ГЛАВА ВТОРАЯ
Москва
1610
I
-Никак стучат? – дьяк поспешил к воротам.
-Кого несет ко мне в такую рань?
Сейчас! Сейчас! Сейчас открою! Кто там?
- Не спрашивай! Открой! Да сам и глянь!
- Чу! Быть не может! Ты откуда взялся?
Романов Федор! Федор? Вот те на!
А я уж думал, с дури обознался!
Выходит, жив, здоров?! Вот времена!!!
- А где ж твой пес? Чего он не забрёхал?
Или совсем от старости оглох?
Но дьяк, махнув рукой, опять заохал:
- Какое там оглох, мой пес издох.
- Так ты один?
- Да, вот уж две недели.
- Щенка бы взял!
- Где? Где его мне взять,
когда уж всех собак в округе съели.
Да,- дьяк вздохнул, - о псе ли горевать?
Уж сам едва переставляю ноги,
не ровен час – предстану пред Творцом.
А ты, Никитич, чай, устал с дороги?
Входи скорей, входи скорее в дом!
Не обессудь, живется нынче трудно -
все мужики взялись за топоры,
а потому и на столе так скудно:
чай, а к нему ржаные сухари.
- Все чем богат, - дьяк посмотрел на гостя.
- Немного, но зато от всей души.
Но Федор возразил: - Чай будет после,
а ты мне лучше вкратце расскажи,
что тут у вас в Москве сейчас творится?
Слыхал я, что изменник Салтыков
на царство Владислава, как девицу,
нам сватает?
- Да, Салтыков таков! –
поддакнул дьяк. – Зовет в Москву поляков.
Он этой мыслью сильно увлечен…
Но Федор перебил: - Что, кроме ляхов
уж больше и достойных нет на трон?
- Был Скопин-Шуйский, но его не стало
не так давно, - дьяк грудь перекрестил.
-Достоинств в нем было и впрямь немало,
но Дмитрий Шуйский парня отравил.
- А говорили, что он сам опился
прокисшим идом. Дьяк кивнул: - Был слух,
но пущен был он более для вида
самим царем в зачет всех тех услуг,
что брат ему оказывал в надежде
в наследство власть и трон заполучить.
А тут герой - племянник, царь, как прежде,
уж к брату и не мог благоволить.
А дальше все известно! Скучно, право,
винить в несчастье старое вино.
Когда-то ид мне тоже был по нраву,
уж и не помню даже, как давно.
- А, что же дальше? – Филарет поднялся
из-за стола и подошел к окну.
- Ну, идом долго я не увлекался,
Теперь вот только чай на травках пью.
- Да не о том я, дьяк, чего ты мелешь?
Чай, травы, ид,- да разве я о том?
О пустяках еще сказать успеешь.
Итак, герой отравлен был вином.
Что дальше?
-Ну, а дальше – только беды!
Брат Шуйского собрался, да сбежал
со всей казной, что причиталась шведам
в счет жалованья. Был большой скандал!
Царь без башки тогда чуть не остался.
Вот бы ходил по царству налегке.
Одно спасло, - дьяк хрипло рассмеялся,-
что спрятался от шведов в сундуке.
- Да так ли было все на самом деле?-
гость улыбнулся. - Иль приврать готов?
- Да вот те крест, зря языком не мелем.
Нашел царя боярин Ляпунов.
- А дальше что?
- Что дальше? Ясно! Свалка!
Царь Шуйский по всему не богатырь.
Бояре отходили его скалкой,
а после водворили в монастырь.
Хотели, чтобы сам он согласился
монашество принять, мол, хвор и стар.
Но царь уперся. А чего добился?
Постригли силой! Нынче семь бояр
друг с другом делят шапку Мономаха,-
дьяк перевел на Филарета взгляд,-
все семь на троне, вот какая давка,
Один из них - Иван25 – твой младший брат.
- Об этом знаю, - молвил Федор просто.
Мой крест молиться, а его - царить.
Ну, полно, дьяк, уже довольно поздно.
- А как же чай?
- Ну, потчуй, так и быть!
Они расстались за полночь, как люди,
которым было, что повспоминать,
еще не зная, что уже не будет
возможности им встретиться опять.
II
Митрополит был рад успехам брата.
Он понимал, что власть семи бояр
недолговечна, и к тому ж чревата
интригами. - Бояре спустят пар,-
продолжил он цепочку размышлений,-
____________________________
25Романов Иван Никитич – младший брат Филарета ( Романова Федора Никитича), единственный из четырех братьев, кто пережил опалу Годунова, входил в состав правительства, названного по числу бояр «семибоярщиной».
потратят уйму времени на вздор,
растащат по себе все накопленья,
что чудом уцелели до сих пор.
Потом начнут без всякого успеха
искать царя. Но в них согласья нет.
Брат болен, слаб, он сыну не помеха. –
прикидывал развязку Филарет.
За Владислава будут Салтыковы,
Мстиславские, их многая родня.
Голицына поддержат Ляпуновы26,
дворянство. Кто же будет за меня?
Романовых ветвистое семейство,
бояр немногочисленная часть,
казаки. На казаков понадейся,-
митрополит вздохнул. – Над ними власть
не удержать. Однако, кто им ближе
из нас троих? Конечно, это я –
их патриарх. Я был царем унижен,
гоним. Казаки будут за меня!
А если так, то может быть все складно!
Но надо ждать, наступит схватки срок.
Митрополит себя одернул: - Ладно.
Вот-вот рассвет, вздремнуть, хотя б часок.
Закрыл глаза. Сон, как густая тина,
обвил его усталые чресла.
Ему казалась ночь чрезмерно длинной,
а он поспал всего лишь два часа.
Взглянул, как на столе оплыли свечи,
как солнце заливает неба ширь
и, в ожиданьи предстоящей встречи,
собрался к Марфе с сыном в монастырь.
III
Он знал от дьяка: все у них в порядке,
Иван заботой их не оставлял,
и, хмурые на лбу разгладив складки,
он пред женой в волнении предстал.
-Ой! Это ты?! Нет, быть того не может! –
она к нему всем телом подалась.
- Жив и здоров!? А худ-то как! Как кожа,
_______________________
26Ляпуновы – два брата Прокофий и Захарий, простые рязанские дворяне, активные участники свержения Василия Шуйского и многих событий Смутного времени.
как кожа на лице-то запеклась.
Она рукой щеки его коснулась.
Он вздрогнул: - Вот, а думал, что отвык, -
вдруг все в его душе перевернулось,
и он сглотнул слюну: - Где наш мужик?
- Еще увидишь! А как сердце ныло, -
ей не хотелось ничего скрывать.
- Как без тебя нам было сиротливо.
Он приобнял ее: - Ну, полно, мать.
- Мне говорили, ты в плену обжился,
что служишь Вору, патриархом стал.
- Да, так и было, пока пан Рожинский
случайно Богу душу не отдал.
- Случайностей на свете не бывает.
- Да. Пан был ранен и от ран страдал.
Уж как он боль терпел, о том не знаю,
но был в седле, пока вдруг не упал….
Расшибся сильно…. Лекаря призвали,
но слишком поздно, пан был не жилец,
представился, но ляхи обвинили
в том лекаря, мол, плутовал шельмец,
лечил неверно. Зря оговорили,
Рожинского никто б уже не спас.
А нас – всех пленных, вскорости отбили
у ляхов наши. Вот и весь рассказ.
- Ты натерпелся, вижу, и немало.
Печаль и боль твой наполнят взгляд.
Я чувствую - твоя душа устала.
- Все позади. Я жив, здоров! Я рад!
Как жили вы? Видать не сладко тоже.
- Давай о том не будем говорить.
Кого несчастья делают моложе?
По-разному и нам пришлось пожить.
В Москве, ты знаешь сам, небезопасно:
казаки, шведы, ляхи и шныри
бесчинствуют, ватажничают часто,
от них страдают и монастыри,
и храмы, и конца тому не видно.
- Мы не о том с тобою говорим,
мне тоже за отечество обидно,
но для меня сейчас важнее сын.
Чем занят? Каковы его успехи?
Подрос, окреп? Умом ли возмужал?
Иль все как прежде: игры да утехи.
- Сейчас пришлю, и все узнаешь сам.
IV
Он ждал недолго. Сын явился скоро,
встал у порога. – Что же ты сынок?
- Как мог ты патриархом быть у Вора,
когда он монастырь наш чуть не сжег, -
сын выпалил все на одном дыханьи,
но Филарета не смутил упрек
и он с привычным самообладаньем
проговорил: - Ты уж и сам бы мог
во всем, если б подумал, разобраться.
Не дело сыну на отца пенять.
Кто есть я на земле? Духовный пастырь
и долг мой всюду службу исполнять,
куда бы Провиденье не послало
меня. Ты это понял, наконец?
Давай начнем свидание сначала.
Ну, здравствуй, сын!
- Прости меня, отец!
Сын сделал шаг навстречу к Филарету,
обмяк, уткнулся лбом в отцову грудь.
Они шли долго к этому моменту,
и вот теперь, боясь его спугнуть,
стояли молча.
- Ты в Москву надолго?-
решился сын задать отцу вопрос.
- Не знаю сам. А ты уж не мальчонка,-
он отстранился. – Я гляжу, подрос.
Еще не муж, но полнолетний отрок.
Освоил ли какую из наук,
латынь к примеру?
- Да какой мне прок в ней?
Никто ж ее не ведает вокруг!
- А кто здесь вкруг тебя? А ну, ответь мне!
Не опускай глаза, как шкодник, ниц.
Молчишь. Да, кроме Салтыковой - ведьмы
еще десятка два иль три черниц.
Им не латынь нужна. Нужны лекарства,
примочки, мази, капли да покой.
А твой удел, ты знаешь, править царством,
но царством бестолковой головой
ни завладеть, ни править невозможно.
Кто поумнее, тот и отберет.
- Науки как даются?
- Плохо. Сложно.
-Долби, долби, что еще делать тут?
Где еще можно так уединиться,
осмыслить все, как следует понять?
Ты вырос, все, пора остепениться!
Тебе, сынок, Россией управлять,
надеюсь, в скором времени придется.
- Мне страшно! Нет! Я не смогу, отец!
- Не говори так! Править, мне сдается,
с тобой мы будем вместе, наконец.
Он посмотрел внимательно на сына,
сын - с замираньем сердца - на отца.
- Так будет! И хоть путь к престолу длинный,
но мы с тобой получим два венца.
Получим, Миша, сын, я обещаю,
иначе для чего весь этот путь
мной пройден был? И ты не будь слюнтяем,
расти в себе царя! Не девкой будь,
а мужиком. Ну, что это за плечи?
Не развиты, узки, а икры ног
еще слабей. Ты отрок или птенчик?
Ты больше бегай, больше ешь, сынок.
Насупился! Да, я же не в обиду.
Ты хоть немного закаляй себя,
ведь государем нужно быть и с виду.
Да не сердись ты. Я люблю тебя!
Он обнял сына. - Юн еще, беспечен.
Эх, если б от себя я мог отнять
и дать ему и голову, и плечи…
А вслух сказал: - Беги и кликни мать.
V
Жена возникла будто ниоткуда,
он даже не слыхал ее шагов.
Он горевал, что не случилось чуда,
что сын быть государем не готов.
И не готов душой, и не способен.
- Ну, что молчишь? – спросила вдруг жена.
- Один сапог жмет малость, неудобен,
нога по ягодицу затекла, -
солгал ей Федор, - вот чуть-чуть хромаю.
А Мишка наш заметно повзрослел.
-Ой, Федор, не юли. Тебя я знаю.
Опять изъяны в сыне углядел?
Сдается мне, что слишком ты придирчив.
Не много ль возлагаешь на него?
И так во всю старается мальчишка.
Скажи, чего ты хочешь? Ну, чего?
- Да, что ты, Марфа? Что ты загалдела?
Мне нет охоты ссориться с тобой.
Ты и сама уже понять успела,
что слишком сердоболен сын душой.
Уступчив. Прост. Ну, как он будет править
такой большой, разрушенной страной?
- Но этого нам, Федор, не исправить!
Как будет править? Мы на что с тобой?
Он улыбнулся: - Вот судьба какая!
Я и сейчас мужчина – удалец,
и ты, как и в девицах, боевая,
а сын не в нас! Может не я отец!?
- Как можешь, Федя, ты так сквернословить?
Я не хочу с тобою говорить!
- Ну, извини, позволь мне слово молвить,
чего-то захотелось пошутить.
- Плохая шутка.
- Ты права, плохая.
Ну, мне пора. Был рад увидеть вас.
И Марфа, вдруг прижавшись, обнимая,
как прежде прошептала: - В добрый час.
VI
А вкруг Москвы во всю кипели страсти.
Судьба страны качалась на весах.
Вдруг новость разлетелась в одночасье:
поляки от Кремля в семи верстах.
За этой вестью весть пришла другая
страшнее и безрадостней вдвойне,
что Тушинский Лжедмитрий наступает,
что он вернулся и идет к Москве.
Такой расклад пришелся не по нраву
боярам. Нужно было выбирать,
что делать? И бояре Владислава
решили спешно в государи звать.
- Наш час! – засуетились Салтыковы,
что всем семейством с некоторых пор
служили Польше, и за словом слово
состряпали толковый договор
о передаче трона Владиславу,
раз на Руси достойных трона нет
ни по уму, ни по прямому праву.
Перевелись назад уж сколько лет!
Москва вздохнула: - Бог с ним, с договором!
Как жили, так и дальше будем жить.
Важней другое. Тушинского Вора
теперь полякам выгодней добить –
не отдавать же Вору часть столицы,
когда она уже почти своя!
И Вор бежал, едва успел укрыться
от польско-русских войск и от бояр.
Пришла пора немного отдышаться,
обдумать договор за пунктом пункт.
Кому же отдается в руки царство?
Тут о себе напомнил Сигизмунд.
- России Владиславу слишком много,
такой кусок ему не по зубам,
пусть лучше будет для меня подмогой.
- Россией управлять я буду сам.
Но Сигизмунд топтался под Смоленском,
и что в его творилось голове
предположить никак не мог Жолкевский,27
что сам с семью боярами в Москве
решил вопрос о троне. Дальше – больше,
он этот Салтыковский договор
и поддержал, как представитель Польши,
как гетман.
- Зря король затеял спор!
Но он король, ему перечить трудно,-
и, более, не тратя лишних слов,
Жолкевский убедил всех, (пан был мудры),
отправить к королю на торг послов.
- Кого? Ну, перво-наперво, смутьянов, -
решил поляк, - Кто спит и видит трон?
Голицын? Да! А кто еще? Романов!
_________________
27Жолкевский – польский гетман, выгнавший Лжедмитрия 11 из окрестностей Москвы ,подписавший Салтыковский договор, первоначально одобренный польским королем, о воцарении на русский престол его сына Владислава
Их к королю! Состав послов решен!
VII
А Филарет пришел проведать брата.
И тот ему немедля доложил:
- Ты, Федор, нынче гетманом просватан
главой посольства. Пан так сам решил.
- Я? – Филарет готов был отказаться.-
- Уехать из Москвы и что тогда?
Голицын слаб, он может и поддаться
легко на уговоры короля.
Король наденет шапку Мономаха,
устроится в Москве на много лет
и все, что сплел я – разлетится прахом!?
Не допущу! – воскликнул Филарет.
Он мог бы в разговор вовлечь Ивана,
две головы все лучше, чем одна,
но, поразмыслив, вдруг решил: - Не стану!
На нем и так и сын мой, и жена.
Как опекун Иван вполне надежен,
да и в делах успешен – молодец.
Случись что, он семье моей поможет.
Допустим, я поеду под Смоленск
И скоро возвращусь в Москву, едва ли -
лоб Сигизмунда – крепкая броня.
Пожалуй, надо обсудить детали
посольства с теми, кто здесь без меня,
останется и выступит за сына.
Эх, как бы мне сейчас сгодился дьяк.
Надежный был слуга, слуга старинный,
И ловок, и хитер, и не дурак.
Но он давней меня живет на свете.
уж стар, и хвор, одной молитвой жив.
А, может, вместо дьяка Шереметьев28
послужит мне, освоит тайный шифр.
Мне нужен человек для переписки,
чтобы никто другой прочесть не мог
помимо нас с ним (так не будет риска)
секретный текст, сокрытый между строк.
И Филарет так погрузился в планы
___________________________
28Шереметьев Федор Иванович – сторонник семейства Романовых
и в новую нечаянную мысль,
что даже не услышал зов Ивана:
- Да что такое, Федор? Отзовись!
VIII
- Брат! Что с тобой? Твое лицо пылает!
Зову, зову тебя, а ты молчишь
и взгляд твой непонятно где витает!
Быть может, ты со мной поговоришь?
Да не молчи ты, Федор, ради Бога!
А ты не заболел? Вон как румян!
- Чего удумал! Вот перед дорогой,
сижу, о деле думаю, Иван, -
не сразу брату Филарет ответил.
- И что за дело, если не секрет?
- Как думаешь, боярин Шереметьев
действительно нам предан или нет?
- Пожалуй, предан!
- Можешь поручиться?
- Что ты затеял, Федор, не молчи!
- Боюсь, Иван, я в князе ошибиться.
А ты уймись, над ухом не кричи!
- Я не нарочно, это от волненья.
Когда ты к Сигизмунду едешь в тыл?
Какие мне оставишь порученья?
- Брат, на тебе жена и Михаил.
- Ты ж понимаешь сам, я не об этом!
Другие для меня заданья есть?
- Пойми, Иван, важней задачи нету,
чем сына от опасностей сберечь.
Один он всех Романовых надежда,
поверь мне, близок долгожданный час.
- Я верю тебе, Федор, как и прежде.
- И славно! А мне с глазу бы на глаз
с женой проститься надо пред дорогой.
Пожалуй, после ужина схожу.
А ты, Иван, меня опять растрогал
своим доверьем. Вот что я скажу:
Голицыных и Салтыковых бойся
и близко их к себе не подпускай,
держись особняком и не геройствуй,
а главное, без меры не болтай.
- Да, что же я – ребенок бестолковый?
Умом я, Федор, многих здоровей.
- Я знаю! Но и все ж от Ляпуновых,
держись, Иван, подальше, в стороне.
Они, ты знай, достоинств невысоких
и вознесут, и свергнут ни за грош,
все делают запальчиво, с наскока….
- Но, Федор, да когда же ты поймешь,
что я давно, давно уж не мальчишка?!
- Прости. Прости меня, но я – отец.
- Поверь, и мне не безразличен Мишка.
- Ну, все поговорили и конец.
Зови слугу, пусть стол скорей накроет,
чего-нибудь бы постненького мне…
Вот чрево накормлю сейчас пустое
и попрощаться, брат, пойду к жене.
IX
- Ты? И так поздно? Федор, что случилось?
У Марфы был такой тревожный вид,
что сердце Филарета вдруг забилось:
- Жива душа в ней, только крепко спит,
надежно убаюкана псалмами,
под рясой дремлет. Ну, а только тронь,
как вспыхнет, колыхнется между нами
горячий, обжигающий огонь.
- Да что случилось? Что это за взгляды?
Не понимаю, Федор, что с тобой?
- Да вот невольно вспомнил, как когда-то
ты мне была хорошею женой.
- Но ты ж сюда явился не за этим?
- Чудная ты! Тебя бы разбудить…
Но Марфа вдруг сказала: - Нам ведь, Федя,
своей судьбы теперь не изменить.
Давай оставим прошлое, забудем.
Так будет легче и тебе, и мне.
- Согласен! – он кивнул. – Давай забудем,-
погладив вдруг жену по голове,
прижав к груди. Она не отшатнулась,
не посмотрела чуждо, тяжело,
как прежде, а лишь вяло улыбнулась
и Филарет вздохнул: - Не отлегло,
не отпустило горе ее душу.
И, вправду, ничего уж не вернуть, -
и, отстраняясь, произнес чуть глуше
без озорства: - Мне на рассвете в путь.
- Ты уезжаешь?
- Да, пришел проститься.
- Что за нужда?
- Посольство к королю.
- Я буду, Федор, за тебя молиться.
- Как я прощаний долгих не люблю!
Запомни, брат мой будет вам опорой.
А я живуч, когда-нибудь вернусь.
Но Марфа растревожилась: - Как скоро?
Он погрустнел: - Не скоро, я боюсь.
И пожалел, что так жене ответил.
Но ей необходимо это знать.
- Со мной на связи будет Шереметьев.
Ему, как дьяку, можешь доверять.
- А что же дьяк?
- Он выглядит неважно.
Ты б собралась, наведалась к нему.
И Марфа закивала: - Как же, как же!
И в здравнице его упомяну.
- Ну, уже поздно. Не могу я больше
здесь оставаться.
- Мишеньку позвать?
- Нет! С ним мне расставаться еще горше.
Поговори с ним, Марфа, ты ведь мать.
А мне пора! Пойду. Прощай, пожалуй.
Пусть добывает знанья, сорванец.
Да, и не балуй ты его, не балуй.
Пошел и вдруг услышал: - Пап! Отец!
Он обернулся. Сердце сжалось: - Миша!
Такой родной, а вот не довелось
жить вместе в доме под единой крышей,
а все в монастырях, все время врозь.
- Ты что, уже уходишь?
- Да, так нужно.
- А как же я?- сын был душой открыт.
- Я думал ты сейчас стоишь на службе.
в час исповеди тайной и молитв.
- Ты уезжаешь?
- Да!
- Сейчас? Так поздно?!
Когда вернешься?
- Не могу сказать.
Ты, Михаил, уже почти что взрослый,
почти мужик, жалей и слушай мать.
Он обнял сына, голову погладил.
- Все! Мне пора! Ступай, сынок! Ступай!
Тебе во всем опорой будет дядя,
но ты и сам, смотри, не оплошай.
Х
Он возвращался к брату. Было звездно.
И воздух, что казался днем сырым,
теперь был и холодным, и промозглым,
на улицах московских жгли костры.
Прогорклый дым просачивался в ноздри,
стекал в гортань, удушливо перша.
Спать не хотелось, хоть и было поздно,
предчувствиями полнилась душа….
- Домой вернусь, должно быть, я не скоро,-
беседовал Романов сам с собой.
-Что от Москвы осталось? Китай-город!
Цел потому, что защищен стеной!
Все сейчас здесь. Вся знать в одном букете.
Друзья, враги – водою не разлить,
но всех нужней мне Федор Шереметьев.
Зайду-ка я к нему поговорить.
-Гостей не ждете? - Федор скрипнул дверью.
- Входи, Никитич! Редкий гость! Входи!
Так заглянул или с какой-то целью?
- Спешишь, хозяин! Ишь ты! Погоди!
Приветь меня, да покорми с дороги,
скатерку-самобранку расстели,
попотчуй, а потом уж понемногу
за словом слово и разговори.
- Ну, коли так,- хозяин всполошился,-
сейчас все будет – квас и хлеб, и соль.
- Я пошутил. Я вот зачем явился.
Присядь и меня выслушать, изволь.
Умеешь ли ты, князь, хранить секреты?
Да не юли, а прямо отвечай,
коль не умеешь, так и дела нету,
а коль умеешь, так запоминай.
Митрополит в карман засунул руку,
достал листок бумаги, развернул.
- Здесь тайнопись. Вот так, читай, по кругу,
высчитывая буквы. Ну, смекнул?
Что получилось?
- Ничего. Все слитно.
Не прочитать.
- Так раздели, уважь!
Чуть-чуть подумай! Ну!?
- Это молитва!
-Какая?
- Как какая? «Отче наш»!
Чудно, Никитич! Никакому сыску
двоякий этот текст не прочитать,
- дивился князь. – Выходит, переписку
между собой возможно так слагать,
как требуют того секреты дела?
- Да, - Филарет кивнул, - но в толк возьмет
сокрытый текст лишь человек умелый,
как ты теперь. Мне ж предстоит на год
уехать из Москвы, а, может, на два.
На это время и нужна мне связь.
Надеюсь на тебя. Ты пишешь складно.
Согласен ли служить мне верно, князь?
- Согласен и душой служить, и телом,
во мне найдешь ты верного слугу.
- Слова измерить можно только делом.
- Все сделаю, Никитич, что смогу.
- Ну, вот и славно! Жди моих указов.
Ни с кем о нас с тобою не болтай.
А, если что, пиши в Смоленск мне сразу
и со своим нарочным посылай.
Князь закивал: - Все сделаю, конечно.
- Спрячь тайнопись от всех, не позабудь!
Ну, до свиданья, князь! До новой встречи!
- Прощай, Никитич, добрый тебе путь!
Смоленск
1610
I
- Никак Никитич? Рад тебя увидеть!
Не растрясло в пути?
- Как видишь, нет!
Чего мелькаешь? Тьфу, тебя! Изыди!-
в тон Салтыкову молвил Филарет.
Но тот никак не мог угомониться:
- Мне кажется, что я опять в Москве:
куда не глянь – насупленные лица…
- Не колготись!
- Постой, сдается мне,
что ты с недобрым умыслом приехал,
вот и со мной неласков, грозен взор…
- Устал с дороги. Что стоишь помехой?
Ступай и не мели пустяшный вздор,
престола и отечества Иуда.
Продался за пригоршню пятаков?!
- Не в деньгах дело! Я за Сигизмунда
не из корысти, - взвился Салтыков29.
- Тем оно хуже, коль ты так смекаешь,
а я вот мыслю все наоборот.
- Как так наоборот?
- Потом узнаешь!
Наступит и для этого черед!
- Ой, не темни, Никитич! Трон по праву,
о том уже составлен договор,
принадлежит полякам, Владиславу.
Ты здесь затем, чтобы уладить спор
меж сторонами, меж отцом и сыном!
Уладишь – и хвала тебе, и честь!
Да не лукавь и не ищи причину
для подлости, подумай, время есть!
Он повернулся к Федору спиною:
- Не забывай, ты послан от бояр
не для того, чтоб ссориться со мною.
Побереги для Сигизмунда пар!
II
Король с послами встретился не сразу,
дал время им с дороги отдохнуть,
уверенный, что гости безотказно
ему готовы будут присягнуть.
- Ну, чем я хуже сына Владислава?-
оценивал себя он. - Я умней.
Мне и владеть обширною державой,
а сыну нужно что-то поскромней.
_________________________
29Салтыков Иван Михайлович находился в лагере польского короля под Смоленском и состоял у него на службе
Он юн, открыт, ему нужна защита,
в Москве он без опеки пропадет,
пусть для начала в Речи Посполитой, -
решил король, - окрепнет, подрастет.
И выбрал день и час переговоров.
Все собрались. Расселись за столы.
И, сдерживая свой горячий норов,
митрополит речь начал с похвалы
достойного потомка рода Вазов,
известного в России с давних пор,
а заключил решительным отказом
пересмотреть известный договор
ему в угоду. – Трон предложен сыну,
а не отцу. По правде говоря, -
добавил он, - я должен знать причину
внезапного упорства короля
поднять вопрос, с недавних пор закрытый,
и распалить уже угасший спор.
Вот,- развернул он перед всеми свиток,-
подписанный меж нами договор.
Текст был в Москву представлен Салтыковым,
здесь есть и ваша подпись и печать, -
он посмотрел на короля сурово.
- Вот все, что я был должен вам сказать.
III
Король молчал, но тих он был лишь с виду.
И хоть он глаз на свиток не поднял,
пытаясь скрыть от всех свою обиду,
все поняли, их ждет большой скандал.
Прошла минута, а за ней другая.
Послы переглянулись – ждать иль нет?
А Сигизмунд, потупясь, не мигая,
все думал: - Не сговорчив Филарет.
- Похоже, Салтыковы были правы,
святитель этот только с виду прост.
Слыхал я, что за ним дурная слава
о злоключеньях тянется, как хвост.
Пал при Борисе, встал при самозванцах,
не просто встал, возвысился, взлетел.
Зря я в досужих слухах сомневался
и верить им отчасти не хотел,-
оценивал король митрополита.
- Придется торговаться с ним всерьез.
Все остальные люди - просто свита,
и с ними сговориться – не вопрос.
- Я выслушал приветственное слово, -
в конце концов, промолвил Сигизмунд,-
мы можем в договор добавить новый,
всего один, но очень важный пункт.
Все напряглись, застыли в ожиданье,
предчувствуя, что быть большой грозе.
- Мой сын получит трон по завещанью,
когда я буду почивать в Бозе.
А до свершенья этого событья, -
король вдруг встал, - я буду королем
всей Польши и еще, как победитель,
я буду русским венчанным царем.
- Эк, хватанул! – Романов усмехнулся.
Король и царь! В короне и в венце!
Но сделал вид, что чем-то поперхнулся,
изобразив смиренье на лице.
Король спросил: - Кто высказаться хочет?
Митрополит, прошу вас выступать.
- Из нас никто здесь не уполномочен
другого договора заключать.
Я сожалею, - Федор был печален,-
но мы б могли продолжить разговор
о Владиславе, о его венчанье.
Король вскипел: - Оставим этот спор.
Мне неприятны ваши возраженья!
Не будем в препирательства вступать.
Когда свое измените решенье,
то через Салтыкова дайте знать.
IV
Король ушел в дурном расположенье.
Всем стало ясно, это не к добру
- Зачем нам с Польшей снова осложненья?-
взвыл Салтыков. - Я договор порву,
сложу другой, он будет много лучше.
Чем хуже Владислава Сигизмунд?
- Молчи, Иуда! Ты меня послушай, -
встал Филарет. – Не распаляйся тут.
И с Владиславом все не так уж гладко.
Да что с тобой об этом говорить.
Их королевич должен для порядка
по-нашему, по-русски грудь крестить,
а не по-римски. Это-то ты понял?
Иль сам забыл как надо? Вот, учу!
Не будет на Руси сидеть католик.
Я никогда того не допущу!
- Они и мы - одной Христовой веры.
Не задавайся сильно, Филарет!
Да ты и сам был не всегда примерным.
Кем был Лжедмитрий Первый? Помнишь? Нет?
Вот то-то! – Салтыков хихикнул нервно.
- Да то ж был самозванец, а не царь!
- А кто его признал одним из первых?
- Твой батька! Он и был тот пономарь,
что всем трезвонил: - Дмитрий – царь законный.
- Поклеп! Неправда!
- Перестань блажить!
Ты поживи с мое, пень бестолковый,
потом красиво будешь говорить.
Иван струхнул, попятился: - Я в шутку.
Уж и нельзя с тобою пошутить.
- Оставь другому эти прибаутки
и прочь ступай. Сколь раз тебе твердить?
- Иди, иди, - очнулся вдруг Голицын,-
дай отдохнуть до завтрашнего дня.
- И я пойду, мне надо помолиться,
а вы тут потолкуйте без меня.
Ну, вот теперь все совершенно ясно,-
невесело подумал Филарет,-
что я сюда приехал не напрасно,
трудней задачи не решал я, нет.
V
Шли дни, недели. Ели, спали, пили
без дружбы с королем и без вражды.
Послам казалось, что о них забыли,
что в них король не чувствует нужды.
Но как-то утром дверь в дом отворилась
и перед ними вырос Салтыков:
- Король, вам всем оказывая милость,
зовет к себе. Сказал и был таков.
Хорошей встречи это не сулило.
- Знать, быть беде, - подумал Филарет,
и сердце под лопаткою заныло.
- Зачем мы королю нужны чуть свет?
Предчувствие его не обмануло.
Прождав под дверью долгих два часа
приема в окруженьи караула,
лакей позвал: - Прошу вас, господа…
Король посольство встретил нелюбезно,
не встал навстречу, сесть не предложил,
лишь произнес: - Мне жаль столь бесполезно
растраченного времени и сил.
Отныне я надеждами не скован.
Известно ль вам о том, что день назад
народные дружины Ляпунова
вошли в Москву? Он перевел свой взгляд
на Филарета.
- Я Москвой обманут.
И это в моей жизни не впервой.
Я вами преднамеренно был втянут
в формальный спор, а за моей спиной
Москва меж тем накапливала силы.
Какая ложь, коварство! Я – глупец!
Ну, хорошо! И он вдруг крикнул: - Змилый,
взять всех послов немедля под арест.
Вот этого,- он ткнул в митрополита,-
держать отдельно, тщательно стеречь,
следить, чтоб дверь к нему была закрыта.
И никаких, ни с кем, ты понял, встреч.
Все были в замешательстве. Ни слова
никто не мог в ответ произнести.
Король чуть выждал и сказал сурово:
- Все! Исполняйте, Змилый! Увести!
VI
- Ну и дела!!! – Романов был в волненьи.
- Мы здесь в плену, а дома Ляпунов
собрал народ в дружину, в ополченье.
Какой герой! Эх, жаль, что бестолков -
порядка, подчинения не любит.
Одно в нем ценно качество – он смел,
а так, за чтоб ни взялся – все погубит,
к тому ж он в ратном деле неумел.
Но все равно, весть хороша, ей Богу! –
воскликнул Филарет, целуя крест.
- Теперь от нас, послов, нет больше прока.
У короля пропал к нам интерес.
Он вне себя. Еще бы! Есть причина!
А что он может? Развязать войну?
Но с кем? С Москвой? Москва - владенье сына.
Нет! Я сегодня точно не усну.
А что ждет нас? Да, что нас ожидает? -
вдруг о посольстве вспомнил Филарет.
- Ужели смерть? Нет! Нет! Что я болтаю?
Чур, чур, меня!!!
- Ты что, танцуешь, дед?
- Кто здесь? – митрополит невольно вздрогнул,
прищурился. – Ты что ли, Салтыков?
Тот отшатнулся. – Проходи, не трону!
Зачем ты здесь? Глаголь без дураков.
- Представь себе, я тоже под арестом, -
и он несмело сделал первый шаг.
- Король другого не нашел мне места.
Он думает, раз ты мой злейший враг,
то нам друг с другом будет интересно.
- Вот молодец! Как славно пошутил!
Ну, а теперь рассказывай все честно! -
митрополит к Ивану подскочил.
- Я не шучу!
- Так говори толково!
Иль ты от страха проглотил язык?
- Король велел мне войско Ляпунова
остановить. Но я не бью своих!
- Похвально! Вижу, говоришь ты складно,
но я ведь сказок слушать не люблю,
и, чтоб тебе впредь было неповадно
мне лгать, сынок, я так тебя побью….
Иван отпрянул: - Вот те крест, все правда!
Подумай крепче! Я не враг своим!
Митрополит смирился: - Верю, ладно!
Ну, проходи, садись, поговорим.
Иван присел: - Да, виноват я, знаю!
Прости меня, Никитич, искуплю.
И Филарет кивнул: - Что ж, одобряю.
Но впредь измены я не потерплю!
VII
И вновь судьба взялась несуетливо
вершить свои проделки исподволь
до той поры, пока однажды Змилый
не крикнул в дверь избы: - Монах, король
зовет тебя. Живее собирайся!
Король не любит слишком долго ждать!
Иван вскипел: - Солдат не задирайся!
Но Змилый крикнул: - Салтыков, молчать!
А ты, монах, постой, я дверь закрою!
Теперь иди! Я за тобой слежу, -
вел Змилый Филарета под конвоем.
- Остановись! Пришли! Я доложу!
Ему навстречу вышел Лев Сапега -
вельможа, канцлер, знатный польский пан,
он тяжело вздохнул: - Король уехал.
Но он, пожалуй, и не нужен нам.
Пан был учтив и вел себя достойно,
предупредил: - Я буду терпелив!
Сесть предложил: - Поговорим спокойно.
Взгляд канцлера был дерзок и пытлив.
- Итак, я королем уполномочен,
от вас сегодня получить ответ,
действительно ль Россия видеть хочет
на троне его сына? Да иль нет?
- Да! – Филарет ответил с облегченьем, -
но при одном условии.
- Каком?
- Он должен православное крещенье
принять… Пан перебил: - Потом?
- Потом венчаться.
- Владиславу рано
жить вдалеке от дома, от отца.
- Вы упустили « и от Ватикана», –
закончил Федор фразу до конца.
- Допустим, мы на это согласимся, -
Сапега к возраженьям был готов.
- Но вы должны, - тон канцлера сменился,-
писать в Москву письмо, чтоб Ляпунов
Москву оставил и без разрешенья
народ в свои войска не собирал.
- Что-то еще?
- Да? Чтобы некто Шеин29
_______________________________
29Шеин – воевода, герой обороны Смоленска
открыл в Смоленск ворота. Федор встал:
- Так вот, достойный пан, не обессудьте
да так и доложите королю,
что писем от послов в Москву не будет,
я это вам серьезно говорю.
- Подумайте! Вам ведь домой охота?
- Ох, канцлер, ты мне душу не мути!
А Шеин не откроет вам ворота.
- Довольно! – крикнул гетман. – Прекрати!
Взял себя в руки: - Что ж не будем больше
друг с другом пререкаться, смысла нет.
Я все посольство отправляю в Польшу,
как пленников. Вас тоже, Филарет!
Он крикнул в дверь: - Эй, Змилый, уведите!
На пленника кивнул: - Закрыть, стеречь!
И Федор зашагал, как победитель,
легко и прямо, не сутуля плеч.
Польша
1613
Митрополит впервые был так весел
за время плена. Он был восхищен
еще вчера полученным известьем,
что Михаил был избран - стал царем!
Он улыбнулся: - О, каким лукавым
мне приходилось временами быть,
прилюдно я был предан Владиславу
и лицемерно продолжал твердить,
что только он правопреемник трона.
Но, а на деле я чинил всегда
отцу и сыну всякие препоны.
Нет, не носить венца им никогда!
Я знал, - признался он не без тщеславья, -
и в результате оказался прав,
что Ватикан – противник православья
не даст «добро» на то, чтоб Владислав –
католик принял новое крещенье.
«Нет» Ватикана обострило спор
и стало крупным камнем преткновенья,
что так и преграждает до сих пор
дорогу Польше к русскому престолу.
Я эту тонкость верно рассчитал, -
вздохнул митрополит, - такую школу
прошел за свою жизнь, кто б только знал!
Но не хочу я вспоминать о прошлом,
Теперь черед Романовых пришел!
Брат - молодец, исполнил все как должно
и Шереметьев тоже не подвел,
писал исправно, хоть порой и длинно, -
заметил справедливо Филарет:
- Но, если б не они, не быть бы сыну
на троне до скончанья долгих лет.
И я бы тут от хвори, как Голицын,
иль от тоски преставился давно,
когда бы ни желание добиться
для сына царства. Ну, а заодно
и для себя. Он перебрал бумаги,
достал письмо и вновь перечитал:
« … за Михаила встали все казаки,
дворяне, духовенство, часть бояр
как за царя по праву, по природе:
по близости к законному царю -
он первый. Но не всем он был угоден,
не всем твой сын пришелся ко двору…»
Романов вспыхнул: - Осмелела «свора».
Вернусь из плена, с каждого взыщу.
Сын выбран всеми земскими, Собором!
И тяжело вздохнул: - Домой хочу!
Все претерпел я ради сладкой цели:
опалу, униженья, новый плен.
Выходит, что не зря. Ведь, в самом деле
все получилось так, как я хотел.
- О, Господи, дозволь домой вернуться.
Я истомился по родной земле,
по русской речи, по знакомым лицам, -
он к Образу припал, - и по семье.
Я знаю, что призыв мой неуместен:
я часто двоедушничал, хитрил,
я искуплю все это благочестьем.
Подай мне знак, что ты меня простил.
Он встал с колен: - Мне здесь уж все постыло.
Да и моя переменилась роль,
я – не посол, а соправитель сына,
ведь это должен понимать король!
Прикидывал Романов так и этак,
но время шло вперед, вперед, вперед
и вот уже отзеленело лето,
пришла зима, а с ней и новый год.
Москва
1614
В покоях Михаила30тихо, мерно
горит свеча. За сыном ходит мать:
- Что делать, Миша? Что? Нам непременно
отца из плена надо выручать!
- Ты знаешь все! Я делал три попытки.
Я отправлял посольство к королю….
- Я знаю, знаю! Но какая пытка
в неволе жить!
- Мам, я отца люблю!
Мы что-нибудь придумаем.
- Скорей бы!
Отец не молод, вдруг не доживет?
- Он доживет, он сильный, ты поверь мне.
- Я верю, верю, но прошел уж год.
- Но Сигизмунд вредит мне откровенно
и не дает согласья на обмен,
хотя я предлагал ему всех пленных,
что есть у нас, за батюшку взамен.
Король упрям намеренно! Ты знаешь,
он за царя меня не признает.
- Нет! Нет! Ты – царь! Ты мудро поступаешь.
У Сигизмунда, Миша, свой расчет,
но он напрасно прочит Владислава.
на русский трон и грезит до сих пор
Россией. Не пойму его я, право,
король, а говорит какой-то вздор!
Сын улыбнулся: - Вздора в этом мало.
- Ты слишком добр и на уступки скор! –
вспылила Марфа. – Помню я, читала
тот подлый «Салтыковский» договор,
в котором он роптал за Владислава.
Но все переменилось, наконец.
И хоть полякам это не по нраву,
но земский съезд тебе отдал венец.
Сын рассмеялся.
-Полно веселиться!
_______________________
30Романов Михаил Федорович – сын Федора ( Филарета) Романова, первый русский царь из династии Романовых. Был выбран Земским Собором. Годы правления 1613 - 1645
В моих словах смешного вовсе нет.
И Сигизмунд не без причины злится,-
разговорилась Марфа, - не секрет,
что русский Двор неслыханно богатый.
Вот паныч завладеть и норовит
камнями, соболями, троном, златом.
А что есть у него? Один лишь вид!
Сын обнял мать: - Судить людей негоже.
Мы что-нибудь придумаем с тобой.
- Так думай поскорей!
- Все в руцах Божьих.
- В кого ты только ласковый такой?!
- Отец вернется! Мам, я обещаю!
Король уступит, должен уступить!
И Марфа, головой седой качая,
сглотнула слезы: - Только бы дожить!
Село Деулин
1619
Пять лет войны России с панской Польшей
не принесли значительных побед
ни той и ни другой стране, но дольше,
всяк понимал - сражаться смысла нет.
Не выиграв военной силой спора
о русском троне, Сигизмунд решил
прибегнуть к силе слов. Переговоры
наметили в местечке Деулин.
Послы бранились. Яблоком раздора
встал между ними давний договор.
- Трон Владиславу,- требовали хором
поляки. Наши спорили: - Собор
избрал единой волей Михаила.
Он – царь и по-другому не бывать!
А ваш король удерживает силой
его отца. И вспыхивал опять
между послами гвалт словесной схватки.
- Освободите царского отца!
Он был послом! С послов все взятки гладки! -
и в ход пускались крепкие словца.
Поляки мялись. Истекало лето.
И вдруг король сказал, что он готов
от трона отказаться, но за это
возьмет Смоленск и десять городов.
Торг состоялся. Паныч был доволен.
Еще б! Трофеи стоили венца!
И Сигизмунд заговорил о воле
и об обмене царского отца
на польского полковника, на Струся,
на прочих пленных – рядовых солдат.
Договорились! Развязался узел,
что был завязан много лет назад!
Москва
1619
I
Стоял июнь. Как яркие искринки
в лугах пылали рыжие жарки.
А москвичи столпились на Ходынке.
Тянуло свежим воздухом с реки.
Болтали бабы: - Видано ли это
столько годов прожить в чужой стране.
- А ты-то прежде знала Филарета?
- Не видела, не приходилось, нет!
- Зачем пришла?
- Вот и хочу увидеть!
- Отсюда разве можно разглядеть?
- Да хватит, бабы, хватит, не трещите!
- Ты стой и не толкайся, как медведь!
- Идут!!!
-Где?!
- Где?!
-Да, вон же! Вон, смотрите!!!
- Царь Михаил. С ним рядом Филарет!
Вон мать царя.
- Ой, люди расступитесь!
- Намаялся в плену.
- А то ли нет!
- Ну, наконец, вернулся! Слава Богу!!!
- Да! Да! И я о том же говорю!
Он будет настоящею подмогой
и правильным советчиком царю!
- Отец царя – сам царь, а не подмога,
пустая твоя бабья голова.
- Так значит, они править будут оба?
- То ни царя в стране, то сразу два!
- Чтоб два царя - такого не бывало!!!
- При двух, быть может, легче будет жить?
- Ты бы поменьше рот свой раззевала.
Как бы при двух волками не завыть!
- Ну, хватит, бабы! Хватит! Что за страсти?
- Я думала он будет разодет!
А он в простой скуфейке, в черной рясе.
Каков он нравом этот Филарет?! -
Встречали на Ходынке в полдень люди
большого страстотерпца старика.
И этот день был для кого-то чуден,
а кто-то и всплакнул, наверняка.
Иной промолвил: - Жалко человека,
намаялся, видать, в чужих краях.
Его судьбы хватило б на два века…
Но тушинско-казачий патриарх
шел твердо в ногу с царствующим сыном
и не пенял судьбе за свой удел.
Хоть путь к мечте и оказался длинным,
но все свершилось. Все как он хотел!!!
II
Сын приготовил батюшке подарки:
он произвел его, как государь,
по всем канонам церкви в патриархи,
а после разделил с ним титул «царь».
Отныне все, к чему душа стремилась
что у Небес униженно просил
Романов Федор, наконец, свершилось.
Он – патриарх стал и царем Руси!
ЭПИЛОГ
Жизнь продолжалась. Время шло вперед.
И все менялось: люди, взгляды, планы.
Отстроилась Москва, и вновь народ
взял в руки плуг, зарубцевались раны –
отметины былого лихолетья,
утихла скорбь по близким и родным,
справлялись свадьбы, нарождались дети,
Россия поднималась из руин.
Затихли войны. В царские палаты
вдруг зачастили разные послы,
мастеровые люди, дипломаты,
миссионеры, странники, купцы.
Царь Михаил и робкий, и тщедушный,
не доверяя своему уму,
во всех делах был батюшке послушным
и вторил вслед ему: - Быть по сему!
А Филарет вершил дела с размахом.
Он разогнал бояр, как старых блох,
и, привлекая просвещенный Запад
в Москву, он завоевывал Восток.
Сибирь – край невозделанный, богатый,
нетронутый никем, бери – владей,
где все в избытке: самоцветы, злато,
пушнина, лес, вот только нет церквей.
Но дело оказалось поправимым –
в Тобольск направлен был архиерей,
и застучали топоры ретиво
по кедрачу: - Скорей! Скорей! Скорей!
Срубили храм добротный, ладный, новый.
Царь был доволен: - Есть в Сибири храм!
Он открывает приходские школы,
печатный двор. Он изучает сам
труды по православию и праву.
Как царь, как патриарх, как богослов
он пишет книги, но не внук, а правнук
их извлечет из пыльных сундуков,
раскроет и, как старые романы,
перечитав, усмотрит в них завет,
и, как Великий Петр, как Петр Романов,
и потрясет, и восхитит весь свет!