Этот огромный черный котяра был начисто лишен обаяния – грязный, вшивый, с какими-то царапинами и шрамами на макушке, походкой уголовника и сломанным хвостом. Он жил в каком-то зловещем образе: острые маленькие уши, широко посаженные, раскосые зеленые глаза и угловатая пластика придавали ему сходство с чертом. К тому же он обладал ужасным голосом – это был просто какой-то предсмертный хриплый стон.
- Опять этот Брокентейл пришел, - недовольно ворчал Саша, заслышав у порога жуткие звуки. – Лауреат конкурса противных голосов.
Дочка звонит из Бостона.
- Заткнись, Брокентейл, дай с ребенком поговорить...
- Ого, это у вас кот так орет? – удивляется она.
- Вот видишь, ты так воешь, что тебя из Америки слышно, – ругаю я Брокентейла.
К сожалению, этот Брокентейл решил во что бы то ни стало заселиться к нам: Тигре можно, а он чем хуже? Брокентейл правдами и неправдами проникал в наш дом, настежь открытый с двух сторон, и всякий раз к моменту обнаружения успевал пометить кое-какую мебель. Саша гневно прогонял его веником, Брокентейл ретировался, громко и выразительно причитая, по-стариковски жалуясь на всю округу. Мне в такие минуты становилось немного жаль Брокентейла.
Я понимаю, что чувствует Бог по отношению к нам. Он безоговорочно любит и прохвостов, и хулиганов, и Заек, и Тигров, и даже Брокентейлов, которых, казалось бы, вообще не за что любить. Подозреваю, что Ему хочется не столько навести справедливость, сколько раздать, кому что надо. Мне тоже хочется как-то скрасить жизнь этого ужасного кота.
Тайком от Саши я совала Брокентейлу куриную шкурку, но после этого обнаруживала его развалившимся, например, под столом – мою мелкую подачку Брокентейл расценивал как свою победу и тут же заселялся на наших шестнадцати аршинах.
- А ну уходи отсюда! – вопила я, однако старый хитрый Брокентейл бросался ко мне и клал голову на ногу.
Иногда Тигра самолично пытался отогнать конкурента подальше от своего «рыбного места»: он с криком бросался на него и хлестал лапами по морде. Интересно, что Брокентейл не сопротивлялся – ведь Тигра в своем праве, - но и не уходил дальше порога, только зажмуривался – дескать, меня здесь нет...
А со временем смирился, что его место – за дверью. Там и спал целыми днями на метле, чтобы помягче. Нечисть есть нечисть.
Как-то раз я заметила, что у него сильно гноится глаз. Взяв использованный чайный пакетик, придержав кота за шкирку, я протерла глаз. Брокентейл с хриплыми проклятьями убрался подальше и не появлялся до вечера. Однако на закате припершись, кот безропотно подставил морду для чайной процедуры. Сообразил же, что к чему.
После третьей промывки глаз пришел в норму.
- Саша, тебе не кажется, что Брокентейл лучше выглядит? – спросила я у Саши.
Вроде бы кот стал гладким, блестящим, как будто менее паршивым, раны на башке затянулись, и даже тембр голоса прорезался: теперь он мяукал звучным тенорком, - издали прям не узнать.
- Действительно, - всмотрелся Саша. - На куриных-то шкурках вон как залоснился!
Мелочь, а приятно.