Вечер был по-летнему поздний. Едва успев начаться, он быстро сгустился, набрал тёплую влажную черноту и мягко, словно вкрадчивый котяра, устроился в переплетениях городских улочек.
Натка и Витюн гуляли в парке, наслаждаясь молчаливым обществом дубов, платанов и клёнов. Людей им почти не встречалось. Держась за руки, они неторопливо кружили по окраинным аллеям. Всё в природе казалось тихим и умиротворённым. Неявно, ленивыми волнами, подобными отголоскам сонного кровотока, до их слуха доносился приглушённый густой листвой гул жившего своей привычной вечерней суетой города: шуршание автомобильных шин, скрип тормозов, звонки трамваев и человеческая речь...
Натка любила гулять в эти часы. Она была на восьмом месяце беременности, и днём ей казалось, что все смотрят на её большой некрасивый живот, на её подурневшее, покрытое пигментными пятнами лицо. Потому она сторонилась людей, лишь по необходимости выбираясь в магазин; да разве ещё изредка, поборов стеснительность, отваживалась съездить к матери и в женскую консультацию. Более ничто не могло заставить её выйти из квартиры… Так обстояло дело днём. Зато по вечерам, когда Витюн возвращался с работы, они гуляли, и это уже успело войти в привычку. Слава богу, муж, обычно предпочитавший сидеть перед телевизором или ковыряться в своём зачуханном «Москвиче», не протестовал, покорно сопровождал её во время вечерних променадов. И добираться до парка было всего ничего: они жили в двенадцатиэтажке через дорогу.
Сейчас у Натки слегка кружилась голова. То ли из-за вечерней свежести, то ли по причине сложной - одновременно приятной и муторной, слегка пугавшей Натку - перестройки, происходившей в её организме. Она шла и думала о том, что Витюн всё-таки молодец, заботится о ней. И на работе стал теперь задерживаться реже, и на рыбалку с друзьями вот уже недели три как не ездит. И, может быть, напрасно она так часто с ним ссорится. Витюн прав: это у неё от беременности, это нервы, надо стараться держать себя в руках… И вполне вероятно, что про ту женщину - нормировщицу из его цеха - Натке сказали неправду, будто Витюн с ней встречается; люди стали злыми, многие только и мечтают сделать кому-нибудь гадость. Нельзя верить всему, что наговорят тебе подруги... Конечно, жили они с супругом не очень ладно. Но теперь всё должно измениться. Теперь у них будет ребёнок.
Она постарается стать терпимее, добрее к мужу. Им ведь предстоит воспитывать малыша: когда он появится, никаких ссор в семье не должно быть... Так думала она, улыбаясь своим мыслям.
Витюн высвободил свою руку из Наткиных пальцев и приобнял её за плечи.
«Молчун он у меня, - подумала Натка без обычного раздражения. - Хоть бы рассказал о чём-нибудь».
- Вить, ну что ты всё время молчишь, как бирюк? - спросила. - Вот сейчас - о чём ты думаешь?
- Думаю? - он удивлённо глянул на жену. - Да бес его знает. Вроде обо всём понемногу. А так - выходит, что и ни о чём.
- Всегда ты такой, - лицо Натки приняло капризное выражение. - Ну хватит молчать, расскажи что-нибудь.
- Чего рассказать-то?
- Да хотя бы как у тебя сейчас на работе. Раньше ты всем со мной делился, помнишь, когда ещё встречались, а потом перестал! Думаешь, мне неинтересно, да? Расскажи.
- На работе? Хм... Ничего там хорошего. Расценки снизить обещают. Тогда хоть другое место подыскивай. И так зарплату задерживают второй месяц, а то… сама понимаешь.
- А почему расценки снижают?
- Та хрен его знает. Хитрожопое начальство потому что.
Он умолк.
- Вить...
- Что?
- Да нет, ничего.
Он не настаивал на продолжении разговора: может, обрадовался, что отцепилась. Это неприятно резануло. Натка ощутила, что к ней возвращается тот душевный дискомфорт, с которым она безуспешно боролась в продолжение всего трёхлетнего супружества. Ей снова захотелось спросить мужа о той женщине. Но удалось сдержаться: всё равно не скажет, только рассердится. Или сделает вид, что рассердился.
- Ой! - вдруг воскликнула она.
- Что? - всполошился Витюн. - Что случилось?
- Дай руку, скорее!
Натка остановилась и прижала его ладонь к своему животу:
- Чувствуешь?
- Что?
- Да ножкой же бьёт. Чувствуешь?
- А-а, - его хмурое лицо разгладилось. - Да-да… вроде… Чувствую.
Она улыбнулась.
- Резвый, - заметил Витюн. - Пацан, наверное.
- Да, - кивнула Натка, зная, что муж хочет сына. - Наверное, мальчик.
Он взял её под руку, и они вновь двинулись вперёд. Неспешно, не особенно выбирая дорогу, переходя с одной аллеи на другую. Места становились всё глуше. Вечер стихал, насыщаясь теменью. А Наткины мысли изменили направление... Она думала о том, как хорошо всё сложилось: похоже, Витюн будет заботливым отцом; он ведь никогда не узнает о том, что ребёнок - не его. А раз так, то Натка и не видела в этом ничего страшного. Подумаешь, один раз перепихнулась с Димкой. Она и удовольствия-то почти никакого не получила. Просто у кумы в гостях Витюн напился, а всё не хотел идти домой, несмотря на уговоры Натки - вот она и психанула, ушла сама. Поскольку время было позднее, её вызвался проводить Димка, двоюродный брат мужа. Ему тогда и восемнадцати-то не было, мальчишка совсем, а вот поди ж ты - в подъезде, на лестничной площадке перед её квартирой, набросился на неё, как скаженный: распахнул Наткину блузку, стал целовать её... Она и сама будто с ума сошла, даже не заметила, как оказалась сидящей на подоконнике с задранной юбкой и раздвинутыми ногами, между которых быстро и заполошно орудовал рукой Димка. Он сорвал с неё трусики и с такой неопытной яростью вошёл в Натку, что та даже вскрикнула... Не слишком приятен был этот нежданный секс - нет, не то чтобы полное ничего, но много ли успеешь почувствовать за две-три минуты... Разрядившись, Димка засмущался, даже в гости не захотел зайти, убежал.
В ту ночь Натка и залетела, она это знала точно. Поскольку Витюн тогда месяца полтора к ней не притрагивался: он был безработным, а чтобы семья не бедствовала, неделями пропадал по шабашкам, да ещё вагоны разгружал по ночам - выматывался до того, что еле ноги домой приволакивал, какая уж тут любовь... А Димку очень кстати вскоре забрали в армию. И ещё более кстати (подумав об этом, Натка содрогнулась: прости, Господи, за грешную мысль, нельзя, нельзя так думать) через несколько месяцев он погиб в Южной Осетии. Как бы там ни было, всё складывалось удачно: Витюн никогда не узнает о её минутной слабости.
Сейчас единственное, что омрачало её мысли - это молчание мужа. Он шёл, погружённый в свои мысли, и было невозможно узнать, о чём он думает. Досада мелким зверьком шевелилась в ней: Витюн рядом - и в то же время будто где-то очень далеко. Да, конечно, они разные люди. Совсем разные. Но неужели настолько, что им даже не о чем поговорить друг с другом? Так не должно быть.
Мама предупреждала её. Говорила, чтобы Натка не торопилась с замужеством, подождала хотя бы год ещё. Но разве это мыслимо - ждать целый год? Мать сама обожглась с отцом-алкашом, вот теперь и дует на воду. Так думала Натка. Все материны возражения казались такими смехотворными: у её дочери высшее образование, а Витюн - простой заводской парень... Разве это препятствие? Характеры разные... А у кого они одинаковые? Книг он не читает, в театр не ходит... Неужели это могло иметь для неё какое-нибудь значение? Она поможет ему заняться самообразованием, сделает из него такого мужа, какой ей нужен, Натка была уверена в этом.
Они поженились. И теперь ей всё чаще вспоминаются долгие препирательства с матерью: может, та и была в чём-то неправа, но она ведь не желала зла своей дочери… Наверное, стоило повременить с замужеством. Хотя бы немного.
Подумав об этом, Натка испугалась своей внезапной отступнической мысли и одёрнула себя: дура, нечего копаться в прошлом. Скоро у них родится ребёнок. И... она будет любить их обоих. Как любит сейчас мужа.
Словно угадав её мысли, он посмотрел ей в глаза и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. Спросила:
- Вить, что тебе приготовить завтра наутро?
- Что хочешь, - удивлённо ответил он. - Да ты не возись особенно. Яичницу поджаришь, да и дело с концом, - потом взглянул на часы и спохватился:
- Слышь, через пять минут футбол начинается. Двинули домой, а?
- Ладно, - согласилась она.
Они направились к выходу из парка. Уходить не хотелось; однако Натка понимала, что муж и так тратит много времени на прогулки с ней, не пропускать же ему матч, у него с мужиками в цеху только и разговоров, что о нынешнем чемпионате. Пусть посмотрит, раз это доставляет ему такое удовольствие… И кто только придумал эту дурацкую игру?
Чем ближе они были к концу аллеи, тем отчётливей становился городской шум; вдобавок ни с того ни с сего поднялся ветер, зашуршал листвой. Витюн торопился, и Натке пришлось ускорить шаг, чтобы поспевать за ним. Мысли её были уже дома, где она первым делом примет душ, смоет с себя обрывки осеннего ветра и шорохи огнепалых листьев, а затем накроет на стол, и они сядут ужинать…
Внезапно им навстречу из темноты вынырнули четыре тени.
***
Четыре человеческих фигуры загородили собой аллею и - быстро и почти беззвучно, как во сне - окружили их полукольцом.
Это были молодые парни.
- Закурить есть? - спросил один из них.
- Нет, - опасливо ответил Витюн. - Не курю.
- А почему ж это ты не куришь? - усмехнулся другой.
Натка вздрогнула: только теперь она заметила в руке этого, второго, короткую и ровную железку, вроде арматурного прута. Он приближался. Нарочито неспешно... И, как назло, поблизости не было ни души.
- Да так… не курю и всё. Бросил, - оправдывающимся голосом ответил муж. И добавил:
- Пропустите нас, ребята.
- Пропустить? А ща мы посмотрим, стоит ли вас пропускать, - медленно и зловеще проговорил этот, с прутом. Он был уже совсем близко.
- А может, и пару раз пропустим, - хохотнули у него за спиной.
Вдруг Витюн, дёрнув Натку за руку тихо сказал:
- Бежим!
И с неожиданной силой потянул её за собой. Они побежали. Назад, в глубину аллеи, в темноту.
- Куда? - заорали им вослед. - Ну глядите! Хуже будет!
Позади послышался топот четырёх пар ног.
Натка задыхалась. Она боялась упасть и удариться животом; она понимала, что мешает мужу, тянет его назад, принуждая бежать медленней, чем он мог бы. Ей было страшно, но прибавить темп она не могла, у неё не осталось никаких сил - всё поглотил страх: она понимала, что их всё равно настигнут.
- Я не могу, Вить, я не могу! - крикнула она мужу, настойчиво тянувшему её вперёд, и - о неожиданность: он отпустил её руку. И удаляясь, бросил через плечо:
- Подожди, я сейчас вызову милицию!
Ещё не отзвучал его голос под кронами деревьев, а Витюн уже исчез. Растворился в непроглядности, словно нырнул в мутную воду.
Она остановилась. Растерянно ссутулившись и боясь оглянуться. Четверо преследователей тормознули возле неё, сопровождая бегство Витюна свистом и насмешливым улюлюканьем.
- Давай-давай, уноси ноги, мудило!
- Чеши, пока при памяти!
- Сейчас мы с твоей подружкой позабавимся, а ты нам и нафих не нужен!
Они не выпускали Натку из своего поля зрения, так что не было надежды тихо улизнуть куда-нибудь. Парни тяжело дышали, продолжая по инерции отпускать уничижительные реплики в адрес сбежавшего:
- Прыткий какой...
- Гля, бабу бросил, а сам соскочил, лошок.
- Очко-то не железное.
- Не, я бы ни за что ноги не сделал, если б меня с тёлкой вот так подловили. Лучше пусть бы в табло натрескали.
- Ага, делов-то...
- А таким фуцанам нечего и баб заводить, пусть себе в кулак гоняют, гы-гы-гы-ы-ы!
Они медленно обступили Натку. Та с трудом держалась на ногах, асфальт словно тянул её к себе. Приходилось из последних сил сопротивляться этому неумолимо нараставшему притяжению... Неужели они посмеют её тронуть? Нет-нет, это невозможно, в них же должно быть хоть что-то человеческое... Натка опустила голову и заплакала:
- Мальчики, не трогайте меня. Я беременная.
- И вправду беременная… - послышалось растерянное сбоку. - Гляди-ка, Лёха: у неё пузо во-о-он какое!
- Да вижу, - досадливо поморщился тот, с металлическим прутом в руке. - Вначале не разглядел, по темняку, а теперь вижу: беременная.
- На кой она нам сдалась, такая красивая!
- Ладно, пошли, - махнул рукой Лёха. И, развернувшись, двинулся прочь. Следом за ним потянулись остальные. И уже издалека, неразличимый во мраке, кто-то из них спросил:
- А этот кадр - муж твой, что ли?
- Муж, - всхлипнула она.
- Ну и сволочь он. Так и передай!
И всё.
Она стояла и плакала. Неизвестно, сколько времени это продолжалось; она пришла в себя только когда ребёнок снова зашевелился у неё в животе. Тогда Натка подошла к скамейке и села на неё. Достала из сумочки носовой платок и вытерла слёзы. Осмотрелась. Вокруг по-прежнему не было ни души.
«Надо идти домой», - подумалось вяло... Тут она вспомнила, что Витюн обещал вызвать милицию. Горячей волной поднялась обида: идиот, ведь за это время с ней могли бы раз десять сделать всё, что угодно!
Она шла домой и думала о муже. Где он? Что с ним? Почему не вернулся в парк - хотя бы теперь, почему не ищет её? Это было необъяснимо и рождало новый страх.
...Натка торопливо поднялась по лестнице и, открыв дверь своим ключом, вошла в прихожую.
В большой комнате горел свет. Работал телевизор: шла трансляция футбольного матча. Витюн сидел за столом и ел борщ. Рядом с тарелкой стояли стакан и початая бутылка водки… Он обернулся:
- А-а, это ты... Ну, как обошлось? Всё нормально?
Она ничего не ответила. Молча села на диван, ощущая как что-то очень нехорошее шевелится в душе. Видимо, это нехорошее отразилось и на её лице; Витюн поелозил пальцем по жирному пятну на скатерти и протянул:
- Нат, ну чего ты. Я же вызвал милицию.
- Никакой милиции в парке не было... Почему ты убежал?
- Потому что знал: никто не тронет тебя, беременную. И потом, надо ведь было вызвать милицию.
С этими словами он наполнил стакан водкой. Выпил половину. И, крякнув, принялся торопливо закусывать борщом.
- В общем, ясно: никого ты не вызывал. Трус! - она вскочила и ушла на кухню, хлопнув дверью.
Витюн доел борщ. Отодвинул тарелку. И, сделав погромче телевизор, уткнулся в экран.
Через несколько минут в дверях снова появилась Натка:
- Правильно говорила мама: разные мы с тобой люди, - она удивилась той пустоте, которая вдруг возникла в ней. И будто со стороны услышала свой голос:
- А ребёнок, который у меня будет - не от тебя. Помнишь, ты в гостях у кумы напился, а я домой ушла - Димка ещё провожать меня вызвался? Вот тогда он мне ребёночка и сделал. Прямо в подъезде!
Некоторое время Витюн молча смотрел на неё. Потом процедил:
- Сдрысни отсюда, подстёга, пока я тебе не надавал по рогам. Не мешай футбол смотреть.
Она прошла мимо него в спальню. Сняв платье, набросила домашний халат. Руки у неё дрожали. Неужели он такой тюфяк, что даже не возмутится? Рохля! Амёба!
Ах да, она чуть не забыла ещё об одной вещи…
***
Когда Натка вновь появилось в большой комнате, перед мужем стоял наполненный на два пальца стакан, а он большим кухонным ножом резал сало на доске для разделки мяса.
- Я забыла сказать... Хулиганы эти… они просили тебе передать... Что ты - сволочь!
- Ах ты ж, курва.
Сказав это тихим голосом, он поднялся из-за стола и шагнул к Натке. Повторил:
- Курва.
- А ты - трус! - задрав подбородок и глядя ему в глаза, крикнула она, не в силах долее сдерживать клокотавшее в ней возмущение. - Трус и сволочь!
Блестящий от сала кухонный нож поднялся и опустился, вонзившись ей в шею. Потом ещё раз - в лицо. Потом - в грудь, между рёбер... Удары сыпались один за другим, но каждый последующий приносил гораздо меньше боли, чем предыдущий.
Наконец Витюн остановился. Оставив нож торчать в Наткином животе, он направился в ванную. Помыл руки. Затем, вернувшись, к столу, одним глотком выпил из стакана остатки водки. Посмотрел на застывшее на полу окровавленное тело:
- Говорил же, курва: не мешай мне смотреть футбол.
И уселся в кресло перед телевизором.