Глава 15.
На станцию назначения приехали поздно. Ночью. Поезд, который должен был прибыть в половине двенадцатого дня «немного» опоздал. Последние стыки на рельсах колеса купейного вагона отсчитывали на конечной станции в половине одиннадцатого ночи...
— Ничего себе опоздание. Что делать дальше будем? — выйдя из вагона, спросил он у Татьяны. Ему показалось, что когда он вышел из вагона, то в лицо пахнуло морозцем. Но это только показалось. На улице на самом деле было сравнительно тепло.
— Возьмем такси, и в гостиницу. К брату уже завтра поедешь. Все равно, даже если мы и найдем больницу, никто нас туда не пустит.
Татьяна была права. На небольшой привокзальной площади было немало народу — понятно, все «высыпали» из фирменного поезда. И ни одной машины с шашечками. Хотя, очередь стояла человек двадцать.
— Приехали, — в сердцах сказал Караваев, взяв небольшой чемодан и рюкзак. — Ладно, пойдем к очереди, спросим, где тут у них гостиница.
Татьяна хмыкнула, но не возражала, пошла за Караваевым.
Подошли к разномастно одетым мужчинам: одни были в пиджаках, а кто и в теплой национальной одежде.
— Мужики, а где здесь гостиница? Далеко до нее? — спросил Караваев.
— А нету у нас гостиницы, — тут же ответил один из мужчин.
— Как нет? — удивленно пробормотал Караваев.
— В ремонте «Центральная». А больше — нету. Остальные теперь называются по-другому, по-местному, — сказал узкоглазый мужчина, посасывая сигарету без фильтра. — По-нашему они называются, — произнес он, и что-то сказал еще, на непонятном, видно своем языке.
— И далеко до тех, которые называются так, как вы сказали?
— Да нет, у нас все близко, но я не из этого города, и не знаю где. Может, и близко. Мужики, а вы не знаете?
Толпа отрицательно закивала головами. Практически все произнесли только три слова по-русски — «может и близко». Все остальное пробалагурили, широко улыбаясь Караваеву и Татьяне, что-то на своем языке.
«Чукчи, и есть чукчи. Как и якуты, — подумал Караваев. — Все для них близко. Земли под снегами немеряно, вот все им и близко».
Он чувствовал себя здесь неуютно, но перед Татьяной держался спокойно, как и подобало мужчине.
— Ничего, Таня, найдем где переночевать. Не в стылом же вокзале, на деревянных лавках, — сказал он.
— И то, правда, — поддакнул подошедший к толпе «местный» житель. Был он молод, опрятно одет, с дипломатом, хотя немного толстоват для своего возраста. — Можете у меня остановиться, пока что. Вижу, не тутошние вы. Вот за мной скоро приедут. У меня в гостевом доме и переночуете. Это за двадцать километров отсюда. А завтра я утром сюда буду ехать, назад привезу.
— Ехай, — предложил Караваеву узкоглазый.
— Полчаса, и на месте, — даже не взглянув на узкоглазого в национальной одежде, которую Караваев назвал бы «тулупом», продолжал тот, что был с дипломатом. А за ночлег всего сто пятьдесят рублей, да за дорогу — полтинник с лица. Меня зовут Юрий Юрьевич. А вас? — Поинтересовался.
— Меня Федор Иванович, — сказал Караваев. — А это...
— Таня, — проговорила Татьяна, чуть улыбнувшись местному крутому якуту, предложившему нам ночлег.
— Да ты ехай, ехай, у него-то хорошо, — произнес пожилой узкоглазый мужичок, который был чуть на подпитии. Я был там, и не раз. У Юрия все поделом. Много держит. И магазин, и гостиница... У него даже ночью кафе работает. Всегда можно стаканчик-другой опрокинуть... Не боись, на шашлыки вас не порежет, — мужичок беззубо рассмеялся. — ему это ни к чему. Оленей знаешь, сколько у него... О-о-о!!! Много. Не пересчитать...
— Иди по снегу, Федор, — бросил толстячок, видно расхожую здесь фразу. — Балагуришь не зная что... Не о том речь, — бросил Юрий Юрьевич. — Вы согласны у меня в гостевом доме переночевать? Цены не ломовые. Так, за постель... Ее постирать надо, высушить, мелкие издержки... Сами понимаете, этот бизнес мне много не приносит, но все же...
Странно было слышать от этого человека подобное, да и далековато от города, но отказаться было бы действительно странно. Все равно, где перекемарить, и деньги вообще, бросовые, копейки... Как раз и машина подошла. Караваев взглянул на Татьяну. Женщина кивнула, что согласна.
Сели в старенький уазик.
— Как доехал, Коля? — спросил узкоглазый у парня-водителя. Этот был косая сажень в плечах и с европейским типом лица.
— Да нормально, Юрий Юрьевич. — Дорога так себе, воды много, но можно проехать. Наводнение, которое обещали, пронесло стороной...
— Ладно, ехай, — коротко бросил Юрий Юрьевич, когда все уселись.
Машина заурчала. Тронулась с места.
— И чего в наши края? — спросил предприниматель, повернувшись спереди.
— Брат где-то здесь у вас обморозился, — коротко ответил Караваев.
— А, это понятно, бывает. Особенно с приезжими...
— Так в жару. У вас же здесь тоже жарко. Ну, не морозы же под пятьдесят, — сказал Караваев.
— Оно-то так, тепло, — сказал Юрий Юрьевич. — Значит, он в леднике был. А туда без провожатого только неумехи да неместные прутся. Дураки... Двадцать шесть с минусом там и летом, и зимой... Котловинка такая интересная есть у нас. Говорят знатоки, анормальная...
— Вы хотели сказать аномальная? — переспросил Караваев предпринимателя.
— Вот именно, она самая, — улыбнулся предприниматель. — Вам туда соваться не советую. Даже если кто и предложит...
— Ды мы и не собираемся, — ответила за Караваева Татьяна.
— Мне брата в больнице проведать, да, может, забрать домой, — добавил Караваев. —
— Ну, ну, — пробормотал Юрий Юрьевич и замолчал. Может быть, задремал, хотя это было бы удивительно задремать на подобной дороге. Правда, предприниматель до самого конца больше не проронил ни слова.
...До городка доехали не через полчаса, как обещал якут, а через час с лишним. Караваев даже удивлялся, как водитель разбирается в сплошной темени да в, практически, бездорожье. Но машину Николай вел уверенно.
...Весь городок, куда они приехали, ощетинился редкими заборчиками. Где из низкой сетки-рабицы, а где и из дощечек от ящиков. Так, домов тридцать. Может, чуть больше — поди, разбери в темноте.
— Вот здесь и переночуете, — улыбающийся якут показал на небольшой деревянный сарайчик. Иначе «гостевой дом» назвать было нельзя. — Сейчас Николай ключи принесет, да подтопит. Ну, спокойной ночи. Я разбужу утром, если проспите... Вам-то тяжело после Европы привыкать к нашему местному времени... Но... Значит, как и договорились, сто пятьдесят рублей, и сто за дорогу.
— Вам сейчас?
— Желательно, — даже не моргнув глазом, сказал якут.
Караваев полез в карман, выудил две сотенные купюры и пять десяток монетами, протянул толстячку, который тут же пересчитав, положил в толстенный кошелек.
— Деньги любят счет. Это одно, а второе, как написали когда-то давно Ильф и Петров, «деньги вперед». Вы, конечно, не обижайтесь, но бизнес есть бизнес...
Сказал, и ушел.
...Вошли внутрь домика. Узкий — двум людям не разойтись, коридор, четверо дверей, видимо от комнат. Как Николай по нему прошел? Но прошел.
— Вы по отдельности, или вместе? — спросил Николай, открывая одну из комнат.
— Вместе, — ответил Караваев за двоих. Татьяна не возражала.
— Значит, в эту. Эта самая теплая. Я сейчас чуть поддам тепла, и через десять минут здесь будет «Ташкент». Проходите, — Николай отодвинулся от двери, — располагайтесь.
Комнатушка, вернее, клетушка три на четыре, стул, и даже не было намека на кровать. Вместо нее на полу были набросаны, скорее всего, оленьи шкуры. В стену вбиты несколько гвоздей...
Караваев хмыкнул, но ничего не сказал Николаю. А что он мог ожидать в Якутии в, может, и Богом забытой глубинке? Царские хоромы? Все лучше, чем на улице или на железнодорожном вокзале на деревянных скамьях, стоящих цементном полу утра ждать...
* * *
В эту ночь Караваев долго ворочался на шкурах: почему-то боялся, что его загрызут если не клопы, то нападет какая-то другая нечисть, или подхватит какой-то заразы. Хотя шкуры, на удивление, были чистыми и сравнительно мягкими. Долго не спала и Татьяна, хотя молчала. Ворочалась рядом, но молчала. А он... Даже не предложил ей, так сказать, погреться...
За окном, вернее за какой-то полупрозрачной шторой шумел ветер. Лучше бы шел дождь. Хотя, какой здесь дождь в мороз?
Караваев «утонул» во сне только под утро. Утонул, чтобы почти сразу «вынырнуть» из него. Он некоим образом снова оказался в лесу, у двери той же хатенки, где над ним вершили суд. Оглянулся.
Жижа теперь была мрачная, застывшая, скукожившаяся. Ни всплеска из нее, ни вспененного бурунца. Хотя она была такая же огромная, грозная, но, как показалось Караваеву, очень старая, дряхлая.
«Видно и для нее настал срок Ухода. Отработала свое. Что же придет тебе на замену?» — подумал Караваев, поглядывая на жижу и вспоминая ее былую мощь и прыткость...
Жижа молчала, не отвечая на его призывы откликнуться.
И халупка, у которой стоял сейчас Караваев, накренилась, перекособочилась невмеру так, что, казалось, вот-вот и упадет или если Караваев коснется ее, рассыплется в прах.
Караваев почувствовал здесь себя еще неуютнее, когда увидел, что за задней частью избы не стало нескольких столетних сосен. Некто неизвестный оставил от них только пеньки. Все это Караваев увидел, когда прошел на задник избы.
«Кто же это за время моего отсутствия здесь поупражнялся?» — опять подумал Караваев, возвращаясь к висящей на одной петле двери.
Открыл. Вошел внутрь. И сразу оказался в огромном светлом помещении чем-то напомнившим ему то ли приемный покой больницы, то ли огромную операционную. Скорее всего, это была операционная.
Караваев разглядывал это небольшое, невесть откуда взявшееся здесь в помещение и вдруг ощутил, что за ним будто бы кто-то незримо наблюдает. Да нет, пристально изучает. Показалось, что даже мозги «зачесались».
Прошла минута или две с того времени, как Караваев вошел в избу и попал в эту огромную светлую комнату. Сначала кроме ощущения «взгляда» Караваев ничего не чувствовал. А потом его начали преследовать желудочные колики. Не сильные, но вполне ощутимые. А потом в ушах пошел «комариный» писк. Скорее всего ушные раковины или барабанные перепонки, подстраивались под определенный сигнал. Караваев не был силен в медицине, но все равно, мог отличить простую, пусть и огромную комнату, от операционной. Хотя, при чем здесь множество шкур? На стенах, на полу... Правда, на потолке шкур не было. А была лишь огромная бестеневая операционная лампа.
Спустя еще минуту в ушах «зазвенело» сильнее. Подобный звон он слышал не раз, когда проходил мимо столбов линий электропередач. А потом начали «бить барабаны».
Караваеву захотелось бежать отсюда сломя голову, но как не искал он дверь в этой комнате, не находил. Словно его взяли и замуровали.
Зазывный барабанный бой резко оборвался и Караваев увидел то, чего он все время боялся: одетого в белый операционный халат, с марлевой повязкой на лице... хирурга... Да нет, это был... узкоглазый толстячок. Он готовился разделать его, Караваева, на шашлык для других приезжих... И он стал выкладывать рядом со столом, на котором лежал, связанный по рукам и ногам Караваев, какие-то блестящие предметы. Все острые, страшные... И они громко стучали металлом о металл...
* * *
От ужаса дальнейших «операционных» процедур Караваева спас громкий стук в дверь. Пришел Николай, чтобы сообщить, что хозяин скоро будет ехать.
Караваев вскочил со шкур как ошпаренный. И тут же пришел в себя. В комнате было темно, но не настолько, чтобы ничего не различить — сквозь небольшое окошко несмело пробирались утренние сумерки.
Осмотрелся. Тишина почти задавила его, хотя и тут же успокоила. Ее прервал более смелый стук в дверь, из-за которой послышался голос Николая, водителя толстячка:
— Просыпайтесь, скоро в дорогу.
Караваев, путаясь в шкурах, подошел к двери, приоткрыл:
— Спасибо, Коля, поблагодарил водителя. Сейчас встаем.
* * *
Человек по своей натуре ищет выгоду со всего. Караваев убедился в этом еще раз, когда проснулся от стука и голоса Николая. Татьяна спала и не слышала ничего. Караваев решил не будить ее — пусть поспит пару лишних минут. Умаялась в дороге, бедняга.
Вышел на улицу. Утро как утро, но все равно не такое, как в Лесногорске. Прохлада приятно охватила тело. Николай, подняв капот, копался в машине. Юрий Юрьевич тоже уже был на ногах. Заметив щурившегося на солнце Караваева, подошел.
— Доброе утро. Ну что, выспались? — спросил он, хитро улыбаясь. — Как на шкурах? Хорошо? Вы не бойтесь, они у нас почти что стерильные. Каждому посетителю новые стелим, а после него эти убираем и на просушку, да на дезинфекцию. Чтобы ни-ни. Сами понимаете.
«Могли бы вечером об этом сказать, — подумал Караваев, — полночи мучился...» Подумал и, подняв на толстячка глаза, ответил:
— Доброе, спасибо.
Толстячок хитро улыбнулся.
Караваев убедился «о выгоде» еще раз, когда Юрий Юрьевич предложил:
— Наша столовая и кафе уже открыты, так что можете идти завтракать. Там не дорого. Рублей по сто с человека за плотный завтрак. Только не рассиживайтесь. В город я еду, — толстячок взглянул на часы, — через пятьдесят пять минут. Так что время у вас еще есть...