Интересные времена растворяются в свежей алой глазури карнавальной маски дерзкого акробата, что из года в год жонглирует резными венецианскими кинжалами под окнами дворцов семи торговых родов с летающими флагманами и ручными бестиями на расшитых парчой и жемчугом гербах, и растекаются по геометрическим флаконам красочными каллиграфическими чернилами для причудливых письменных наборов с перьями павлинов, фениксов и бурых лебедей. Они - это яркость фресок на романских сводах заброшенного храма, обратившегося в склеп для избравших пищей освящённое вино вампиров-мучеников, и врождённые татуировки головоломок, криптограмм и алхимических символов на прохладно-оливковой лягушачьей коже; магические драгоценности за прилавком передвижного фургона нелюдимого черноволосого юноши, чьё лицо отражается вороньим клювом даже в самом дешёвом и грязном из зеркал, и огненные цветы рукотворных фейерверков, распускающиеся в ночных небесах над воздушным портом точно разноцветный пожар, большой взрыв и парад планет. Там в угловой французской кондитерской возвышаются праздничные торты в форме каравелл и рыцарских замков, а живые куклы на лесках-нитях щедро насыпают в узнаваемые пакетики миндальные пирожные со вкусами «змеиное жало», «ноябрь» и «бродячий цирк», а мальчишки влюблены в бесчестное братство наёмных убийц с эбонитово-чёрными знамёнами, татуировками на ладонях и ритуальной привычкой таскать в кармане ржавый железный крест.
Интересные времена поют переплетающимися в ведический кельтский узор из крапивы и дикой магнолии голосами златокудрых лесных нимф, что играючи перепрыгивают через горькие сердоликовые костры, и стучат барабанной дробью стеклянного дождя по мозаичным аллеям висячих садов султана, укрытых от ревнивых поцелуев раскалённого солнечного диска шёлковыми покрывалами теней лимонных деревьев и тяжёлых каскадов заморских орхидей. Они - это морозно-синяя мелодия песенного заклятия, что в неравной битве со скукой извлекает из резного клавесина бледноликий зимний колдун, и лай породистых борзых, подгоняющих колесницу кровавого карнавала царской охоты по следам последнего единорога; звон дуэльных клинков, в авантюрной комедии плаща и шпаги незаконно скрещённых на заднем дворе тайной полиции, и плеск имбирного эля в деревянных кружках, крепко стиснутых в мозолистых пальцах укрытых подпаленными миртовыми плащами вольных стрелков; всем известная старая сказка о свадебном пире солнца и луны и свист тростниковой свирели, оброненной заигравшимся сатиром в дубовой роще. Там алхимия философского камня передаётся из уст в уста наряду с секретом смешения воды и огня в единой колбе и взаимными метаморфозами ртути, соболиного меха, осколков пёстрых жемчужин неправильной формы и ячменных зёрен, а сигнальный взмах веера, расписанного акварельными веточками цветущей вишни, ловит, навострив уши, опальный лисий князь, опоясанный двумя самурайскими мечами.
Интересные времена пахнут пряной пустынной пылью и оловянными искрами, рвущимися из-под стёртых копыт мустангов степного воинства, что топчут пёструю парчу христианского мира под оглушающий вой ритуальных медных труб, и благоухают хризантемами тишины, разлитой в стенах заброшенного китайского храма, где колонны вырезаны из цельного коралла и нефрита, рогатая крыша царапает небеса, а из бамбуковых рощ доносятся легенды журавлиного клана. Они - это мускус сливочной кожи жертв безумного парфюмера, одержимого идеей о совершенных духах, и эфир замурованного в бочки из мореного дуба электрически-зелёного византийского огня; нотки горького миндаля, пронизывающие самоцветы фамильных колец папского семейства и фальшивое обещание рождества, припорошившее корицей и кардамоном пряничный домик ведьмы; тягучий аромат вьющихся роз леденцового цвета, смертоносными зарослями окруживших старинную башню уснувшего мёртвым сном готического замка и благовония-мозаики на маскарадах тысячи островов. Там тибетские монахи ткут из секретов стихии земли хмельной драконий туман, а ветер приносит с далёкого юга витражный запах умирающего города пряностей и искусств, где на раскалённых углях беззакония танцует республика художников, писателей, поэтов, ювелиров, циркачей, скульпторов, актёров, танцоров, музыкантов и заклинателей огня.
Интересные времена горчат на губах фруктовым послевкусием терпкой кастильской сангрии, смешанной в разрисованных мифологическими гравюрами бронзовых чашах с дольками красных апельсинов и прозрачных от нектара августовских яблок, и щекочут язык самоцветной пыльцой вспыльчивых, опасных фей в одеяниях из стрекозиных крыльев, расшитых сверкающими каплями утренней росы, узорных листьях плащей и зачарованных шлемах размером с напёрсток или шляпку жёлудя. Они - это коричневый сахар в ямайском роме желтоглазого шамана вуду, в чьих узловатых пальцах дрожат угольные ритуальные символы и тройные узлы просёлочных дорог, и остатки золотого света, небесным явлением сошедшего на землю каплями вкуса пряного яичного десерта, летнего рассвета и вина из одуванчиков; разведённая в грозовой туче и дождевой воде кровь отставшего от товарищей охотника за молниями и горы зернистой лососиной икры на завтраке грозного уссурийского царя; густой ежевичный сок в церемониальном кубке на празднике звездопада затерянного княжества разумных соколов и кленовая карамель на рассыпчатых портовых вафлях, столь же голландских, как банковские векселя и бесценные поля тюльпанов. Там Локи целует своих простуженных детей обмазанными желчью губами, поддерживая в их волосах осеннюю рыжину, а озёрная королева театров разливает по чашкам ароматный Эрл Грэй.
Интересные времена ощущаются как серебрящаяся в мерцающем звёздном свете мягкая шерсть крылатого волка, чьи глаза похожи на неогранённые изумруды, а сновидения сшиты из холодной стали, вереска и пушистой россыпи снега, и греют тонкую кожу пальцев шершавым пергаментом чертежей гениального творца артефактов, что смастерил смотрящие сквозь века янтарные телескопы, компас цыганского барона и ритуальные браслеты в виде гремучих кобр. Они - это жёсткая хрупкость кораллового кладбища для затонувших сокровищ нахальных флибустьеров, продавших душу карибскому морю ещё в своём первом плавании под легендарным чёрным флагом, и острая, обжигающе-холодная чешуя двухцветного александритового дракона, затаившегося в густой лакричной темноте пещер; нервное тепло сложенных вместе ладоней знаков восточного зодиака, объединившихся в возрождающееся вновь и вновь воинское братство, и усыпанные формулами и диаграммами васильково-лимонные оконные стёкла в закрытой академии наук с мраморными дверными ручками и коврами в виде шахматных досок. Там краплёная колода карт ласкает руку рельефными миниатюрами мастей из граната и обсидиана, расползаясь по венам запрещёнными заклинаниями азартных игр, а Самайн, Мабон, Лугнасад, Литу, Бельтайн, Остару, Имболк и Йоль узнаёшь в лицо, прикоснувшись к традиционным декорациям.