От недосыпа раскалывалась голова. Она опять взглянула на часы. Автобус к школе подадут через двадцать минут, но на него уже не успеть. Вера со стыдом почувствовала облегчение. Всю ночь она только и могла думать, что о предстоящих похоронах, уговаривая себя пойти, но в душе надеясь, что их не выпустят из полиции до утра. Увидеть Стаса мертвым, обложенным цветами, с бумажным венчиком на лбу... Даже мысль невыносима! Ведь они сидели за одной партой в последнее время. Может это она его «сглазила»? Вот и у Олеси теперь неприятности. Вера посмотрела на Ивана на соседнем стуле. И ему лучше держаться от нее подальше. Сегодняшняя ночь тому подтверждением.
Иван вопросительно вглядывался в дежурного полицейского напротив. Тот в конце концов поднялся из-за стола и, попросив ждать в допросной, вышел.
— Слушай, я не пойму, нас сейчас отпустят? — недоумевал Иван.
Вера пожала плечами.
— Хорошо иметь такого отца...
Вера отвернулась. Много он знает, хорошо или плохо. Меньше всего ей хотелось пользоваться такими привилегиями. Она и так со всех сторон на особом положении. В школе, еще с младших классов, ее отца называли «Верочкин папа». А после того, как он добился ремонта актового зала за счет администрации, подарил несколько компьютеров библиотеке и помог найти спонсора для завершения начатого еще в девяностые строительства спортивного корпуса, директриса со слезами на глазах благодарила его на линейке первого сентября, представляя всем не иначе, как «наш благодетель». После этого Вера серьезно задумалась, не поменять ли ей школу. Отчего-то ее мучил стыд. Она налегала на учебу, лишь бы только ни у кого и мысли не возникло, что ей ставят хорошие оценки в счет будущих бонусов, которые предоставит их школе отец. А потом она заболела и попала в особую касту детей, которым позволено почти все. Но сегодня Вера поняла, что даже она недооценивала влиятельности своего отца. Эдуард Рудольфович Лиц — в прошлом заштатный юрист, при новой администрации дослужился до должности личного помощника мэра. Он слыл принципиальным и неподкупным. Чего только стоил тот факт, что он с семьей до сих пор «ютится» в пятикомнатной квартире, а не проживает в личном особняке в районе «Поля чудес». Хотя скромность отца всегда казалась Вере напускной, фальшивой. Она хорошо знала его несдержанный характер и все чаще замечала, как из-под маски бескорыстного благодетеля прорывается кто-то другой, хищный и расчетливый.
Вернулся дежурный и вежливо позвал на выход. Вера и Иван прошли тем же коридором, что и накануне, только теперь никто не подгонял и не заламывал рук. У окошка регистрации дожидался отец. Вера узнала его со спины. Рядом переминался незнакомый полицейский с ее щенком в руках. Он тут же сунул его Вере и быстро удалился. Отец оглянулся, скребнув Веру взглядом глубоко разочарованного, а заметив рядом Ивана, еще сильнее насупился и как-то странно дернул подбородком.
— Эдуард Рудольфович, вы уж извините, — из коридора напротив показался другой полицейский, — такого беспредела никто не ожидал, — он протянул руку для пожатия, здороваясь. — Пока разобрались… Вам с женой, вероятно, пришлось поволноваться. Может быть, все-таки пройдем в мой кабинет?
— Сколько задержанных? — холодно поинтересовался Эдуард Рудольфович.
— Вось… эээ… Шестеро. Один едва совершеннолетний. Младшему двенадцать. С ума посходили, ей богу!
— Не буду отнимать ваше время.
— Уж простите за недоразумение. Молодые люди, — обратился полицейский к Вере, — с вами обращались достойно? Уверен, что подобное не повторится. Какой щенок замечательный, лупоглазый, — он поскреб Зоркого двумя пальцами между ушами.
Вера почувствовала, как кровь приливает к щекам. Иван с интересом разглядывал ее отца.
……
Под ногами хрустело битое стекло. Вокруг все белое, должно быть, ночью шел снег, прикрывший следы вчерашнего безумия. Вера оглянулась на здание полиции. На зеленом фасаде в нескольких местах чернели следы поджогов. Разбитые окна на первом этаже успели прикрыть листами фанеры. В воздухе все еще стоял запах жженой резины, но перевернутый «Уазик» уже убрали.
На стоянке дожидался одинокий «Лексус» отца.
— Тебя подвезти? — обратилась Вера к Ивану.
— Я очень тороплюсь, — ответил за него Эдуард Рудольфович.
— Да не, я сам дойду, — кивнул Иван. — Спасибо.
«Лексус» пискнул, послышался щелчок замка. Хлопнула дверца.
Вере хотелось сказать что-то еще, извиниться, но мысли путались. Щенок в руках елозил, пытаясь вырваться.
— Зоркий, наверно, голодный, — Иван наклонился и поцеловал ее в щеку. — Ты его покорми, как вернёшься домой.
Он накинул капюшон — шапка, видно, потерялась — и, сунув руки в карманы и чуть ссутулившись, быстро зашагал прочь.
……
Отец вел машину и молчал. Так молчал, что лучше бы кричал, но Веру больше ни за что не ругали и практически не наказывали. И даже ночь, проведенная в полицейском участке, не стала поводом отчитать ее.
— Мы выгуливали собаку, а тут такое… — начала Вера, чувствуя, что все-таки должна объяснится.
— Это что за парень? — отец въедливо посмотрел на нее.
— Знакомый… из школы. Уже выпустился.
— Где учится?
— Не знаю.
— Ты не знаешь, где учится твой парень?
— Он не мой парень. Просто мы случайно вместе оказались.
Отец уставился на Верну, так что она забеспокоилась, как бы не сбили кого-нибудь.
— Ты хочешь сказать, он участвовал в нападении на дежурную часть?
— Нет! Нет! — замотала головой Вера. — Мы щенка выгуливали вместе.
— На другом конце города?..
— Ну… да.
Она жестом попросила отца следить за дорогой.
— Чтобы я этого парня рядом с тобой больше не видел. Тебе понятно?
Вера отвернулась к окну.
— Слышала меня? Понятно тебе?!
— Отвези меня в церковь Сретения Господня, — вдруг попросила Вера.
— Нет, мне некогда.
— Я должна быть там. Сейчас.
— Тебе там нечего делать, — отрезал отец.
— Пожалуйста. Я должна...
— Никто тебя не осудит, если не придешь, — отец прибавил скорость.
— Нет, я должна, — Вера не сдержалась и заплакала, чувствуя себя ужасно виноватой, будто всю ночь занималась чем-то постыдным.
Отец резко сбавил скорость и свернул на перекрестке, в противоположную от дома сторону.
……
Мама обняла с порога. Долго прижималась, гладила по щекам, по волосам, помогала раздеваться. Она ни о чем не спрашивала, и Вера была благодарна. От обеда и чая с любимыми сырниками от домработницы Вера отказалась. Взяла подмышку Зоркого и ушла к себе. Мама не отставала, сидела рядом на кровати, пока не поверила, что Вера заснула. Только тогда оставила ее одну.
Вера открыла глаза и уставилась в окно, на усыпанные невесомой белизной лапы елей на перилах террасы. Как тут заснешь? И глаза-то закрыть страшно. Тяжелые образы жирными нефтяными пятнами зачернили нутро, теперь еще долго не отмыться. Захотелось, чтобы мама вернулась, чтобы обняла, чтобы рассказать, какое горе… Прямо у входа в церковь одноклассники с зажжёнными свечами в руках, взглядами в пол, дальше учителя и родственники в трауре. Шуршание бумажных платков, тихое сморкание, всхлипы. Мать Стаса неузнаваемая, с лицом старухи в черном кружевном платке. Она все что-то поправляла у гроба, гладила сына по голове, целовала руки… Его отец застыл рядом, взгляд невидящий, остановившийся, и только уголок рта дергается — нервный тик.
А когда ее не станет, мама с папой — вот так же… Ведь они готовятся. Отец вел себя, будто ему уже все известно, будто все уже пережил. После панихиды разговаривал с родителями Стаса, утешал, что-то обещал, те благодарили. Вера видела, как он украдкой положил две красных пятитысячных бумажки в карман заплаканной, плохо понимающей происходящее матери. Потом о чем-то договаривался с водителем катафалка, кому-то звонил, громко говорил и вызывал срочно быть и помочь. А разве теперь поможешь?
Группа VK - https://vk.com/elena.gusareva
Сайт автора - http://gusareva.wixsite.com/books