Идет экзамен по мастерству. Начало экзамена в 11:00. Сейчас 11:30. Нет Максима Воловика, Тихона Корнева, Кирилла Олюшкина, Алексея Сашина, да и второго мастера – Валерии Александровны. Сидим, ждём.
Ксения Чернявская, Алёна Баймяшкина. Володя Стамбула почти засыпает. Зато Андрей Мигачёв сверхактивен. Ощущение, что он здесь главная фигура, а не мастер Наталья Борисовна.
Мы в какой-то «чужой аудитории». Тут стоит рояль. К нему-то и садится Андрей. Играет джаз. Без предисловий, без приветствий. Потом, резко оборвав музыку, говорит:
-Ехал тут недавно в такси. Удивился. Таксист включил не радио Шансон, а джаз. Оказывается среди Московских таксистов есть и такие.
-Всё это хорошо, но вам предстоит писать диплом, - говорит Н.Б., - а вот знаете ли вы, Андрей, что это такое?
-О, да я многим своим приятелям помогал писать дипломы.
-А мне вот, кажется, Андрей, что вы столько не осилите, не усидите на месте.
-Ой, Наталья Борисовна! Я для своей фирмы в Америку каждый месяц такие отчеты пишу.
-Ну, вам, наверное, за это деньги платят.
-Конечно, - говорит Андрей, выделяя это «чно».
-Пойду, покурю, - встаёт Н.Б.
-И я с вами.
После перекура начинается разбор работ.
-Что же вы, Ксения, пишите «плечо» через «ё», вот и «мужичок» тоже.
-Солженицын тоже писал «девчонки» через «ё».
Ох, нам всем палец в рот не клади. Но Н.Б. не подает вида, что чем-то расстроена или недовольна, и продолжает хладнокровный, тщательнейший разбор, как будто, выковыривает мясо из очень-очень костистой рыбы.
-Ким Белов за работу «Девятая аура» получает пятерку. Но пятёрку с большим огорчением.
-Почему с огорчением? – улыбается Ким.
-Потому что Ким способен на большее. Хотя, в общем, сценарий благополучен. Наверное, вас отвлекает ваша работа. Вы перестали радовать нас своим присутствием.
-Да ничего. Вон Маркес написал «Сто лет одиночества», работая.
-Как раз наоборот, Маркес на это время удалился от всего на целый год.
-У меня другие данные, - не уступает Ким.
Зачем мы спорим с мастером? Да ещё по пустякам? Самоутверждаемся?
Приходит Максим. Читает свои «Пять дней из жизни менеджера». Я почти ничего не понимаю, мне страшно. Мне кажется моя работа хуже всех. Да так и есть. Я написал повесть про сельский дом культуры. Это никому неинтересно. Работу Максима разбирают так же подробно, как и остальных. Экзамен идет уже три часа с перерывами.
Наконец приступают к моему «Рождественскому концерту». Пятому или шестому варианту.
-Уже лучше.
И всё. И всё? А можно поконкретнее? Я хочу задать вопрос, но тут у спящего Стамбулы из кармана падет книга формата Foolscap octavo на английском языке. Все забывают обо мне и о моём вопросе. Приветствуют проснувшегося Володю. Меня нет. Даже Ксения смотрит сквозь меня.
I tell ya, Cellophane, Mister Cellophane Should have been my name Mister Cellophane 'Cause you can look right through me Walk right by me and never know I'm there
Эй, вы, люди. Будь я не я, относись так вы ко мне, тому, который не я, я мог бы стать диктатором или маньяком. Замечайте друг друга, даже самых незаметных.
А вчера был день не лучше. В девять я сдавал зачет Е.Э. Чуковской по правоведенью. Но пришел какой-то человек и объявил, что Чуковская в больнице и зачет переносится. В деканате сказала, что Чуковская попала в больницу на два месяца, как минимум, принимать будет другой преподаватель. Плакал мой автомат, другой педагог не знает, что я ходил на все занятия.
В одиннадцать зачет Рыбину по операторскому мастерству. Вся наша группа пришла. Хотя, опять же, на занятиях не было никого. А Рыбин хочет понравиться молодому поколению. Болтает на разные отвлеченные темы, а потом всем ставит зачет. Ну, правильно, нахрена сценаристам операторское искусство. Мир милосерден, а не справедлив. Ну и пускай, коли так.
В час пятнадцать Антонова должна была показывать кино. Но мастер забыла заказать фильм. Да и зачем, всё равно на сеанс пришел я один. Зато в зал зашла девушка из деканата и объявила, что зачет по праву переноситься на завтра. Принимать будет Сидоренко. Возьмите ведомость. А вот если бы я не пришел, узнал бы кто-нибудь из моего курса, что будет зачет? Все бы пропустили, и не получили допуск к экзамену.
А ещё сегодня утром был зачет по телевидению у Т.Н. Парсадановой. И я пришел один. И опять же я на все-то занятия ходил к ней один. И, тем не менее, преподаватель долго не замечала моего присутствия в аудитории.
-Ой, Решетнёв, вы уже здесь? Что ж вы сидите, несите зачетку, я вам поставлю автоматом. Ничего, что я сидел рядом полчаса? Я невидимка? Или это заговор?
«Если в кино кто-то закричит: «Второй ряд горит! Там бочка с порохом!» Вы заметите это. И даже без куриного кудахтанья, Каждый заметен всегда и везде. Конечно, если только этот персонаж не такой Невидимый, незначительный, как я».
А еще я получил стипендию на весь курс. Упорно называю себя общественным кассиром, а не старостой. А группа упорно называет меня старостой. Остальные готовы вообще эту стипендию не получать, лишь бы не стоять в очереди в кассу. Но мне-то она нужна. Да, такой я крохобор. Крохоборище. Но перед тем, как получить деньги в кассе, надо получить ведомость в бухгалтерии. Дружные курсы как делают: один человек получает ведомость, другой занимает очередь в кассу. А я стою в одной очереди, потом поднимаюсь к кассе, а там другая очередь. Вещи это материя. Материя – бытиё-в-себе. Вещи холодны, вязки, враждебны. Ведомость оказывается с ошибкой. Иду опять в бухгалтерию. Получаю новую. Потом снова занимаю очередь в кассу.
Я безразличен жизни. Жизнь безразлична мне. Мимикрирую под московский асфальт, под московские лед и снег.
А на следующий день у меня утренники детском аду. Не в том, детском саду, где я сторожем подрабатываю, а в другом. Там заведующая – подруга нашей заведующей. Молодая, очень красивая, зовут Юлия Вячеславовна. Разводится с мужем. Трое детей. Когда она вообще успела? И как можно разводиться с мужем, когда у вас трое детей?
Юлия Вячеславовна заезжает за мной на машине. На заднем сиденье костюм Деда Мороза. Юлия включает джаз. Музыка это хорошо. Иначе я не знаю что сказать. Юлия мне очень нравится.
Когда я без маски, я никто, меня не замечают. Как только я надел костюм, сделал грим – все хотят переброситься со мной словечком, фотографируются и просят исполнить их желания. Наслаждаюсь вниманием детей и воспитателей. В костюме мокро, жарко, тяжело, но я не хочу заканчивать утренник, мне приятно, что я нужен, что мне рады. Впрочем, рады-то не мне, а Деду Морозу.
Настоящий я не вызываю таких эмоций. Почему? Что во мне не так. Наверное, я уродлив? Фрейд утверждал, что анатомия это судьба. Смотрюсь в зеркало туалета. Стираю грим. Переоделся. Иду искать заведующую, чтобы отдать костюм, ну и гонорар получить.
Дверь в какую-то группу приоткрыта. Юлия Вячеславовна сидит на ковре, играет с детьми. Зимнее солнце заливает всё. А я подглядываю из темноты коридора. Я не хочу нарушать эту гармонию. Прекрасное видение. Это движущаяся картина. Я влюблен мгновенно и глубоко. Хотя, наверное, ещё раньше. Она мне снилась. И там, во сне я ей объяснялся в своих чувствах. Мучительный и приятный сон. Там, во сне я не смог это сделать, и сейчас не смогу. Да и ни к чему. У неё трое детей. Она разводится с мужем. Может, мне просто жаль её? Нет, она красивая, добрая, умная. Она так сидит на ковре… прекраснее, чем русалочка на датском памятнике. Анатомия – это судьба. Но я для неё не существую. Как и для остальных. А если и существую, только как потенциальный Дед Мороз. Я не хочу быть навязчивым. И я не могу различить границы между навязчивостью и ухаживанием.
Я выхожу из темноты. Юлия улыбается мне.
-Подвезти тебя?
Ну, скажи, скажи «Если не трудно», или просто «Да», а может быть даже «Очень хочу сказать «подвези», но не хочу тебя утруждать. Но очень хочу, потому что хочу подольше побыть с тобою рядом. Потому что ты мне снилась. Потому что хочу, чтобы ты поскорее развелась. И ещё, хочу увидеть твоих детей. Понимаю, что сейчас это не уместно и рано. Но я не могу тебе это не сказать. И ещё, ты мне нравишься».
Но так говорить нельзя. Так говорить я не умею.
A human being's made of more than air With all that bulk, you're bound to see him there
Unless that human being next to you Is unimpressive, undistinguished, you know who
Зачет по правоведенью опять перенесли. И я обречен встречать Новый год в Москве один.
«На яблоко бытия давит ничто со всех сторон. А внутри оно изъедено червём абсурда. Яблоко бытия лишь симулякр, от него осталась лишь форма».
Господи, даже это не мои слова. Даже печаль существования я переживаю через других, через их фразы. Все слова придумал не я. Язык придумал не я. Для всего есть готовый алгоритм поведения. Мои поступки собраны из шаблонов, из кусочков жизни других людей. Кто же я-то? Где то, что делает меня мной? Неужели этой основы, сердцевины, индивидуальности не существует?
Ядрён батон, меня, что, вообще, не существует? А кто тогда всё это мыслит? Просто лингвистические конструкции сменяют друг друга, создавая иллюзию личности. Как стать видимым? Перестать быть Мистером Целлофаном? Может, я Дед Мороз?
I hope, I haven't taken too much of your time
© Сергей Решетнев Фото © Ирина Коледова