- Дед? А дед?: - Маленький сорванец Митька, окликнул Кузьмича и принялся аккуратно раскладывать охапку, принесенных дров в небольшую поленницу возле камина.
- Э…! Ты, что это делаешь? – Возмутился Кузьмич: Зачем с улицы грязь в дом несешь? Если, каждый из нас подобно поступать будет, то можно хату в хлев превратить! Что спросить-то хотел? – Дед лукаво посмотрел на пацана и улыбнулся.
Митька прижался своей измазанной в стружке рубашкой, к коленям Кузьмича:
- Дед? Скажи, а мне когда на пенсию идти? – Мальчуган посмотрел на деда детским, наивным взглядом?
- На пенсию, говоришь? – Старик прокашлялся. Митька считал всех стариками, кто был старше отца.
Единственно он не понимал, как относиться к Егорке? Тот, был младше Митяя, но со слов Родителей, приходился ему дядей. Он не особенно напрягался по этому поводу и Егорка, порой получать от Митяя тумаки, как сверстник.
Его дядя тоже не очень церемонился, и мог в любой момент пожалиться Митькиному деду, это получается своему отцу.
Кузьмич, молчал и потом ударил ладонями о колени. Он всегда делал так, когда принимал важное решение. Для убедительности повторил вопрос:
- Значит. На пенсию, говоришь? Ты это с Егоркой придумал или у самого, каша в голове закипела? – Кузьмич уверено шагал. Митяй порой переходил на бег, не успевая за огромными шагами деда.
Они вышли на окраину их общины, и дед показал на два свободных участка, сказал:
- Выбирай любой! Один мы для дяди Сергея готовили, другой для Александра, но они подождут. У нас вне очередник появился!
Митька стоял, переминаясь с ноги на ногу, и косился на деда и корил себя за то, что он вообще затеял этот разговор.
- Кузьмич чувствовал, настроение мальчугана, лукаво улыбнулся, но Серьезно добавил.
- Все! С сегодняшнего дня ты пенсионер! Вот тебе место под дом. Выбирай себе любое. На первое время у меня можешь в гараже палатку взять. Так, уж и быть. Бабка с матерью покормят. А там, брат, гляди сам. Ну, а в гости милости просим. Посидим по-стариковски поговорим ….
Дед развернулся и не оборачиваясь пошел в сторону дома.
Митяй следил, как с каждым шагом уменьшается фигура Кузьмича, каждую секунду он думал, что все измениться. Что это была просто шутка. И с каждым мгновением эта точка поворачивает налево и теряется за высокими зданиями особняков.
Митяй остался один. Он стоял, глядел по сторонам, и было обидно, досадно, что дед поступил так жестоко и не справедливо. Разве нельзя было просто ответить на простой вопрос? Зачем устраивать это представления? Если этот вопрос оказался тяжелым, то можно было решить его, как обычно на «семейном совете» и не делать Митяя посмешищем перед соседями!
С другой стороны гордыня брала верх:
- Я, на зло, всем докажу, что могу обойтись без их помощи. Пусть и не пришло время пенсии. Руки на месте, ноги на месте. – Бурчал он сам себе под нос и не такое люди выдерживали. Он в такие минуты любил вспоминать фильм «Дело было в разведки». Там один мальчик в тылу врага помогал партизанам справиться с немецкими захватчиками. Сейчас дед был фашист, а он тот самый маленький, героический мальчик. После этих воспоминаний он принял решения больше никогда не возвращаться в это логово зверя. Он сам сможет справиться со своими трудностями. Ему никто не нужен. Он! Все! На пенсии!
Вдруг на память к нему пришел случай, как они с дядей Сашей на рыбалке построили шалаш, чтобы переночевать. Эта идея ему понравилась, и он принялся из близлежащего березняка таскать, ветви сучья, все, что могло помочь в строительстве шалаша. Увлеченной своей работой он не заметил, как пропустил обед. Свое жилище, чтобы никого не обижать. Он решил строить прямо посередине двух участков.
- Как дела, работничек, не устал? – Послышался материнский возглас.
Мать как обычно стояла в своем старом поношенном платье с косынкой на голове. Лицо ее светилось лучезарной улыбкой. Сердце мальчика наполнилось любви к близкому человеку, и он вдруг захотел поесть:
- Ну, что хозяин, можно зайти? – произнесла женщина, закрывая за собой калитку.
Митяй кинулся в ее объятья. Слезы горечи хлынули из его глаз. Слезы несправедливости и досады, они словно проливной дождь застили глаза и омывали разрумянившееся от работы лицо. Пока Митька сидел и обнимал свои ноги обеими руками, упершись лбом в коленки, хныкал и изредка наблюдал как Мать, неподалёку от входа в шалаш, расстелила платок, в который был, завернут Митькин обед. С таким аппетитом, он не ел никогда. Даже пирожки с капустой и луком, пролетели за милую душу. Навернув, казалось двойную порцию он ощущал себя голодным.