Часовня у дороги
Она была не видна с проезжей части дороги. Вековые оливы надежно прятали часовню от любопытных глаз.
Часовня была очень старая. Черепичная, некогда красная, крыша выцвела, заросла серо-бурым лишайником. Сложенные из дикого камня стены, потрескались, углы осыпались. Выгоревшая до белизны щелястая дверь перекосилась. Но она была не нужна, эта дверь. Ее давно не открывали, повешенный кем-то замок так заржавел, что забыл о своем назначении.
Тихо безлюдно было в этом месте. Тишину нарушало только страстное мычание голубей, да шум ветра в огромных потрескавшихся оливах.
Я часто останавливался возле часовни. Присаживался на древнюю каменную скамью и сидел. Сидел и думал.
Как-то, в очередной раз, я отдыхал на скамье и заметил, что дверь в часовню приоткрыта, а древний, еще старинной ковки засов, валяется на земле. Время сделало свое дело: дверь истлела настолько, что не удержало металл. Может кто-то из любопытства подергал замок и засов вылетел из двери. Кто его знает! Но дверь была приоткрытой и манила своей таинственностью. Я осторожно приподнял край двери и открыл ее. Как положено, дверь отчаянно заскрипела. Скрип отдался зубной болью. Передо мною черный зев. Осторожно спускаюсь по ступенькам. Меня встречает холодный тяжелый воздух, пахнет затхлостью. Свет, ворвавшийся через дверь, осветил убогость часовни. У стены, на столе, стоит деревянное распятие, рядом с алтарем- незажженная свеча, окутанная серой паутиной. И все. Нет ни высохшего цветка, ни огарка свечи, нет и обгорелых спичек. Ничего нет. Нет следов жизни.
Оглядываюсь. На противоположной стене – потускневшая фреска, изображающая Тайную вечерю. Она растворилась в грязи стены и о и том, что происходит можно только догадываться. В полумраке высвечиваются только пятна, которые были лицами. Ничего не вечно.
Неожиданно до меня дошло, что часовня мертва, она заброшена, в ней не проводятся службы, да и одинокий путник сюда давно не заходил. Это помещение давно лишилось религиозного смысла. Такая мысль пронзила мою голову и мне стало не по себе. -Наверх! Быстрее наверх, к солнцу, теплу!
Неожиданный шорох под ногами заставил меня дернуться и перебрать ногами. Мышь! Слава Богу, я не один в этом мрачном помещении.
Роюсь в карманах, нахожу коробок спичек, чиркаю спичкой. Вот он, спасительный огонек, зажигаю свечу. Она трещит, фитиль сопротивляется огню, но, сдавшись, неровно разгорается. По старым, давно не беленым стенам, замелькали тени. Распятие отбросило тень на стену, а паутина задрожала от тепла и накинула свою теневую сетку на другую. Все заколыхалось, ожило. В углу замечаю старый колченогий стул. Беру его, ставлю по середине часовни, сажусь. Боже мой! Как же холодно. Такая стужа, наверное, только в аду. Сажусь на собственные ладони, впиваюсь глазами в ожившую фреску. Свеча, все более разгораясь, делала свое дело. Тайная вечеря преобразилась, казавшиеся безликими пятна, ожили. Христос отрешенно глядит куда-то поверх твоей головы. Остальным тоже нет до тебя никакого дела. Я чувствую себя на чужом пиру. Мне нечего здесь делать.
Будь я человек воцерквленный, так хотя бы перекрестился и, наверное, легче бы стало. Как в ознобе перебираю плечами и уговариваю себя посидеть еще.
Теплый воздух, заполнивший часовню, побудил жизнь в ней. Вот моя знакомая мышь присела у ножки стола, и сверкает черными глазками. По потолку с легким шорохом пронесся кто-то. Это ящерица.
Я, успокоенный, что не все здесь потеряно для земной жизни, рассматриваю фреску, написанную неизвестным, явно не мастером иконописи, художником. Он старательно вырисовывал фигуры сидящих за столом. По ним видно было, что иконописец был не в ладу с анатомией. А вот убранство стола ему удалось гораздо лучше. Явно рассмотрел каравай хлеба, кувшин вина. Что-то вроде миски с маслинами. Что тут скажешь, жизнь она всегда удается лучше, чем бренность. Даже если они и святые.
Неожиданно я почувствовал себя лишним. Мне показалось, что Христос перевел свой отрешенный взгляд на меня и рассматривает меня в упор.
-Кто ты? Если ты верующий преклони колени, перекрестись. Прочитай молитву. Если ты самонадеян и веришь только в свои силы, то нечего тебе здесь делать. Но имей в виду, если я тебе потребуюсь, не проси – не допросишься.
Я оцепенел. Но то ли теплый воздух окончательно отогрел стены часовни, то ли свеча, окончательно разгоревшись осветила маленькое помещение, только лик Христа размяк и он по- другому посмотрел на меня.
-Уходи, человек. Ты рано пришел сюда. Ты еще не готов к разговору с Богом. Уходи человек.
Я понял, что моя аудиенция закончилась и мне пора идти. Идти туда, где свет, тепло, а к нему я всегда успею.
Я задул свечу, кивнул любопытной мышке, все продолжавшей меня рассматривать, и вышел. Выйдя из часовни, я подставил лицо солнцу и в моих закрытых глаза отразился знакомый темный силуэт. Он не отпускал меня. На всякий случай я прочитал «Отче наш», затем прикрыл дверь плотнее, припер запором и, не оглядываясь, пошел прочь.