Мне приснился сон, что муж меня с детьми (у нас дочка и сын) бросил, значит, и ушёл к поломойке. Ну, так прям реально к поломойке: она мыла машины у нас в автосервисе.
И вот я с этим грузом (разводом и унижением) оказываюсь будто бы на Тибете, высоко-высоко: дышать трудно, ни воздуха, ни зрения, ни слуха. Вокруг голубая дымка, солнечное марево, звон в ушах, бубен в голове.
И вдруг – боковым зрением – замечаю суету у обрыва. Чем зацепило? Одежды на женщине родные, славянские: юбка коричневая, кофта с широкими рукавами голубая, жилетка синяя. Чулки трикотажные хлопковые приспущены, тапочки на прорезиненной подошве просто впились в ступни, изуродованные огромными наростами у большого пальца.
И вроде как свет слепит глаза, и в то же время могу видеть насквозь: волосы у старушки под белым в мелкий цветочек платком заплетены верёвочкой, как на фотографии у прабабушки с Алтая.
- Ты ли это, бабушка?! – вопрошаю восторженно.
Она рукой машет: то ли зовёт, то ли упасть с обрыва боится. Я, что есть силы, замахиваюсь, прорубаю прозрачный пенопласт разреженного воздуха пятернёй и вместе с солнечным столбиком захватываю пояс юбки с накрахмаленным передником.
Радостью заиграли суковатые морщины на лице старушки, и она ответила мне сразу, не дожидаясь главного вопроса:
- А как же, всё это положено так быть!
- Кем положено, баб?
- Кому молишься, тот и положил крест. Ну, да ты особо не тушуйся, кутерьма наша оттого, что не почитаем толком любовь своей родиной, вот и делаем сами себя несчастными. Оттого и хотим, и ищем другого счастья.
- С поломойками? – выпускаю я на вдохе передник.
- Все: и поломойки, и твой вышколенный на долгое супружество милок, и ты сама. Счастьем без любви душа не насытится, да и счастье ли оно? Тут хотя бы участьем порадовать себя. Ты вот чем виновата, смекаешь?
- Не они, значит, одни, а и я тоже?!
- Молодец! О себе говоришь, собой и спасёшься. Подскажу чуток: ты его утром не похвалила, он до тебя не дотронулся, ну, и пошла свистопляска помоечная: она-то – вон она! – с ямочкой на щеке, с восторгом, с пришёпотом, расторопная вся, о помощи просит. Как её без участия оставить?
- Так Николенька ногу расшиб, мы с Машей…- я почему-то оправдываюсь перед горами и дальним взморьем.
- Она без детей, конечно, сильнее, - принимает оправдание бабушка. Потом как взмахнёт широким рукавом:
- Вот и выхватила у тебя соломинку!
Я даже вскрикнула: «Боже!», а она отвернулась к солнечному диску да так и застыла в его сиянии. Смотрю - цветы на её платке к затылку прибились, малиновым букетом заискрились, и вроде как воздуху у меня в груди прибавилось:
- Что же, и это простить?
- Да-а, если бы простить! – восхищается моим словам прабабушка. Пустотные горы засеялись светом и проросли вдруг диковинными садами, и вся картина стала такой, как в детской Библии о райском Эдеме. И удивительно мне: здесь, рядом - покой, милосердие и любовь. И здесь же мы с бабушкой тему эту паскудную перетираем:
- Вот, любуйся, на какую тогда высоту подымет тебя Господь, если простить!- не даёт мне прийти в себя её встревоженный голос.
Но тут звон какой-то бьёт меня в переносицу: «Хватит юродствовать, просыпайся!», и я, злая такая, выкрикиваю свету белому:
- Да что я здесь, одна, на этой высоте, делать буду?
- Других поджидать, вдруг и они сподобятся,- удаляясь уже, как эхо от водопада, журчит бабушкин голос.
- Айда ко мне, поломойки, предатели, пустозвоны! - не унимаюсь я, пучеглазая, оглохшая от собственного крика.
- А вот он и твой грех, вылез-таки наружу! Запомни, внученька, гордецы – это духовные скитальцы. Дорога их к счастью долгая. А ты развяжи тесёмки, выпусти суету из сердца, - делает опять шаг к обрыву бабушка.
- Там пропасть, стой! – машу я ей вырванной из скалы сухой веткой.
- Там, внизу, не пропасть, а долина потерянных. Набегаешься, захочешь прийти в себя, приходи отсидеться, я тебе свежей соломки постелю, - осеняя меня крестом, идёт и идёт по воздуху. Он у неё под ногами уплотняется в облачко, послушное, как тень, размером как раз под её натруженные ноги.
- Это вроде как долговая яма: старые долги раздать, новых набрать, чтоб потуже с жизнью срастись, ближних не позабыть, тогда и небесное приблизится. Само-самошеньки, ты и не заметишь, как.
Хлоп – и отзвенело в переносице: муж будильник выключил.
- Ты что-то кричала…
- Сон приснился.
- Тяжёлый?
- Ты спас меня, - вру растерянно, - спасибо... - и пытаюсь вспомнить, в каком шкафу хранятся старые-старые семейные снимки с Алтая.
- Сегодня оборудование на мойке переустанавливаем, - целует он мою руку.
- В одиннадцать врач приедет. Николеньке ножку смотреть.
- Без меня никак?
- Без тебя никак, милый.
23-25.04.2018 года.