Убаюкивающе стучат колеса, в такт им позвякивает ложечка в стакане с латунным подстаканником, неспешно льётся разговор. Кроме меня в купе еще двое мужчин, они возвращаются из командировки. Я устраиваюсь в уголочке, молча внемлю их беседе, мыслями опережая движение скорого поезда.
В череде многих путешествий последних пяти лет это внеплановое, особенное. Я снова еду к маме, и сегодня все мысли о ней. На коленях у меня рукоделие, острая иголка легко скользит в тонкой ткани. Червь сомнения поселился в моей душе, гложет и сверлит – права ли я, верны ли мои действия? Может, ещё не пришло время? Память же – удивительная штука – тут же достает из глубин сознания картинку.
Начало июня. Ты, мама, склонившись над столом, аккуратными стежками шьёшь распашонку – для ребёнка, который родится через несколько дней. Этот малыш – я, восьмое дитя в нашей семье. Твои проворные руки не знают усталости, и к моему рождению уже будет готово всё необходимое. Конечно же, я не могла это видеть, но с самых первых мгновений я всегда чувствовала твою любовь и заботу. Поэтому больше не рассуждаю, а коротаю время в пути за шитьём.
В свете пристанционных фонарей поблескивает в моих пальцах иголка, ровной дорожкой стелется шов. Память высвечивает всё новые и новые картинки из детства.
Я еще совсем маленькая. Все свои печали и огорчения я легко излечиваю, взобравшись к тебе, мама, на колени. Опускаю ладошку за пазуху и, словно напрямую из души, черпаю тепло твоей бесконечной любви.
Стежок, ещё стежок. Мне лет шесть, и я снова болею. Ты, мама, сильными и горячими руками массируешь мои воспалённые коленки, прикладываешь тёплые компрессы из отваров трав, постепенно боль успокаивается, и я засыпаю.
Новый стежок и очередной эпизод из далёкого детства. Мне семь лет, и мы едем с тобой, мама, в гости к бабушке. Это целое путешествие. Сначала на поезде до Волгограда, потом на другом до Саратова, там пару дней гостим у папиной сестры, и далее – на настоящем теплоходе несколько дней по Волге. Медленно движется огромное судно, меняется пейзаж по берегам, остаются позади большие города и маленькие посёлки. Мы стоим с тобой у борта, внизу плещется мутно-зелёная волжская вода, в руках у меня бумажный фунтик с карамельками-подушечками, и ты рассказываешь мне о своём несладком довоенно-военном детстве.
Ещё стежок, ещё картинка. Ты стоишь на коленях у проруби, полощешь бельё. Твои пальцы покраснели, но движения рук быстрые, а на лице отрешённое спокойствие. Позднее в доме появится настоящее чудо – стиральная машина с центрифугой, подарок Ларисы, и стирка станет намного проще и комфортней.
И снова стежок. Быстро мелькают в твоих пальцах вязальные спицы, и вот за пару дней готовы для меня особенные варежки с высокими, почти до локтей, манжетами – теперь снег не попадает мне в рукава. До сих пор чувствую это тепло на запястьях…
Новая картинка. Вдруг перестал работать ламповый радиоприёмник-магнитола. Отец повздыхал – нужно везти в райцентр в ремонт. Не раздумывая, ты, мама, сняла заднюю крышку и карандашом начала «шурудить» в его внутренностях. И чудо произошло, приёмник ожил. Вот тогда тебе и было присвоено звание «Келдыш»*, а все процессы починки чего бы то ни было в нашей семье теперь так и называются – «келдышить».
Иголка быстро двигается в моих пальцах, а мысли улетают далеко-далеко…
Мама, ты, ещё молодая и стройная, легко движешься по тропинке, я едва успеваю за тобой. Мы едем покупать мне «приданое» к школе. И вот первого сентября я гордо шагаю в сопровождении всей семьи в первый класс: нарядная, с большим белым бантом, в белом передничке на форменном платье цвета горького шоколада, несу пахнущий морозной горчинкой букет разноцветных астр и самый красивый белый портфель, выбранный, мама, тобой.
Ещё стежок, ещё одна история. Раннее утро, к нам в дом стучится молоденькая женщина – цыганка, на руках у неё крохотная, месяцев двух, дочка и тяжёлая сумка. Девушка предлагает нам купить у неё какие-то вещи, при этом каждое движение ей даётся с большим трудом. Объясняет, что муж бьёт и заставляет зарабатывать деньги. Ни секунды не раздумывая, ты, мама, предлагаешь ей оставить на время малышку у нас и налегке пройти по соседям. Цыганка с сумкой ушла, девочка осталась у нас. «Ничего, – сказала ты мне – если она вдруг не вернётся за малышкой, мы её воспитаем, как свою родную». Через час девушка вернулась – взволнованная, счастливая и с пустой сумкой. Так у нас появилась подруга-цыганка.
Игла делает ещё несколько стежков. Ты неожиданно овдовела в пятьдесят два года. Мы с тобой остались вдвоём, старшие дети к этому времени уже разъехались. Я видела, насколько тяжело ты переживала папину смерть, как сложно тебе было в эти годы. А через пару лет наступит мой черёд «улетать из гнезда», а ты, мама, останешься совсем одна…
Я заканчиваю десятый класс, сдаю первый выпускной экзамен. Ты провожаешь меня в школу, и так взволнованно блестят твои глаза – только б у меня всё было хорошо. И ещё эпизод. Мы выбираем для меня наряд на выпускной вечер. Шелковое платье нежно-розового цвета великолепно, но меня смущает его высокая цена. И сегодня я слышу твои слова: «Были бы мы, а деньги заработаем. У меня никогда такого красивого платья не было – пусть будет у тебя»…
Еще стежок. Ты провожаешь меня в Москву, в академию. Собран немудрённый чемодан: пара-тройка платьев, стопка учебников и деньги – все, что у тебя на тот момент были, до копеечки. И снова твоё напутствие: «Учись, дочка, мне война не дала».
Я – студентка. И как бы ни была великолепна жизнь в столице, при любом удобном случае душа рвётся домой. На ноябрьские праздники я приехала к тебе, на день твоего рождения. Ты, смущаясь и долго подбирая слова, рассказываешь, что к тебе сватается дядя Иван. Он тоже овдовел, дети – наши ровесники – также разъехались по городам и весям. «Как ты думаешь, дочка»? И с высоты своей юношеской кочки я, семнадцатилетняя пигалица, не задумываясь, задала тебе, мама, встречный вопрос: «Тебе – в твоём возрасте – замуж»? «Да, пожалуй, ты права» – ответила ты и никогда больше к этому разговору не возвращалась.
Тянется длинная белая нитка, ровной дорожкой ложится строчка по белой ткани.
Ты у нас в гостях и особо никуда не торопишься. Вдруг в одночасье настойчиво: «Купите билет, нужно ехать домой». Уговоры бессильны, делать нечего – покупаем билет, провожаем на поезд. В купе уже разместился попутчик – афроамериканец, ни бельмеса не понимающий по-русски. У тебя смятение: «Я с этим чудом никуда не поеду». Радуюсь: «Давай сдадим билет и вернёмся домой». «Нет, – решаешь ты, – еду!». Провожаем, волнуемся, как доедешь? Через неделю получаем от тебя письмо, пишешь, что доехала отлично, с парнем познакомились, подружились, обменялись адресами, и он ждёт тебя в гости в Колорадо.
Еще стежок. Неожиданно удачно сложились обстоятельства, и мы на машине всей семьёй отправляемся к тебе. Выезжаем в ночь, инкогнито, готовим сюрприз. Дорога дальняя, часов в девять утра потихоньку подруливаем к дому. Ты нас встречаешь на крыльце: «А я во сне видела, что вы приедете». Кипят на плите ароматные щи, высится на столе горка пушистых, с пылу-с жару, самых вкусных на свете, пирожков.
Стучат колёса, поезд делает нечастые короткие остановки, а иголка – новые стежки. А в моей памяти всплывают всё новые и новые эпизоды. Куча-мала внуков у тебя на летних каникулах, разношёрстная и разновозрастная, с дружбой и детской враждой, с любовью и обидами, с нежностью и капризами. И в этой ватаге не только свои, родные по крови внуки, но и дети наших друзей, не имеющих бабушек. Твоей деятельной любви хватает на всех…
Однажды ты спросила, что подарить мне на день рождения. Вы с папой уже сделали мне самый важный подарок – мою жизнь, в полной семье, в окружении братьев и сестёр.
Не спится. Ближе к утру моя станция, пустынный перрон, одинокое такси. В кромешной темноте с фонариком в руке меня встречает Валя.
- Как мама?
- Спит…
Я наклоняюсь над тобой, целую уставшее от болезни лицо, глажу руки, просвечивающие, словно пергамент, сеткой сосудов. «Мамочка, я приехала, ты узнала меня?» – и твои пальцы нежно сжали мои. Я проведу этот день рядом с тобой, буду рассказывать тебе обо всём, вглядываясь в твоё лицо. И вспоминать, вспоминать, вспоминать… А руки автоматически будут прокладывать всё новые и новые стежки.
Ты очень редко хвалила нас, гораздо чаще приводила в пример достижения других. Высока была планка, которой ты измеряла наши успехи. Наверное, ждала от нас бОльшего, и наши техникумы-институты-академии, руководящие должности, высокие посты казались тебе совсем несерьёзными. Ты часто бывала резка в суждениях, обыкновенно мудра, рачительна, деятельна. Нам казалось, что ты всегда будешь такой, что ты – вечная. Как воздух, как вода, как сама жизнь.
Ах, как же мы ошибались. Не уберегли мы тебя, не предусмотрели беды, и ты заболела. Серьёзно, надолго. Но какой благословенной оказалась для наших душ твоя, мама, немочь. Как вернула и собрала она нас под родную крышу, как сплотила и как сдружила до сего момента наш большой, но разрозненный клан. Даже в слабости своей ты проявила удивительную силу и мудрость. Вот уж поистине – не было бы счастья, когда б несчастье не подсобило. Всевышний дал нам целых пять лет на излечение собственных душ.
Помню, как вдохновило тебя наше решение строить дом на старом поместье у речки. Как разгладились морщинки, посветлело и помолодело твоё лицо и вернулось желание жить. Порой сомневалась, иногда откровенно не верила, пока не увидела залитый фундамент и завезённые стройматериалы. Как радовалась ты каждому дню в новом доме, выходила гулять, инспектировала огород. И как коротка была эта радость…
Восемь месяцев, как ты совсем слегла. Восемь месяцев обратного отсчёта. Время неумолимо, у каждого из нас есть свой срок. Нам остаётся только смириться и отпустить тебя. Ты уходишь днём под читаемую мной на исход души молитву, в последний момент вдруг широко раскрываешь глаза и ясно смотришь на меня, оглядываешь пространство твоей нежно-розовой светёлки, будто хочешь запомнить и проститься…
Я дошиваю для тебя твой последний земной наряд.
В последний раз ты встречаешь нас, собравшихся со всех концов страны своих поседевших детей, взрослых внуков и возмужавших правнуков. Ты лежишь в белом облаке савана – вдруг постройневшая, и лицо твоё строго и умиротворённо…
– И жила она, аки птица: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы, а Отец наш Небесный кормит их, – звучат над тобой прощальные слова священника.
На двенадцатый день ты придешь ко мне, чтобы утешить и сказать: «Не плачь обо мне. Посмотри, какая я теперь стала!» и Белой Голубкой растворишься прозрачным облачком в безбрежной синеве неба…
* Мстислав Всеволодович Келдыш— советский учёный в области прикладной математики и механики, крупный организатор советской науки, один из идеологов советской космической программы.
Фото автора