Медведь покинул актовый зал одним из первых, кивком пригласив заместителя следовать за ним. Войдя в кабинет, он со сдержанной улыбкой открыл сейф, извлёк из него топографическую карту и разложил на столе. Сам же расположился сбоку.
- Как видите, Дража, общественность нашу инициативу поддержала. Поддержка, как видите, солидная. Пора, дорогой, действовать. Предварительной информацией мы с Вами располагаем. Не так ли?
Он обвёл пальцем зелёное пятно на белом фоне, обозначавшее затерявшийся в прибрежной тундре лесной массив, и, уже нагнувшись, отыскал среди зелёного поля маленькую чёрную точку.
- Этот лес зовётся Медвежьим островом, а точка — это та самая изба Митрофан, где по одной из версий спрятаны бумаги Капитана. Кстати, местные считают, что этот лесок однажды оторвался и сбежал от тайги в сторону моря, морским воздухом вознамерился подышать, но, не дотянув, застрял в пути. Я такую байку когда-то слышал. Наш «ковбой» предложил добираться туда на лошадях.
Медведь перевёл взгляд с карты на лицо заместителя, ожидая вопроса, но не дождался и добавил:
- А лошади находятся вот здесь.
Палец Медведя пересёк карту по диагонали и остановился в нижнем левом углу.
Заместитель удивлённо поднял брови и некоторое время измерял взглядом расстояние между пальцем начальника, упёршимся в угол карты, и точкой в центре зелёного пятна.
- Простите, Борис Леонидович, но в таком случае лошади доберутся до места только к осени. Лошади пока ещё не научились летать.
Медведь улыбнулся.
- Полетят, Дража, непременно полетят. Разве это не в наших силах? Нужно только принять решение. И мы его примем. Примем же?
- Непременно, — согласился заместитель.
А в то время, когда в кабинете Медведя принималось важное решение, по пустынным улицам заполярного города спешил человек в долгополом бежевом пальто и надвинутой на самые брови вязаной шапочке с помпоном. Низкое солнце, то прячась за стены, то выглядывая из-за них, отражалось в стёклах очков шагавшего красными тревожными пятнами. Невеликий по числу жителей город растянулся вдоль быстрой речушки с высокими обрывистыми берегами на несколько километров. Путь был неблизкий. Человек в бежевом пальто был ни кто иной, как геолог по прозвищу Енот. Он то и дело поглядывал на часы, и, посмотрев, каждый раз немедленно прибавлял шаг. Здание телеграфа в шеренге двухэтажных жилых домов выделялось из общего ряда, решительно выступая в сторону проезжей части. Вынырнув из-за угла и заметив его, геолог Енот пустился рысью и через минуту уже открывал входную дверь. Войдя в зал междугородних переговоров, он, не мешкая, отправился к кассе, где без помех заказал срочный разговор с абонентом в южном городе, административном центре большого промышленного края. В помещении переговорного пункта в ожидании приглашения к телефону томилось до полутора десятка особ мужского и женского пола. Геолог присел на свободный стул и, хрустя от нетерпения сцепленным пальцами, стал ожидать вызова.
Равнодушный голос дежурной телефонистки вывел его из оцепенения. Он подпрыгнул на стуле как ужаленный, выронив снятую в помещении шапочку, со стоном подхватил её с пола и устремился к кабине с названным телефонисткой номером. На другом конце провода его уже ждали.
- Вас слушают, — произнёс грудной женский голос. Енот заговорил в трубку торопливо и сбивчиво.
Здравствуйте, добрый день, простите, добрый вечер, простите, пожалуйста, за беспокойство, но мне очень нужен Виктор Викторович. Надеюсь, он дома. У меня для него очень важные новости. Говоря в трубку, Енот бросал косые взгляды на стеклянную дверь, отделявшую его от присутствующих в зале, которых он явно опасался как случайных свидетелей телефонного разговора.
- Виктор Викторович дома, подождите минутку, — ответил женский голос. — Да, вот он уже и идёт. Передаю трубку.
Голос Виктора Викторовича был по-начальственному доброжелательно властен.
- Я Вас слушаю.
Енот на секунду-другую замешкался.
- Виктор Викторович, с Вами говорит Ваш ученик Шерстнёв.
- А, Шерстнёв, конечно, помню — мой верный, простите за нескромность, последователь. В чём дело? Почему звоните?
Борясь с волнением и постепенно обретая способность говорить связно, Шерстнёв принялся объяснять причину звонка.
- Виктор Викторович, я только что с научно-технического совета, где принято решение считать эти мифические волновые колебания в земной коре реально существующим фактом. Я, понятно, возмущён до глубины души. Это ни что иное, как попытка перечеркнуть Вашу теорию, используя какие-то сомнительные факты и якобы, так называемые, наблюдения. Виктор Викторович, Вы должны отреагировать.
- Что-что? Опять эти дурацкие волны? — во властный баритон на другом конце провода добавился угрожающий звон.
- Кто они такие, эти путаники?
- Они…, — Шерстнёв застрял на первом слове и некоторое время не говорил, а просто мычал. — М-м-м, как Вам сказать, кто они. Серые люди, подпевалы начальнику. Начальник у них дирижёр, у него в голове разные фантазии — вот эти самые волны. Я в своей диссертации, она уже готова, воюю с ними не на жизнь, а на смерть. Их нет в действительности, Виктор Викторович, никаких волн — это всё подтасовка. Но они, представьте себе, собираются для проверки организовать экспедицию.
- Да, что Вы, дорогой, говорите? Экспедиция для проверки, — голос на другом конце провода гневно завибрировал. — Что, разве Ваш местный начальник и его серые сторонники не знают, что проблема волн раз и навсегда закрыта? Разве они не ведают, что на этот счёт имеется авторитетнейшее заключение ведущих специалистов? Да министерство на эту ерунду не выделит и копейки. Я хорошо помню Вашу фамилию, Шерстнёв, и как своего верного ученика и как последователя прошу уведомить тамошнего шефа, что он совершает ошибку, делает роковой просчёт, и что ещё есть время опомниться. Вы слышите меня, Шерстнёв?
На этом связь, кстати, весьма вовремя, прервалась, и Шерстнёв мог по своему выбору считать последние слова неразборчивыми, а просьбу, которую он ни при какой погоде не смог бы выполнить из-за природной робости, не обязательной к выполнению.
Академик Богрицкий — известный всей стране, да что там стране, едва ли не половине живущего на планете цивилизованного человечества, учёный, автор многочисленных книг и ещё более многочисленных статей в научных журналах, руководитель важнейшего института, по праву считающегося головным, заведующий нескольких кафедр, член многих коллегий, советник министров, личный друг самого премьера, заслуженно уважал свою звучную фамилию. А всех тех, кто находил в ней сходство с псевдонимом известного поэта, сурово одёргивал взглядом, в котором каждый мог прочесть, что его фамилия пишется и читается через «о», в то время как псевдоним известного поэта — через «а». Виктор Викторович был невысокого роста, пропорционального телосложения,что свидетельствовало о хорошей наследственности, сухощавый, как все, кто занимается спортом, по возрасту не молод, но уж точно не старик. Лицо его природа лепила также с соблюдением принципов пропорции, всё поставила на место и соразмерно, так что, взглянув на его точёный цвета слоновой кости нос, никто не осмелился бы назвать его носиком. Костюмы он носил всегда светлых тонов и непременно спортивного покроя. Сам же Виктор Викторович был малость рыжеват, чему он особенно не огорчался, если бы не белёсые ресницы, которые ему доводилось видеть в зеркале каждый день при бритье.
- Спасибо за информацию, товарищ Шерстнёв, Вы настоящий исследователь и боец, —произнёс академик в телефонную трубку. — Я немедленно приму меры. Балаганам в нашей стране не место. Но эти слова Енот уже не слышал.