— Куда едешь, сынок? — Юрка посмотрел на женщину, тяжело вздохнул, не спеша выдохнул, опустив глаза в пол:
— Домой, домой, — тихо, даже больше для себя, ответил он.
— Домой! Это хорошо, когда домой, — продолжала женщина, она точно знала что эта бирка с номером означала. Женщина поправила серый платок, тоже вздохнула:
— Я, сынок, была в немецком плену, потом и в нашем.
— она задумалась, теперь уже Юрка рассматривал её — она ровесница моей матери, где-то 1923 года, подумал Волк. Женщина расстегнула свою фуфайку, наклонилась и стала что-тоискать и доставать из чёрной сумки.
— На, поешь, сынок, поешь! Моё ты, моё! Натерпелся,наверное! А за что? Мы воевали! Воевали! Сколько потеряли народу, мы должны жить как короли, а как живём? Как нищие. Вы, наши дети, за что страдаете, а кто виноват? Наверное,
что-нибудь украл, за драку или за хулиганку? — Юрка кивнул головой, жуя бутерброд — сало с хлебом, и казался этот бутерброд лучше всего на свете и вкусней.
— Спасибо, мамуля! Спасибо! — как-то по-детски, по-человечески получилось у него, женщина прослезилась, вытерла слёзы.
— Да, за кражу, мамуля: магнитофон со школы с друзьями украли, — поведал Волк.
— А друзья тоже с тобой сидели? — поинтересовалась
женщина.
— Не-а, не-а, — жуя, отвечал Юрок. — Я всё взял на себя.
— Эх ты, дурачина! Искалечил себе жизнь! Храни тебя Бог, сынок! — женщина перекрестила его. И на станции Ивантеевка вышла из вагона, на прощание погладила Волка по голове, его густую, короткую, колючую шерсть. Помолилась и пошла своей дорогой, только сейчас до Волка дошло, что он не спросил, как её зовут. Ведь мать ходит в церковь Покрова Пресвятой Богородицы в селе Иловка, сказал бы имя её —
мама бы свечку за здравие поставила. Значит, не совсем ещё зверь, что-то было у него человеческое и доброе, главное — чтоб люди ему поверили, приняли, как эта женщина: накормила и обогрела. Но в жизни, к сожалению, всё по другому. Если ты сидел, значит ты не человек, люди сами из таких волчат делают волков и потом сами на них охотятся или наоборот, волки охотятся на людей. И волки им мстят и жестоко мстят, и всё по кругу, всё по кругу: украл — тюрьма, приходишь в камеру
или на зону, или на этапе. А лица, увы, всё те же, вторая ходка, третья! Это первая тяжела: ты не знаешь всю гниль тюремной жизни, а потом привыкаешь, уже вторая ходка — как к себе домой. Ты уже знаешь эту камерную жизнь. А с третьей как в семью, в стаю, волки воют ночью, зовут на охоту: «У-у-у!» — к себе, на блатную малину. А охота эта будет не на жизнь, а на смерть. Кум Шархан со своими шакалами и администрацией на воровской зоне, не в удел здесь волчьи законы. Это их лес, это их степь. И волк уже пометил себя братством волков — пять точек на левой лапе, то, что он один сидел в загоне, но не сдал своих волков, свою стаю, свободы не видать, а до воли — как до рая. Только наша дороженька волчья ведёт в ад, а если в рай или в ад, главное чтобы волк оставался победителем, после смерти ему уже всё равно, куда идти. И будет бой не на жизнь, а на смерть, волка стаи против Шархана. Пусть те, кто первые ушли, нам расскажут или весточку пришлют. «Где вы? В раю или в аду? Как вам там живётся?» — как говорил ре-
цидивист один из стаи волков Лёха Брянский. Время было уже позднее, и вот алексеевский вокзал, и только Волк ступил ногой на родную землю, а здесь уже охотники-краснопогонники. Увидев пацана в зэковской форме, менты стали кричать: «Стоять! Стоять!» Волк ещё не успел отвыкнуть от всех этих слов, остановился, ощетинился, приготовился к прыжку. «Ваши документы, куда следуешь?» — «Домой», — с серьёзным видом сказал Волк. Охотники понимали опасность зверя после загона, но портянка об освобождении была правильной. «Не задерживайся здесь!» — «Какие разные менты, — подумал про себя Волк, — один злой, как собака, другой добрый».
Добрый милиционер сказал своему напарнику: «Пусть идёт, погуляет на свежем воздухе», — моргнул Юрке, и каждый пошел своей дорогой… Но Волк не собирался здесь задерживаться, он бежал рысью домой, домой! К своей стае, к своей се-
мье, к своей матери. Прыгая через кусты и овраги, не чувствуя усталости, молодой волк, сидевший в клетке два года, почувствовав свободу, летел по воздуху домой, в Глуховку, из Алексеевки он доехал на попутке, на бортовой машине, до Иловки, а там, перейдя дорогу и уже чувствуя родные места, опять
пытался поймать попутку, но было уже поздно, полночь, машин не было, и Юрок опять побежал — подумаешь, пять километров для молодого волка! Остановился около рощи, дорога уже к дому деревенская была вся в ухабах, освещения не
было, темнота — хоть глаз выколи. Но темнота — друг для волка, он всё прекрасно видел, ведь это его родные места, но больше всего он чуял каждый шорох дерева, жужжание комара, он шёл деревенской дорогой, своей волчьей тропой, к себе,
к себе домой. Дома его не ждали - братья Витька, Иван и Лера спали на диване крепким сном, все втроем под одним одеялом, отец был на заработках, плотничал, мать спала в своей маленькой, тесной комнатушке. Семью разбудил звук через
разбитую маленькую форточку, там стекла уже давно не было и только свои знали, как открывать щеколду, тем более так быстро. Дети проснулись, мама испуганно вскочила: «О боже! О боже! Кто это? Отец?» Сонная, бросилась к кухонной двери: «Кто там?» — но Юрка уже был на пороге: «Дома, мама! Мама! Это я! Твой сын!» Мать включила свет: «Сыночек ты мой родной, я за тебя молилась каждый день, а как иначе, разве мать бросит своего сына в беде?» — она обняла своего непутёвого волчонка, стала гладить по голове: «Ой, какие жёсткие волосы, злой, наверное, стал! Всё будет хорошо, сынок, ты дома». Встали младшие братишки и сестра, все так обрадовались своему старшему брату, ведь он за них всегда заступался, яблоко делил на четыре равные части. Но работать не любил, огород копать, сажать картошку, потом собирать урожай. Он гулял с братвой, потом, после малолетки, учился в вечерней школе, на работу никуда не брали. Вот он и решил учиться на шофёра. Но денег на одежду не было, тут строили как раз правление для колхоза имени Тельмана прямо в центре села. Тобу и Кольку (Гика) после того, как их взяли на поруки родители, по блату пристроили на работу, а Юрку как судимого не брали, мать пошла к председателю колхоза, слёзно просила: «Ну возьмите, хоть чем-то пусть занят будет ребёнок, Володька Тоба и Колька Гапаня, они же вместе были - я знаю: мой сын не виноват, он всё по дурости взял на себя, но они же работают!» Мать Зинаиду любили и уважали в колхозе: работящая женщина. «Ладно! Ладно! Похлопочу», — сказал председатель, Юрка пошёл строить правление для колхоза вместе с Тобой и Гапаней заливал фундамент, мешал цемент. Компания ночами разрасталась, девчонки любили красивого высокого парня, немножко заикавшегося, начитанного и умного, он в школе учился на «хорошо» и «отлично». Книги просто
проглатывал, читал целыми ночами и днями, перепутал день с ночью. Вот они, Юрка и Тоба, идут в клуб, тут им навстречу — директор школы Сима Серафимовна, которая настояла исключить Юрку из комсомола - «Волки», поравнявшись
с ней, поздоровались. Она же сделала вид, что не замечает их, как будто их похоронила… «Ах, сука! — прошипел Тоба. — Ты срок, братан, тянул за неё, а она, сучка, *** даже посмотрела в нашу сторону, не поздоровалась. Надо её наказать, обязательно наказать!» — «Да ладно, оставь её в покое», — сказал Юрок. Но уже вечером, выпив втроём самогонки, в компании Тобы и Кольки (Гики) было решено, после долгих споров, поджечь угол дома Симы Серафимовны, чтобы проучить её, научить здороваться. У Кольки (Гики) взяли соляру, налили в трёхлитровую стеклянную банку. Гапаня сразу сказал: «Струсил», — как говорят, обосрался, в штаны наложил. «Я вас, братаны, буду страховать, если что — свистну». Времени было часа три, два «Волка» пошли на дело, один шакал остался на стрёме. Подкрались к дому, облили угол солярой, чиркнули спичкой, но соляра не бензин, сразу не горит. Стали думать, как разжечь быстрее огонь, вытащили папиросы
«Беломорканал», зажгли бумажную пачку, и соляра загоре лась. «Волки» прыгнули через палисадник — и наутёк, но не заметили, что на бревне, в темноте, сидели влюблённые и всё это видели и, когда вспыхнул огонь, даже узнали Володьку по
кличке «Тоба». «Волки» бежали, за ними — шакал Гапаня. Пробежав метров пятьсот, они остановились, сели на лавочку, выпили самогон и пошли к Ивану по кличке «Пятак» в гости. Там поиграли в карты — в буру, очко — и каждый остался при своём. Пошли домой спать, но долго спать им не пришлось.
("Фото" Молодой «Волк» Толян)
После пожара огонь только схватил дранку и дальше не пошёл - молодая пара, сидевшая на бревне, сразу, как убежали поджигатели, разбудила хозяев и потушила костёр. Но это серьёзное преступление, люди могли заживо сгореть спящими в своём доме, никому теперь не докажешь, что ты хотел просто попугать. Приехал участковый и милиция из района. ЧП районного масштаба, поджог дома директора школы, раньше
директор как депутат был в деревне. Опросы свидетелей, пацан Сашка Герасимов-2 не сдал Тобу, но девчонку опера развели, и она раскололась. Володьку взяли тёпленького, спящего в постели. А через два часа взяли и Кольку, спящего, а потом
и Юрку Чёрного. «Волков» увезли в КПЗ Алексеевки. Да, били! Били жёстко алексеевские хохлы, менты-опера! Всем надели наручники, по одному выводили из одиночки и приковывали высоко руки к решётке, так что человек висел в воздухе, ногами не доставая пола. После первого удара Юрка замкнулся и ни слова не сказал, Колька (Гика) раскололся сразу и всех сдал, но Володька (Тоба) и Юрка (Чёрный) держались до последнего. Потом Тобу развели, как умеют опера, сказали про свидетелей, хотя девушке обещали её не выдавать, но в конце концов выдали наши доблестные алексеевские хохлы-менты.
Драка молодого Чёрного Волчонка
После малолетки Юрка сидел дома, к нему пришла молодая, уже замужем, тёлка и стала к нему приставать: сначала гладить по голове, потом по шее… Как они целовались — всё это видел маленький братик Пука, и с интересом наблюдал, как старший брат занимается сексом с красивой грудастой Галкой.
К вечеру Чёрный пошёл играть в карты к Зверевым, выпили самогонки, Юрке шла масть, он выигрывал и выигрывал в карты. Сашка и отец вскочили: «Что за ***ня, ты нас наёбываешь, научился на малолетке!» Юрок обиделся на эти слова, бросил: «Малолетка, карты… Лучше бы, ****и, посидели там,может, очко бы драили…» Завязалась драка, но Волчонок легко справился — двумя ударами уложил их обоих и спокойно бросил рубли и мелочь на пол, вышел из хаты, а потом со двора и пошёл к дому по улице Россия. За ним бежали с колами, крича, Колька, отец и Сашка: «Убью! Убью!»
На крик выбежали малолетки и увидели, как дерётся Чёрный Волчонок. Юрок встал в стойку боксёра и только Санёк хотел взмахнуть деревянным колом, как он резко ударил профессиональным ударом мае-гери Александра в живот. Увидев поверженного сына, старше Юрка на три года, отец отступил,а Волчонок спокойно пошёл домой и закурил сигарету…
Малолетки сидели в кустах и говорили Пуке: «Ты видел, видел, как он ногой вырубил Санька Зверя?» От гордости маленький Волчонок был счастлив и горд за старшего брата! Он был во всём крут — как в жизни, так и в истории… Юрка Жиган — он всегда был честным и благородным. Старый вор Иванович наблюдал за шкодливым молодым волчонком и много ему поведал о кодексе и чести старых благородных жиганов, которые воспитали самого Ивановича.
Вот такая, брат, история жизни тех далёких дней, в которой переплелись разные судьбы, разные истории, несколько
поколений… Мы можем осуждать или не осуждать — увы, такова жизнь… А я хотел всего лишь донести до вас, уважаемые читатели, эти судьбы и истории.
("Фото" Малолетки Толян (слева) и Серёга Киса (†) (справа))
Иван Казак
«Мама, почему у него такая кличка?» — «Да муж у неё, Николай, отца брат, на тракторе в колхозе работал и стал съезжать с той горы, где колокольня, а напротив — меловая гора, ну и понесло его, тормоза у трактора отказали, гора крутая, а он ехал боронить у лога поле, испугался и выпрыгнул на улицу, да не рассчитал и под бороны попал… А отец твой как раз у Василия по кличке «Васильто» делал дом, уже крышу — лаги ставил, а он был со старшим братом, Сашка помогал ему.
Это Юрка непутёвый — в кого он пошёл — учился же хорошо, связался с этой бандой волчьей и сам волком стал. Сын рассказывал, что отец видел, как Николай на тракторе поехал, а тут — грохот и нечеловеческий крик! Он топор воткнул в лагу, побледнел и сразу как спрыгнет с крыши и сыну: «Санька, Санька! Быстрей! Это брат Колька!» — вот у него чутьё! Не подвело!» — говорила мать. «Отец так бежал, что даже сын не мог догнать… Так плакал! Любил он Кольку, младшего брата. Только война закончилась, вроде жить только более-менее начали. Ну, у казачки Дуськи остался Иван и дочка на руках маленькая, годик только исполнился. Но она молодая, красивая, да слабая на передок, и стала гулять. Так за из-
мену и прозвали её Казачкой, а так она с Городищ… Ну, а пацаны и сына Ивана прозвали Казаком, вот и вся история. Иван был в банде малолетней, сидел, но в 90-х не участвовал, пытался работать. Но банда далеко своих не отпускает, так и кружился, дружил с Чёрным Волком…
Валёк был в банде «Волков», потом уехал в Москву, сначала сколотил состояние в Хабаровске. Оттуда от милиции свалил, «Волки» отослали от родины подальше, в Москву, к своим «Волкам».
Валёк занимался в Москве с депутатом Екумом нефтепродуктами и кинул на деньги братву. На сходе хотели его убить, но Чёрный Волк решил: всё же земляк, хоть и крыса, забрали у него машину, и он вернул все деньги. Валёк обосрался, был
благодарен за жизнь Чёрному, впоследствии служил ему преданно и верно. Как дела улеглись и закрылось его уголовное
дело, он вернулся в Воронеж и с другом по малолетней банде Гапаней решили открыть лесопильню. Колька взял с Вальком
у братвы деньги под проценты. Поставили в Алексеевке станки, и дело пошло. Но бандиты-спортсмены тут как тут: «Мы «крыша»! Давай плату, комерс!» Волк и друг Чёрного по малолетке не стал говорить бандитам, что знает и вора Юрку, и вора Ивановича, хотел как нормальный человек отойти от волчьей стаи и работать по-честному.
— Я платить не буду! Я был таким же, как вы! — сказал Гапаня.
— Даём три дня и вот телефон, — они отдали листок с номером телефона, как у них говорят, «листок с цифрами». Колька порвал листок, один из бандитов, накачанный так, что еле булки передвигал, улыбнулся и сказал:
— Три дня! — Гапаня вытащил нож:
— Ещё раз приедёте — зарежу, быки ****ые!
Колька смотрел фильм про Штирлица, когда к частному дому, где он жил в Алексеевке, подъехали две машины. Жена заволновалась:
— Ты куда, Николай? Не выходи, позвони в милицию!
— Да они здесь все заодно, менты и прикрывают.
— Да ладно! — изумилась жена. — Они же милиция!
— Да хохлы у нас заморские, а не милиция, хоть одного русского покажи, кто в ментовке, вот они, бандеровцы, и выбивают из нас показания, уничтожают русскую нацию… — Гапаня взял свой зэковский, сделанный на зоне нож, засунул за спину, под свитер:
— Да не переживай, щас я им объясню, что я из банды «Волков» и что лесопильня Ивановича.
— А кто это, Иванович? — спросила жена.
— Вор в законе, Валюша… Вор! Который держит всех
этих засранцев в кулаке…
Колька только открыл калитку, уверенный в победе! Он ещё не успел ничего сказать — сначала яркий свет фонаря в лицо, потом удар битой под дых, в живот, а второй — по голове, по затылку… Гапаня упал без сознания, из спины вывалился его нож. Один из бандитов поднял нож и забрал себе: хорошая вещь, пригодится.
Потом этого качка и нашли с этой финкой в глазу. Кто это сделал, никто не знает! Кольку бросили в первую машину, в багажник, и поехали не железнодорожные пути. Утром обходчики нашли фрагменты человеческого тела: руку, полноги. На руке была наколка «Чёрных Волков» — пять точек, «век свободы не видать». Через милицию и уголовное дело поняли по наколке волчьей уголовной, что это Гапаня так закончил свою жизнь. Вор Иванович на сходе сказал: «Кто б это ни был, найти и наказать!»
Спортсмены, сильно поредев, разбежались по городам России.
Доллар, друг Чёрного (почему Доллар — да потому, что он любил доллары и собирал их ещё в советское время, и кличка к нему крепко привязалась) — сообщил о гибели Гапани. «Волки» несли потери, как в лесу, словно их обложили красными флажками. Но старый вор Иванович пытался удержать всё в своих руках, и пока ему это удавалось. Но подрастали новые банды, и назревали 90-е… Только теперь война не с суками, а между бандами.
+++
Авторитету Юрке Чёрному, Жигану
Я волк!
Я дерзкий русский!
Вырос с материнским молоком…
Да, я живой:
Дышу и ем…
И по ночам,
Как ты, пою…
Я русский дерзкий волк!
Игорь Черных
+++
Татку, просто Жигану
И кто сильней?
Здесь автоматы, «мусора»,
Куда ни кинься —
Колючки и стена!
Но отступить, мой друг,
Мы здесь не можем…
Никто не обещал нам
Жизнь!
И волки дружно кинулись
Вперёд!
Игорь Черных
+++
Гуляй, рванина,
Блатота, на воле…
И снег хрустит,
Сверкая, на свету…
Малина, ах, малина!
Всё манит кокаином,
И я бегу…
Игорь Черных
+++
Лесоповал!
И мы, воры в законе,
Но русских всё меньше
Среди них.
И пиковые наших
Вырезают…
Где волки русские?
Я не вижу в стае!
Игорь Черных
+++
Я одиночка — Иван.
Карманник!
Я добываю пищу один…
Я вор-одиночка…
Я старый
Жиган…
Не нужны мне жена
И семья!
А того, кто купается
В бриллиантах,
Не вором,
А шавкой я бы назвал.
Игорь Черных
+++
Подняли головы быки,
Суки!
Я, вор, один…
И что стоите?
Кто первый — подходи!
За мной — река…
Вы сучье племя…
И некуда,
Кобели, мне отступать…
Игорь Черных
Продолжение следует...
http://www.proza.ru/2018/04/29/221