Аристократка

Федор Остапенко
Аристократы… Их так сейчас много развелось. Все, кто имеет деньги, а вернее поимел их, вдруг оказались потомственными графьями, баронами, маркизами и даже наследниками какого-нибудь престола. Они тусуются на своих «раутах», щеголяют дорогими костюмами и украшениями. Но они не аристократы – они в лучшем случае «туземцы», которые надев на себя блески, хотят стать блестящими, что в их понимании и есть элита.
*   *   *
С чем у меня ассоциируется потомственный аристократ или, вернее, аристократка?
С огромной шваброй. Ну, да шваброй, которой моют огромный спортивный зал в советской школе.
*   *   *
Огромная швабра в руках внешне очень хрупкой женщины. На швабре огромная тряпка и огромный для такой хрупкой фигуры спортивный зал, который нужно вымыть.
Смотрю, как эта швабра двигается, вытирая грязь, которую нанесли за день дети. Переобувайся, ноги вытирай, что ни делай, а эта грязь где-то берется. Сделал небольшое «открытие» сам для себя: тонкая, изящная фигурка делает этот грубый инструмент, как бы низшей категории социума, уборщиц, также тонким и изящным. Вот именно, изящным.
Она все делала изящно. Не знаю, как это объяснить. Она не играла, это было в крови что ли. В крови, в подсознании, генетически. Изящество было в ее облике гармонично.
Тонкие кисти рук, тонкие пальцы рук с аккуратными, но не длинными ногтями. Длинные ногти мешают работать – вот так-то. Работать, делать все по дому и самой.
Вот эти тонкие пальцы быстро двигаются и она кроит ткань. Показали по телевизору чего-то модного, на себя примерила и сразу шить. Шила быстро и очень качественно, меняя и подстраивая все под свой облик. Да и не шитье это было в привычном смысле слова – это был акт творчества. Она творила свой образ, образ того, кому шила. А таких было мало – не все были достойны стать моделью для ее образов.
- Почему ты не шьешь на заказ, тебя же просят. Ты была бы очень востребованной, могла бы даже свой салон открыть?
- Я не могу на них шить. Они безобразны. Они не следят за собой. Думают, что прикроют тряпкой свое безобразие и станут лучше. Не станут, а я не хочу быть крайней…
*   *   *
- … Ты одеваешься, как крестьянин, с тобой нельзя на люди показаться, - это так оценила меня «модного» в джинсах Montana и цветастой рубашке, по глупой моде, приталенной.
- Так пошей нормально, - бросил я фразу, не подумав, что она начнет шить.
За один вечер брюки, за другой рубашку. Рубашку из кусков обтирочной ткани: обтирочной, но качественной – для протирки аппаратуры выпускали хорошую ткань. И я, действительно, почувствовал себя другим, а ведь не очень был критичным к «тряпкам»: джинсы, рубашка в клетку или футболка – и я весь «модный» по тому времени. А тут почти … аристократ. Если воротник стоечка и строгие манжеты, то поневоле держишь осанку поровнее.
*   *   *
Нежное и красивое лицо покрывается легкой испариной, светлая челка касается бровей и она ее сдувает, направив выдох изящным изгибом губ. Губы или губки небольшие, слегка пухлые, но складки на краях говорят о силе, внутренней силе человека. 
Изящество и сила духа. А еще тонкая красота правильных линий каждой части тела, лица.
Очень красивое лицо, изящный носик с горбинкой и большие серые глаза, которые практически никогда не отражали веселость - скорее всего, мудрую строгость и постоянную работу разума. Короткая стрижка волос цвета выгоревшей соломы. Практически никогда не седеющая натуральная блондинка. Нежная и упругая кожа, такой ее не сделает никакой крем, лифтинг или массаж – это, как говорят немного грубо – порода. Это генетика, отбор всего лучшего, что создала природа в людях.
Спортзал вымыт. Теперь домой.
- Мне не хочется, чтобы ты каждый вечер мыла этот спортзал. Мне кажется, что ты зря теряешь время. Это не стоит тех ста рублей. Можно я буду давать тебе ежемесячно эти сто рублей. А ты просто уделишь мне чуть больше внимания.
- Нет, - сказано было мягко и безапелляционно.
- Почему? Мне это не накладно.
- Я это делаю потому, что этой мой долг. Долг перед детьми, моими детьми. Это не твои проблемы.
Она никогда не говорила о своих проблемах, и никогда не старалась сделать так, чтобы кто-то их решал за нее, как бы трудно ей не было.
- Как ты думаешь, какая основная черта аристократа? – как то я спросил ее.
- Не создавать никому проблем, - ответила она не задумываясь.
*   *   *
… Да, спортзал вымыт, но это лишь приработок или частичное решение материальных проблем. После мытья спортзала начинается еще одна «работа» - бухгалтерское сопровождение частной фирмы, торгующей всем подряд, как это было принято вначале тех самых «бурных» 90-х.
Самое нудное – месячный, квартальный и годовой отчеты. Большая «шахматка» на полу, кипа каких-то платежек, накладных, квитанцийи.  И попытка свести все это в «дебет-кредит» да так, чтобы и прибыль для налоговой показать и прибыль истинную сокрыть – обычная бухгалтерия хаотичного капитализма. Далеко за полночь, а при годовом отчете, до и до утра, сводится этот «дебет с кредитом».
Но утро никто не отменял. Да, усталость; да немножко синяки под глазами – но жизнь вращает свой неумолимый круговорот. Легкий макияж, ничего чрезмерного: слегка стрелки глаз, немного серо-голубым цветом веки и бледная помада для губ, ну возможно слегка крем какой-то освежающий. Все быстро, просто на ходу. Успеть детей в школу собрать, дать наставления и обязательно выпить свой утренний, свежесмолотый кофе. Кофе – это обязательно. Когда есть время, то и тонкая сигарета. Сигарета не как привычка, а как элемент получения маленького мига наслаждения жизнью и раздумий над ее перипетиями. И опять на работу – как бы основную работу - программистом.
Основная работа – программист, на редком «Автокоде Эльбрус». Этот мигающий зеленым монитор, на который смотреть больше пяти минут без боли в глазах нельзя, а надо. Начальник дал задание и ему как-то не до спортзала и «шахматки на полу». Да начальник о них и не знает, а если и знает, то не представляет, что это такое – у него свой план работы, который должны все выполнять, в том числе и она.
Программист, моющий спортзал и старающийся дать возможность разбогатеть «новому русскому» - и все это в хрупком и изящном теле.
- … Как ты сохраняешь такую форму? – спрашивают толстеющие подруги.
- Да ни как, Само так получается…
*   *   *
- …Ты знаешь, я всегда комплексовала. После института работала на заводе и на фабрике. А там девушки все из села, такие крепкие, задастые, грудастые – и это было, как бы, эталоном красоты. А я, как пережиток голода. Эти крепкие Марички и Оксаны меня все жалели, а некоторые и презирали, думали – больная. А я комплексовала почти из-за каждой части тела, меня к этому приучили. Я всегда была, как бы чужой среди них и не только среди них…
- Ты очень красивая женщина. У тебя практически идеальная фигура.
- Возможно, не знаю, но как-то над этим я и не задумывалась. В мире есть много другого чего интересного над чем стоит задуматься…
*   *   *
Она много читала. Очень много. В любое свободное время. А перед сном так это просто обязательно. Казалось, в мире нет ни одного автора, с творчеством которого она не была знакома. В СССР выпускалось достаточное количество литературных альманахов и журналов и все, без исключения, были ею прочитаны. Разумеется, и классики с многотомных и дефицитных изданий.
- … Меня всегда не покидает ощущение, что этот мир для меня чужой. Мой мир там, в книгах.
- Но этот мир придуман авторами, - пытался я спорить, не прочитав и тысячной доли того, что прочитала она.
- Ты глупый. Мир, в котором мы живем, придуман кем-то для нас, чтобы им, а не нам было удобно. А реальный мир доступен гениям и они его нам описывают в своих книгах. Почему люди не счастливы – потому, что живут в неправильном, придуманном мире. Мой мир в книгах, там я чувствую себя собой, а здесь я чужая.
Она часто говорила, что она чужая в нашем мире.
- Ты из космоса? – это я так пробовал шутить, намекая на ее увлечение НЛО, с которыми она хотела улететь в свой мир.
- Нет, я просто с другого мира. Мой дедушка укатил в Аргентину. Он был офицером Вермахта и австрийским бароном. Мне только осталась его фамилия – Вольдмайер.
- Так ты баронесса, аристократка? А я то думаю, почему я всегда вижу тебя в длинном вечернем платье с бриллиантовой брошью и во дворце. Всегда когда ты моешь этот дурацкий спортзал, я закрываю глаза и слышу звуки бала, на котором ты королева…
- И открываешь глаза и видишь уборщицу, да, - она улыбалась, когда говорила такие мелкие, как бы колкости.
- Да нет. Я вижу баронессу, которая временно, а может для маскарада взяла в руки эту швабру и играет роль уборщицы…
В этом мире она такая, а в том, большом и ярком, она баронесса Вольдмайер, а иначе и быть не может.
*   *   *
Аристократия, что это такое. Эти сытые и довольные владельцы фабрик, пароходов и счетов в банке? Да нет – это просто сытые и пресыщенные нувориши.
А аристократы… Изящно, красиво, не жалуясь ни на что, большой шваброй стараются смыть грязь с нашего мира, чтобы стало в нем чище и светлее. Так как в мире их грез, где правит балом гармония и разум.