Жили-были муж и жена. И было у них три сына. Двое умные, а третий дурак…
Так бы начиналась сказка. Но на этом сходство со сказкой и кончается.
Все было так да не все так.
Замуж вышла Ксанка по залету. Сама не знала, от кого забеременела. Их компания постоянно менялась, и кто подарил ей юркого сперматозоида, сумевшего зацепиться где-то там внутри и начать расти, она даже вычислить не смогла. Но когда начало тошнить, поняла, что срочно нужно принимать меры. Оглядевшись вокруг, поняла, что лучшим мужем ей сможет стать сын местной интеллигентши-библиотекарши инженер Аркашка. С очками в минус пять, с впалой грудью, вечно шаркающей походкой, с едва пробившимися усиками над верхней прыщавой губой – он был достойным кандидатом на роль супруга.
Ксанка подкараулила Аркашку вечером, когда он возвращался из библиотеки, разыграла перед ним целый спектакль, со слезами рассказала душещипательную историю о котенке, который якобы не может выбраться из придомового подвала, и повела за собой, как бычка на веревочке, туда, где всегда собиралась их компания. Но в тот день на местном стадионе был футбол, и все друзья Ксанки унеслись болеть за заводскую команду. А уж завалить Аркашку на старый продавленный многочисленными телами диван было делом техники. Конечно, парень сначала никак не мог взять в толк, почему Ксанка вместо розыска котенка вдруг резко присела на подозрительно пятнистое ложе и поманила его рукой. Он все рвался на поиски пушистика, но под решительным натиском девушки быстро сдался.
Через неделю Ксанка явилась домой к библиотекарше и, утирая слезы от запиханного в нос лука, призналась мамаше, что ее сын Аркадий сделал ей ребеночка, так что надо бы окончить дело миром, а равно – свадьбой. Библиотекарша заохала, заахала, всплеснула руками, приложила к глазам кружевной платочек, и дело завертелось.
Жить молодые стали со свекровью, у той квартирка была хоть и маленькая, но двухкомнатная. Молодой муж сразу же после свадьбы окружил Ксанку заботой, по утрам начал было подавать ей чай с печеньем в постель, но быстро понял, что вкусы жены изменились, и ей хочется то соленых огурцов, то моченых яблок, и на этом нормальные завтраки прекратились.
Через семь месяцев, на исходе зимы, Ксанка родила сына. Был он довольно крупным, так что соврать, что родился недоношенным, не получилось. Был громкий скандал, свекровь, вышедшая к тому времени на пенсию и уже купившая коляску и мечтавшая о прогулках с внуком, собрала нехитрые пожитки и уехала к сестре в деревню. Аркашке же Ксанка ночью в перерывах между поцелуями и ласками поведала историю о том, что надругался над ней неизвестный насильник, в милицию ей идти было стыдно, в их маленьком городке история быстро бы разнеслась по округе. А Аркашку она приметила давно, нравился он ей очень, вот и притулилась она к нему. А признаться в надругательстве не смогла, опять же из-за стыда. Аркадий простил Ксанку быстро и ребенка, которого назвали Эдиком, записал на себя. Вскоре ему предложили работу в другом городе, и супруги с сыном уехали.
На новом месте все сложилось как нельзя лучше. И квартиру дали, правда, в деревянном бараке и с печным отоплением, но просторную, двухкомнатную. Ксанка на работу устраиваться не спешила, сына нянчила. И вскоре поняла, что снова беременна. Тут уж она честь по чести сразу же оповестила мужа и стала ждать родов. Второй сын, названый в честь отца мужа Степаном, родился слабенький, квелый, часто болел, о том, чтобы отдать его в ясли, не было и речи. И Ксанке поневоле приходилось крутиться, как белка в колесе. Она все тащила на себе: готовка, уборка, стирка, глажка, кормление детей, купание, поликлиника. Почти идеальной женой Ксанка стала.
Только тоска стала ее заедать. Аркадий приходил с работы сильно уставший, ел и сразу же падал на кровать, засыпал. Даже крик младенца его не донимал. Ксанка пыталась что-то ему рассказывать, когда он хлебал жидкий супчик, – о детях, о соседках, но понимала, что слова ее не доходят до мужа, он машинально кивает, а сам уже клюет носом. И сколько ни старалась она ночами приласкать, разбудить благоверного – не могла, он только мычал и отворачивался, еще крепче засыпая.
А тут и подоспела ее любофф. Так про себя она и называла то, что стало с ней происходить. Ежедневно гуляя во дворе с детьми, стала замечать, что дворник-таджик поглядывает заинтересованно на ее округлившуюся после вторых родов фигуру. Возраст его угадать Ксанка не могла, с одинаковым результатом можно было дать ему и двадцать, и пятьдесят лет, кто их, таджиков, разберет. Говорил он по-русски плохо, только языком одобрительно цокал при виде Ксанки да лопотал что-то по-своему, заглядывая в коляску с маленьким Степкой. Старший сын Ксанки уже давно топал самостоятельно, был смел и драчлив, другие мамаши, завидев его, старались заблаговременно увести своих отпрысков в другой угол двора, иначе в песочнице тут же поднимался дружный плач: то игрушку Эдик отберет, то ударит кого или укусит, то песком в глаза бросит.
И как-то один из обиженных им детей дал притеснителю сдачу, да такую, что тот заорал громким басом на весь двор, а потом бросился на землю и впал в жуткую истерику. Ксанка никак не могла его успокоить. И тут ей на помощь пришел дворник. Он подхватил Эдика на руки и спросил:
- Куда, хозяйка?
Ксанка указала рукой на подъезд и покатила коляску со Степаном следом за таджиком.
Дома мужчина уложил бьющегося в припадке Эдика на диван и вдруг резко ударил того по лицу. Наступила тишина. Мальчик удивленно глядел на взрослых.
- Спать. Спать! – сказал мужчина и уже тихонько провел ладонью по лицу ребенка.
Эдик икнул и закрыл глаза. Раздалось ровное сопение.
Ксанка спросила:
- Что это вы сделали? Как это он так сразу уснул?
- Чай дашь, хозяйка? – не отвечая на вопрос и хитро посверкивая глазами, сказал таджик.
Но до чая дело не дошло. Ксанка все поняла даже раньше, чем дворник протянул к ней руки. Она сама сбросила платье и, откинув покрывало на супружеской кровати, нырнула туда, словно рыбка. Таджик оказался очень умелым любовником. Женщина позабыла обо всем на свете, ее тело со стоном и счастьем принимало никогда не виданную ею до селе такую страстную мужскую ласку. Благо дети спали почему-то очень долго и не требовали ее внимания. Да, Аркашка и в подметки не годился этому нерусскому мужику!
Когда синие сумерки вползли в комнату, Ксанка очнулась. Таджик стоял возле кровати и натягивал штаны.
- Как хоть зовут тебя? – спросила Ксанка.
- Анзур. Завтра еще буду, - обернувшись, ответил дворник. – Да?
Ксанка сладко потянулась:
- Да! Я в окно махну, приходи!
И все завертелось. И как только ушлые соседки не просекли их отношений - одному дьяволу известно. По утрам Анзур наскоро выметал двор, то и дело поглядывая на окна второго этажа в ожидании условного сигнала. Как только рука Ксанки появлялась в форточке, мужчина тут же убирал метлу в кладовку и спешил по лестнице в жаркие объятия своей зазнобы. С детьми Ксанка управлялась быстро: она поила их маковым отваром, чтобы спали и не мешали заниматься сладким прожиганием жизни. Анзур никогда ничего не ел и не пил у Ксанки, сразу после любовных утех он натягивал штаны и уходил, привычно бросая:
- Завтра, да!
Новая беременность застала Ксанку врасплох. С мужем она уже и забыла, когда занималась сексом. Да и после пылких утех Анзура ей вовсе не хотелось получать свои пять минут «счастья» от мужа.
Вечером, наспех приготовив нехитрый ужин и уложив неизменно теперь сонных детей, она дождалась мужа и подала ему чай с травкой, возбуждающей мужскую силу.
Аркадий спешно захлебнув варево, лег в кровать и хотел привычно провалиться в сон, но Ксанка, боясь, что усталость мужа пересилит и поэтому, даже не приняв душ, быстро юркнула к нему под бочок. Растормошила, зацеловала, возбудила. Через пять минут Аркадий уснул сном честно выполнившего свой долг мужа. Ксанка брезгливо сползла с кровати и ушла в ванную. Там ее вырвало.
Вскоре ее встречи с Анзуром прекратились, тот экстренно уехал на родину к семье, на прощание даже не сказав и пары слов своей недолгой пассии.
Хотя чувствовала себя Ксанка относительно хорошо, но задолго до предполагаемых родов она начала жаловаться Аркадию на постоянное недомогание. Ей нужно было во что бы то ни стало лечь в районную больницу якобы на сохранение, чтобы потом уверить мужа в недоношенности ребенка. Аркадий, которому надоело слушать ее непрерывные стоны и жалобы, вызвал мать, чтобы та осталась с детьми, а Ксанку отправил в больницу. На прощание сказал, что приезжать часто не сможет, работа есть работа.
Третий сын родился ночью. Акушерка, принимая ребенка, похвалила:
- Ай, какой крепыш! Да смуглый какой! В отца, небось?
У Ксанки все внутри оборвалось. Все пропало, не поверит светловолосый и голубоглазый Аркадий в то, что ребенок его! И куда ей тогда с тремя детьми деваться?
Наутро приехал муж, привез вещи на выписку. Первым делом он прошел в кабинет к врачу, чтобы узнать об особенностях ухода за недоношенным ребенком в условиях их небольшого городка. Вышел оттуда Аркадий взбешенным. Даже не проведав супругу, уехал домой.
Домой Ксанка добиралась сама. Сынок был тяжеленький, да еще одеяло привез супруг ватное, так что кулек вышел объемным, жутко неудобным, то и дело пытающимся выскользнуть из рук женщины. На двух автобусах добравшись до городка, Ксанка кое-как доплелась до дома. На звонок никто не открыл, а ключей от квартиры у нее не было. Она постучала в двери напротив. Открыла седая бабка Вера, которая порой оставалась с детьми Ксанки, когда той нужно было срочно сбегать в магазин. Увидев на пороге молодую соседку, бабка Вера осуждающе покачала головой, но в квартиру впустила. Бросив сверток с сыном на диван, Ксанка без сил опустилась рядом.
- Где мои? – устало спросила она у бабки.
- Уехали. Свекровь забрала Степку к себе, Эдика определили на круглосуточное в ясли, а Аркашка теперь живет в заводском общежитии. Погоди, сейчас ключи тебе дам, - с этими словами она заковыляла в прихожую и вскоре вернулась со связкой ключей. - Держи. Сказал, пусть живет со своими...- она грязно выругалась. - На развод подаст сам, так сказал. Денег тебе оставил немного, на первое время…Ну, ты, девонька и учудила! Покажи хоть сыночка, погляжу, в кого он такой. Говорят, Анзура привечала.
Ксанка вяло махнула рукой:
- Какая вам, блин, разница, на кого похож! Мой, и весь сказ. А что мне, молодухе, загибаться тут в ожидании, пока муж внимание обратит?! Ему, кроме работы, ничего не надо! А я любви хочу!
И она зарыдала. Слезы были для нее облегчением: квартиру и немного денег ей Аркадий оставил, жить есть где, сам ушел, Степку свекровь увезла.
Вот только с Эдиком получалась проблема. Он в последнее время стал потихоньку от родителей изводить тщедушного Степку, то больно щипая его, то пиная ногами, стараясь попасть в промежность или по ребрам, ломал любимые мальчиком игрушки, съедал купленные для младшенького фрукты. Он все больше напоминал злого волчонка, повадки становились похожими. Теперь та же участь, скорее всего, ожидала и родившегося младенца. Тут только глаза да глазки!
Женщина взяла ключи от квартиры, подняла с дивана тяжелый кулек с сыном и вышла вон. Бабка Вера только головой покачала.
Дома, скинув сапоги и пройдя в комнату, Ксанка охнула. Мебели не было! Стояла только Степкина кроватка и дряхлая раскладушка. Постельное белье сиротливой стопкой лежало на подоконнике. Рядом валялось несколько купюр синеватого цвета.
Пройдя в кухню, Ксанка увидела на колченогом табурете свою любимую кружку, тарелку с ложкой и маленькую голубую кастрюльку, в которой она всегда варила манную кашу для детей. Ни буфета, ни стола, ни холодильника! На плите стоял закопченный чайник, невесть как попавший сюда. Раньше они пользовались никелированным чайником со свистком. Куда все делось?
Ксанка опять постучала в соседскую дверь с одним вопросом: где мебель? Бабка Вера поджала губы:
- Свекровь перед отъездом срочно все раздала, распродала, пока ты в больнице лежала. Сказала, не заслужила ты. А Аркашка и не спорил. Вот так-то, девонька, за любовь свою теперь расплачивайся! – и она хихикнула в кулачок.
- Да пошли вы все! – в сердцах крикнула Ксанка, повернулась и вбежала в свою квартиру. Вовремя – сынок издал трубный голос, требуя еды.
- Ну что же, надо жить, - сказала самой себе Ксанка. – Сама во всем виновата. А все-таки какая сладкая была любофф! – и она, зажмурившись, потянулась всем телом.