На фото заключенные в бараке концлагеря Эбензее.
Место съемки: Эбензее, Австрия
Время съемки: 08.05.1945
http://waralbum.ru/62846/
Воспоминания Можегова Василия Алексеевича.
25 апреля 1945 года (вспомните 26 апреля 1944 года) в разговоре с полицаем я намекнул, что плохо нас кормят, а полицаи и остальные обкрадывают. Он об этом доложил блокфюреру (старший по бараку, тоже заключенный). А в этом бараке был палач-эсэсовец в форме заключенного (но не заключенный, а эсэсовец).
Вечером 25 апреля 1945 года перед раздачей пищи выстроил он всех заключенных барака, подошел ко мне и спросил: «Ты что, русский, тебя плохо кормят?» и ударил по голове дубинкой. Удержаться на ногах я не смог и упал. Еще какое-то время чувствовал сильные удары по голове и по всему телу, а потом потерял сознание.
Когда пришел в себя, долго не мог понять, где я нахожусь. Темно, тихо. Лежу на сырой земле. Вокруг меня лежат трупы людей. Потом понял, что я нахожусь во дворе крематория. Оказывается, меня, как мертвого, принесли уже сжигать. Но сжечь не успели. Не одна тысяча мертвых лежала на земле и в бараках посыпанных известью (крематорий не справлялся).
Хотел было встать, но тело одеревенело. Ни руки, ни ноги не действуют. Еле пощупал голову, лицо и почувствовал, что вся голова и лицо в ранах.
Лежать во дворе крематория среди мертвецов и ждать своей очереди, место не из приятных. Собрался сил, встал и побрел к своему бараку.
В бараке было темно. Но зайти в дверь было опасно. Ночной сторож может заметить и доложить блокфюреру. А он по ночам всегда убивал (вешал) заключенных. Оставаться на улице тоже нельзя, там сразу могут застрелить. Решил залезть через окно.
Осторожно открыл окно, залез и сразу лег на свои нары. Но сторож (полицай) заметил и побежал к блокфюреру, который жил на второй половине барака в маленькой комнатке.
Пока сторож бежал туда, я встал со своего места, перешел на другие нары и лег. В бараке людей было мало, находились на работе в третьей смене, поэтому свободных мест было много.
Не прошло и пяти минут, слышу, идут за мной. Но блокфюрера (палача) не было, послал двух своих помощников-полицаев. Они подошли к моим нарам, а там меня нет. В темноте (была светомаскировка) стали шарить по другим нарам. Дошли и до меня. Но я представился спящим. А узнать в темноте трудно. Сколько-то еще искали и ушли обратно к блокфюреру.
Прошло еще немного времени, и слышу, опять идут, но на этот раз уже трое, идет и сам блокфюрер. Он не успокоился – как так, убитый снова ожил. Надо добить.
Когда зашли на нашу половину барака (барак состоял из двух больших половинок, комнат), блокфюрер зажег зажигалку и начал обыскивать нары с правой стороны от прохода, а я лежал на левой стороне.
Прошли весь ряд и перешли на мою сторону. В это время один из заключенных, который спал возле дверей, проснулся, встал и пошел к дверям: видимо, хотел выйти на улицу. Блокфюрер заметил его и за ним. Затеялась перетасовка. Зажигалка потухла.
Воспользовавшись темнотой и шумом, собрал все свои силы, встал и быстренько перешел на правую сторону барака, где уже проверили все нары. Лег на нары и лежу, смотрю, как тщательно проверяют они нары, где я должен был спать.
Обыскали всю эту половину барака. Найти меня не смогли, и тогда блокфюрер приказывает полицаям: «Искать этого русского всю ночь, найти и повесить» А я лежу от них в пяти метрах ни живой, ни мертвый. Они и не подозревают, что я перешел сюда после их осмотра этих нар.
Все трое ушли в другую половину барака и там стали искать.
Опять остался жив. Но стоило вспомнить о завтрашнем дне… Завтра опять смерть.
Мозг заработал с бешеной силой. Завтра или смерть, или жизнь. Чтобы остаться в живых, очень мало вероятности. Утром увидят и сразу обратно отправят в крематорий. Я же числился уже в списках мертвых.
Нужно было что-то придумать. А что? Десятки вариантов возникали в голове.
Эта ночь казалась вечностью. Сколько переживаний за одну ночь! И в то же время часовые стрелки так быстро крутились, что молниеносной быстротой приближали к новой смерти, третьей по счету за одни сутки.
Ночной сторож-полицай всю ночь ходил между нарами. Ждал, не появится ли где живой мертвец. И каждый раз, когда проходил мимо меня, замирало мое сердце.
Наступило утро. В бараке включили свет и крикнули подъем. Все живые зашевелились, начали одеваться. И я последовал их примеру, как будто проснулся и стал обуваться.
Сторож-полицай сразу заметил меня и побежал к блокфюреру доложить обо мне. Через минуту бежит уже обратно ко мне и кричит: «А…пся кровь, вернулся? Идем к блокфюреру!» (Сторож-полицай был поляк, это их выражение «Пся кровь»)
Когда зашли к блокфюреру, он сразу спросил меня, где я был ночью. Я спокойно ответил по-немецки, что спал на своем месте. «Как на своем месте?» – рявкнул не своим голосом немец, – «мы ночью искали тебя, но не нашли» «Я вас видел – говорю ему, – Вы ходили между нарами и что-то искали. У вас в руках была зажигалка».
Блокфюрер посмотрел на полицая и небрежно выругался: «Свинья, всю ночь спал. Он же был в нашем бараке, все видел, а ты его не мог найти».
Когда вышли из этой комнатки, я подумал, что все обошлось благополучно. Но жестоко ошибся.
Выходит, что я полицаев обманул. И вот они решили отомстить за это.
В бараке заставили натирать пол, хотя пол был из простых брусьев и даже не крашенный. Сколько ни натирал, а пол не блестел. А тут, не отходя от меня, стоят два полицая, палками беспрерывно бьют куда попало, заставляют быстрее и лучше натирать пол.
Чувствую, что силы уходят. Стоит упасть, на месте добьют ногами. Выходить их барака не выпускают. Вот-вот придет конец, добьют.
Но внутренне боролся. Хотелось, во что бы то ни стало выжить. Выжить, чтобы посмотреть послевоенную прекрасную жизнь без Гитлеров и без фашистов. До освобождения остались считанные дни. Наша Героическая Советская Армия была в 30 километрах от нашего лагеря, а американские войска были еще ближе.
И тут мертвые выручили живого.
Ночная смена пришла с работы. Как всегда, принесли с собой десятка два мертвых с нашего барака. Блокшрайбер (писарь блока) записал их номера, отметил на их карточках, что «умерли», и трупы понесли в крематорий.
Трупы нести заставили и меня. Знали, что мне не унести носилки с трупом, но полицаям это и надо, чтобы добить меня. Но и для меня подвернулся случай, чтобы выйти из барака. И я был этому рад.
Только вышли из барака, встретил меня мой друг Василий (фамилию забыл), схватил носилки и понес труп к крематорию. Он так обрадовался, что я жив – думал, что я был убит до смерти. Он вечером видел, как меня били и унесли во двор крематория.
Посоветовались с Василием, как поступать дальше, и решили пока до обеда не возвращаться в свой барак.
Я ушел в другой барак к одному из руководителей подпольной организации майору Поросятникову, как он называл себя. А в лагере многие были под чужой фамилией. Может, и он называл не настоящую фамилию.
Мы с ним познакомились ровно год назад 26 апреля 1944 года, когда нас приговаривали к смертной казни. Он был в той же группе. А потом с ним частенько встречались.
И вот однажды после работы встретились с ним в лагере, и он мне рассказал, что в лагере существует штаб подпольной организации. Назначены командиры. Он назначен командиром полка, я – командиром батальона.
Он рассказывал про себя, что до войны работал в Бессарабии в министерстве просвещения. А в войну был майором, командиром полка. Мы с ним частенько стали встречаться, и он всегда информировал о положении дел на фронте и внутри лагеря.
Можно было догадываться, что информация поступает от лагерных писарей. От этих писарей многое зависит в лагерной жизни. Главным лагерным писарем был француз (фамилию забыл). Майор Поросятников хорошо был с ним знаком.
Майора Поросятникова найти не составляло большого труда. Он был на своем месте, работал в сапожной мастерской.
Увидев мое обезображенное лицо, сразу молча вышел на улицу. Вид у него был довольно взволнованный. Когда я рассказал о случившемся со мной, он успокоился, а то думал, не провалилась ли подпольная организация. И быстро успокоил меня.
Посоветовал до вечера не заходить в свой барак, а после работы сходить с ним к главному лагерному писарю (французу) и перевести в другой барак. Он утверждал, что главного писаря знает хорошо, и он поможет нам. После такого разговора я почувствовал какую-то особую силу.
Сколько-то времени побродил по лагерю, и у меня возникла дерзкая мысль: сходить мне самому к блокфюреру (в свой барак) и поговорить с ним один на один. Правда, риск был большой, но, в случае провала, вечером мне могли оказать помощь.
Захожу к блокфюреру, там сидят еще те два полицая, которые били меня. Говорю немцу, что хочу поговорить с Вами с глазу на глаз. Он приказал полицаям выйти из комнаты.
Прошла минута, вторая, и я начал на немецком языке: «Вы, господин Курт, не один десяток заключенных убили. Вчера вечером били меня до смерти и выбросили во двор крематория, думали, что я мертв. Но я ожил и обратно вернулся ночью в барак. Об этом Вы узнали и всю ночь искали меня, чтобы повесить. Но не нашли. Утром решили убить медленной смертью. Все утро ваши полицаи били меня палками.
Так вот. В лагере меня знают очень многие. Если меня убьете, Вас сразу же убьют. Если же меня не тронете, и я останусь жив, то когда освободят лагерь, я буду заступаться за Вас. Понятно?» Он внимательно, молча все выслушал и произнес: «Никто пальцем больше тебя не тронет. Если кто тебя ударит, приходи ко мне, я его сразу на месте убью».
Сказано хорошо. Но я мало надежды имел на эти слова. Ночью в темноте могли убить и унести в крематорий. Подумают, что никто не узнает. Или же без его ведома полицаи убьют. Поэтому в конце беседы попросил его вызвать писаря по бараку, чтобы тот отправил меня на работу в ночную смену, в свою команду.
Он вызвал писаря и удовлетворил мою просьбу. После этого в бараке никто меня не трогал.
Вечером плелся на работу со своей командой.
На работе старший нашей группы, мой друг Вася, дал мне новую работу: топить железную печку в будке, куда приходят мастера греться. Так я работал в последнюю неделю перед освобождением.