
Эллин с любопытством посмотрела на Ирвинга.
— Пусть это будет небольшим сюрпризом для вас.