«Жизнь превзошла наши ожидания...» (А.Кушнер)
Однажды, странствуя по библиотечным полкам, я натолкнулся на небольшую книжку стихов, одетую в жёлтый матерчатый переплёт. Она называлась скромно и интригующе – «Канва». Автор — ленинградский поэт Александр Кушнер. Бегло перелистав её и убедившись, что автор говорит со мной на знакомом языке и достаточно ясно, я взял её на дом. И не напрасно. Прошло много лет, а строки из этого сборника до сих пор всплывают в памяти.
Первое, что я отметил, «вживаясь» в четверостишья — хорошо просматриваемую индивидуальность. Поэт и созданные им миры — в противовес непредсказуемому и хаотичному окружающему миру. Думаю, это правильный путь. Творческое переосмысление мироздания — только оно разовьёт человечество и даст шанс быть одной из решающих сил в будущем. Дистанцирующийся от общества интеллект, — подчеркнём: условно дистанцирующийся, — делает это исключительно для свободы творчества, а не из эгоистических побуждений. Оттого не надо его упрекать в том и мешать восприятию неуместной критикой.
Читая сборник, я задавался мыслью: как долго Кушнер сможет противостоять в такой позиции? Ведь история литературы — история долгих или коротких битв с вероятной победой после того, как жизнь уже прожита. Сдача позиций также вероятна, несмотря на то, что позиции были правильными. Просто — хаос пересилил, творец устал и перестал им быть. И каждый раз это трагично и для поэта, и для писателя.
Александр Семёнович Кушнер — учитель русского языка и литературы начал писать в юношеском возрасте, то есть тогда, когда чувства и разум приходят в некоторое равновесие, и начинается осмысленный поиск истины. Особого везения в пробивании в печать не было. Повезло в одном — Кушнер стартовал в городе, известном своими культурными традициями, позже — возглавил литературное объединение, в которое входило несколько человек, не ставших сверхновыми звёздами в современной поэзии, но достаточно культурных людей. Ближний круг общения — Ахматова, Бродский, Рейн, Бобышев. Бродский потом сказал о нём: «Александр Кушнер — один из лучших лирических поэтов XX века, и его имени суждено стоять в ряду имён, дорогих сердцу всякого, чей родной язык русский».
До девяностых поэт находился в полуподполье — его печатали, книги его издавались, но всё его творчество находилось и жило в какой-то параллельной реальности, довольно смутными отголосками добираясь до нашей. Перестроечная волна помогла определиться Кушнеру в окружающем пространстве. Он как бы вышел из тени, получив возможность говорить настолько открыто, как ему хотелось бы. Многих авторов такая свобода сносила в сторону чистой публицистики. Хотелось «выкрикнуть» как можно больше слов, пока опять всё не запретили. Такой перекос оказался вредоносным, — многие так и не сумели вернуться к «чистой поэзии», сорвав голос и переиграв руку. И где теперь эти многочисленные статьи и интервью? Всё забыто и осталось в пожелтевших подшивках газет и журналов. Вечное же — книги стихов так и остались ненаписанными даже в стол.
Для Кушнера переходное время нельзя назвать упущенным. Он издал несколько десятков книг, прибавив их к шести изданным в советское время сборникам. Подвёл теоретическую платформу, создав фактически учебник поэзии в книге «Аполлон в снегу». Он стал тем, кем и должен стать зрелый поэт: философом, мастером языка и рифмы. Однако, не миновал и он сноса к догмам, созданным им же, проведя искусственную разделительную черту между жанрами.
Жизнь поэта, дотянувшего до преклонных лет, можно поделить на две части: первая — творческий путь до тридцати — определение «правильного пути», выбор ценностей и идеалов, известная доля максимализма и бескорыстное служение обществу; вторая — подведение итогов, пробивание написанного, борьба с уцелевшими соперниками на поэтическом Олимпе, старческое брюзжание.
Не то ли сие означает, что общество, в конце концов, добирается до литературного отшельника, вытаскивает из башни слоновой кости и заставляет жить, а точнее — выживать, по своим волчьим законам, и кубарем летит на склоне лет всяческий идеализм вперемешку с гуманизмом? Склока, одиночество и больница... А ещё — издевательские чествования временем, разучившимся вникать в глубокие тексты. И, тем не менее, как утешительно звучат полузабытые Кушнеровские строки:
* * *
Конверт какой-то странный, странный,
Как будто даже самодельный,
И штемпель смазанный, туманный,
С пометкой давности недельной,
И марка странная, пустая,
Размытый образ захолустья:
Ни президента Уругвая,
Ни Темзы – так, какой-то кустик.
И буква к букве так теснятся,
Что почерк явно засекречен.
Внизу, как можно догадаться,
Обратный адрес не помечен.
Тихонько рву конверт по краю
И на листе бумаги плотном
С трудом по-русски разбираю
Слова в смятенье безотчётном.
«Мы здесь собрались кругом тесным
Тебя заверить в знак вниманья
В размытом нашем, повсеместном,
Ослабленном существованье.
Когда ночами (бред какой-то!)
Воюет ветер с тёмным садом,
О всех не скажем, но с тобой-то
Молчи, не вздрагивай, мы рядом.
Не спи же, вглядывайся зорче,
Нас различай поодиночке».
И дальше почерк неразборчив,
Я пропускаю две-три строчки.
«Прощай! Чернила наши блёклы,
А почта наша ненадёжна,
И в саду листва намокла,
Что шага сделать невозможно».