1993 год. Взятие

 Танки били по Белому дому с моста. Глухие удары напоминали кувалду. Казалось, что в здание загоняют гвозди-сотку. Дополнительным, оркестровым оформлением, звучала пулеметная и автоматная стрельба, перемежавшаяся щелчками СВД. Работали снайперы.  Мы расположились со стороны Дружниковской улицы за углом дома – четыре любознательных местных жителя и я, по зову души. Шальные пули лупили по деревьям, сбивая листву, рикошетили от асфальта. Было страшно и радостно от чувства присутствия на пике Истории, куда тебя занесла судьба. Пожилая женщина в халате и куртке вышла во двор погулять с собакой. Собака сделала свои дела, и принялась обнюхивать кусты, не обращая внимания на грохот. Мой сосед по виду алкоголик со стажем, крикнул ей: «Мать, давай чеши домой – тут стреляют! - А потом, повернувшись ко мне, добавил. – Не бликуй очками, журналист, хочешь снайперскую пулю словить?». Я снял очки, которые, одевал в крайних случаях, и выглянул за угол дома. Родчельская улица была пуста. Пуста, да не совсем –метрах в тридцати от нашего укрытия лежали два подстреленных пацана лет 16-17, а в конце улицы стоял БТР, по виду 70-ка, из башни которого молотил пулемет. Один из пацанов был еще жив, он время от времени поднимал руку и звал на помощь. Какой-то господин в тренировочном костюме, появившийся невесть откуда, стал захлебываясь слюной кричать, что разденется голым и побежит вытаскивать пацанов, но не побежал. Тогда мой сосед, подняв руки над головой, направился к лежащим мальчикам. В нескольких метрах от него пули выбили из асфальта искры. Человек не остановился, а только выше поднял руки. Поравнявшись с телами, он нагнулся, пощупал пульс на шее каждого, потом выпрямился и жестом показал, что оба мертвы. Я перебежал двор, чтобы быть ближе к БТР и рассмотреть его, но наткнулся на человека, который с вытаращенными глазами шел прямо на меня. Он был явно невменяем. – «Хочешь посмотреть, как разнесли мою квартиру?» - спросил он и тут же рассказал, что пытался подбить из окна своей квартиры БТР. – «Чем?!» - Удивился я. – «Коктейлем Молотова! Я открыл окно, кинул две бутылки и тут снайперы из мэрии стали по мне стрелять. Я упал на пол и пополз в ванную, схватив жену и ребенка. Минут через 20 мы выглянули наружу – от мебели ничего не осталось - все в щепки!» - Мы поднялись на четвертый этаж, и я увидел, что делают пули калибра 7.62, когда роем залетают в квартиру. Ободранные обои, рваные шторы, искалеченная мебель и при этом нетронутый телевизор. Видно пули пощадили его в надежде на оправдание. Я вернулся вниз на улицу. Грохот орудий перемешивался с беспорядочными очередями и одиночными выстрелами. Двор и примыкавшая к нему улица были пусты до блеска. Пригибаясь, рискуя быть подстреленным БТР, я пересек улицу и очутился у стены стадиона. Ноги мои бежали сами собой, каблуки ботинок стучали, как сердца. Простреливаемый участок остался позади. Я сходу врезался в толпу гражданских и военных, и остановился. Знакомых по журналистскому цеху не было никого. Какие-то люди, называвшие себя медицинскими работниками, собрали летучий отряд для оказания первой помощи раненым, какие-то солдаты с автоматами, невесть откуда получавшие команды куда-то бежать и стрелять, какие-то офицеры милиции тоже с оружием, какие-то представители районной власти и просто зеваки. Все «это» говорило, курило, шумело, колыхалось и даже истерило. Солдаты получили приказ по рации и побежали вперед. – «В чем дело?» - спросил я у одного, снимавшего на бегу с плеча РПГ-7, он махнул рукой – «БМП без опознавательных знаков видишь? Приказано подбить!» - «Кем приказано?» - Не унимался я. – Солдат не ответил и, выскочив из кустарника на открытый пятачок, упал на колено и стал целиться в бронемашину. Двое солдат и я, чуть отстав, с интересом наблюдали, что будет. Вдруг БМП словно очнулась от сна, она дернулась всей массой и уставила на нас пушку. – «А-а-а…» - закричал целившийся солдат и выстрелил в небо. Сноп синего огня полыхнул из трубы за его спиной. Мы бросились бежать обратно. Шаги громом отдавались в сердце и в голову – бум-бум-бум. Вот и спасительный угол стены, мы спасены! Однако выстрела вдогонку так и не последовало. И, слава Богу, иначе бы нас разнесло в клочья. В кустах лежал труп пожилого мужчины с аккуратной дыркой во лбу. Снайперская пуля. Рядом валялась сумка с газетами и термосом. Я вдруг вспомнил его. Прошлым вечером он собрал отряд молодежи, человек 15, и проводил курс молодого бойца, включая ходьбу строевым шагом. Куда делась молодежь – неизвестно, а он был мертвый. Ненужная и преждевременная смерть… зачем? Я оставил солдат рассматривать труп, а сам вышел к площадке, где скопились врачи. Машины «скорой» увозили раненных и убитых – какие-то добровольцы выносили их  на турникетах со стороны стадиона. Неожиданно улица наполнилась войсками. Солдаты и офицеры выглядели непривычно – все высокие, мощные, в штурмовой защите, в шлемах с оружием, которое я до той поры никогда не видел. Милиционеры, находившиеся рядом, облегченно вздохнули – «Вот и «Альфа» прибыла, теперь капец войне!» Вместе с группой «Альфа» подошли два БТР и черная правительственная машина, из которой вышел высокий плотный человек с круглым лицом. Он был одет в синий костюм и белую рубашку, ветер развевал его синий галстук. Это был личный охранник Ельцина – Александр Коржаков. Несколько секунд он оглядывался, словно оценивал ситуацию, потом махнул рукой – «Начинаем!». Бойцы «Альфы», прикрываясь фронтально щитами,  пошли за БТР к Горбатому мосту, оттуда перебежками бросились к дверям здания. Через некоторое время по милицейским рациям прошло сообщение, что «Альфа» взяла и зачищает первый этаж». Затем последовало: «второй», «третий»… Я все еще пребывал на площадке, куда приносили раненых и убитых. Мимо четыре бойца пронесли на турникете офицера. Он лежал лицом вниз, руки беспомощно болтались. В куртке на его спине зияла дыра. – «Что с ним, ранен?» - Спросил кто-то рядом. – «Двухсотый» - Ответил солдат. И мне показалось, что слово «двухсотый» он произнес как-то особенно, по-военному быстро – «вхсот…». Тогда это слово для гражданского уха было еще в диковинку и не все его понимали.  Это была первая военная смерть, открывшая впоследствии счет многим подобным смертям на моей памяти.