На фото Шталаг 308 (VIIIE) Нойхаммер. Зима 1941-1942 г.г.
www.sgvavia.ru/_fr/4/_74-79.doc
Воспоминания Можегова Василия Алексеевича.
Ехали более суток. Поезд остановился возле небольшого населенного пункта, и нас высадили из вагонов. Выстроили, проверили, все ли на месте, и повели по бетонированной дороге в лес. Шли лесом километров шесть и впереди себя заметили новые дома барачного типа. Некоторые наши товарищи обрадовались, что «вот наши зимние квартиры». В принципе, они не ошиблись. Когда стали подходить ближе, увидели несколько рядов сторожевых вышек. А когда подошли еще ближе, перед нашими взорами открылась целая сеть проволочных заграждений.
Территория, более чем квадратный километр, была разделена на множество более мелких квадратов. Посередине этой территории шла бетонированная дорога, а по бокам дороги располагались квадраты, разделенные друг от друга несколькими рядами колючей проволоки. Эти квадраты назывались блоками. Ни в одном блоке не было никаких построек, одна голая земля. Не было еще и пленных. Мы оказались первыми в этом лагере.
Нас завели в один из этих блоков и закрыли ворота. Разместили на зимние квартиры. И вскоре каждый занял свое место. Немецкие солдаты на вышках и в бараках, а мы на сырой земле.
Ночью стало холодно. Некоторые наши товарища оказались в одних гимнастерках, без верхней одежды и без сапог. Осенние ночи долгие. Сидеть или лежать на одном месте всю ночь невозможно, холодно. А ходить ночью по лагерю запрещено. Кто был легко одет, не выдержали холода, и пошли на проволочное заграждение, на верную смерть или случайное самоосвобождение.
Началась пулеметная и автоматная стрельба. Всю ночь она продолжалась. Утром, когда рассвело, мы увидели результат ночного разбоя. Не один десяток человек лежал возле проволочного заграждения. Некоторые еще были живые, но немцы их пристреливали. Удалось ли кому-нибудь убежать ночью через проволоку, трудно сказать.
На следующий день мы узнали, что этот лагерь называется Нойхаммер, где-то не так далеко от города Бреслау. Когда нас везли из Польши, мы проезжали через Бреслау.
Условия жизни в этом лагере еще больше ухудшились. Хлеб давали так же, как в Холме, через день, и норма была такая же, но мучная баланда была заменена баландой из брюквы. А страшнее всего был холод. Сентябрь, октябрь, дожди, ветры. А мы голодные, разутые, раздетые все еще находимся под открытым небом.
Иногда целый день или сутки идет дождь. Промокаем до самых костей, а сушить одежду или погреться негде. Днем дело обстоит лучше. Собираемся группами и стоим, прижавшись друг к другу. А наступает ночь. Надо ложиться на холодную, мокрую землю. Если нет ветра, то с большим трудом еще можно перекоротать длинную осеннюю ночь. А когда ветер? При ветре невозможно лежать на земле. Холодный ветер продувает насквозь. Чтобы спастись от ветра, на земле стали копать неглубокие ямки. И в эти ямки стали ложиться.
От ветра спаслись. Но вот пошли дожди. Как спастись от дождей? От дождей стали копать ямы другой конструкции, чтобы она защищали и от ветра, и от дождя. Для этого ямы стали копать глубже, а потом углублялись в сторону.
Выход был найден. Но эти усовершенствованные ямы одновременно и спасали, и губили людей. Спасали, что там было тепло. А вот когда всю ночь идет дождь, толща земли обваливается на человека, и он там пропадает. Хотя все знали, что в такой яме можно погибнуть, но холод был страшнее смерти, и люди продолжали на ночь забираться в эти норы.
Мы были истощены до такой степени, что остались одни кости и кожа. Кожа прилипала к костям, обтягивала кости, мышц не было. И кожа была дряблая, тонкая, желтая. Ко всему этому ужасно много появилось вшей. Мы же не мылись, нам не давали воды, нас никто не постригал. Белье было грязное, но менять и стирать было негде и нечем.
Кто мог еще передвигаться, им ежедневно давали кусочек хлеба или баланду. Но, а если у кого не было сил подниматься с земли, то таких уносили на носилках вместе с мертвыми, раздевали всех догола и бросали в одну груду с мертвыми. А на их место в лагерь привозили других.
19 октября 1941 года в наш блок зашли немецкие офицеры и отобрали 100 человек, чтобы отправить на работу в Германию, т.е. на завод или фабрику. В эту команду попал и я. Но когда нас вывели из этого блока и повели в гестапо, возле ворот лагеря мы увидели большую груду человеческих трупов. Все они были раздеты догола. Когда же подошли ближе, не поверили своим глазам. Эта груда еще шевелилась. Добрая половина там еще были живые, но их зачислили уже к мертвым. А потом всех вместе живых и мертвых кидают в ямы и закапывают.
В рабочую команду мне не суждено было попасть, хотя и желание было большое. При проверке в гестапо нас пять человек из сотни сочли неблагонадежными и не допустили на работу (на производство), а оставили в лагере, но отправили в другой блок – блок офицеров. В этом блоке было уже полторы тысячи пленных.
В этот блок собирали не только пленных офицерского состава, но и инженеров, врачей, учителей, агрономов и другую интеллигенцию.
Блок этот внешне выглядел довольно прилично по сравнению с другими блоками. Здесь было построено (или выкопано) более десяти землянок. Можно было укрыться и от дождя, и от холода. Мы даже обрадовались, что попали в такой блок. Но наши радости были ненадолго. Через час уже почувствовали, что в этом блоке свирепствует особо строгий режим.
Нас предупредили, что если будет подан свисток, все должны приготовиться к выходу из землянок. Если будет два свистка, все должна выскакивать из землянок и строиться возле своей землянки. А после трех свистков сломя голову все должны бежать к площадке возле караульного помещения и построиться.
А в это время гитлеровцы идут к землянкам и проверяют, не остался ли кто в землянке. И горе тому, если найдут в землянке кого-нибудь. Сразу на месте расстреливают.
Если в лагерь прибыли какие-то особые персоны, офицеры гитлеровской армии, или эсэсовцы, или еще какая-нибудь нечисть, сразу подают три свистка и всех собирают на площадке. Чтобы выслужиться перед вышестоящим начальством, тыловики – лагерная охрана, из кожи вон стараются, чтобы показать, что они тоже воюют. И начинается представление как в древнем итальянском цирке.
Господа офицеры и эсэсовцы занимают места на возвышенности и смотрят, как лагерная охрана ведет борьбу с русскими пленными. Пленным подается команда «Бегом марш по кругу». Все начинают бежать. Гитлеровцы – охранники стоят внутри круга и бьют палками по голове тех, кто бежит последним. Если кто не выдержал удара палки и упал (а это бывает почти всегда), то вставать уже не придется, гитлеровец тут же пускает пулю в лоб или затылок.
Минут десять заставляют бежать по кругу, а потом подают команд: «Ложись на живот! На спину! Садись! Ложись! Встать! По кругу бегом марш!» И гоняют до тех пор, пока не надоест смотреть господам офицерам и эсэсовцам.
Иной день таких господ нежеланных бывает две-три партии подряд, и сеансы повторяются два-три раза. И каждый раз лагерная охрана с большим усердием показывает свое искусство в уничтожении русских пленных.
В такие дни, когда много раз бывает нежеланных «гостей», нервная система особенно сильно и четко должна работать. Чуть небольшой промах, и угодишь под удар. А там последует выстрел и смерть. После такого прожитого дня так устаешь, что вечером не можешь стоять на ногах, и как только заходишь в землянку, сразу ложишься на сырую землю и лежишь до самого утра. А утром все начинается сначала.
Так продолжалось более месяца. За это время несколько десятков наших товарищей были зверски убиты, многие погибли от истощения.
И вдруг немецкие солдаты в наш блок не стали заходить. Мы, конечно, обрадовались этому. Но мы были удивлены, что в наш блок не стали пускать и военнопленных, работающих на кухне, которые раньше приносили нам еду. Не только пленных к нам не стали пускать, но и к нашим ведрам, что приносили с баландой, не стали разрешать прикасаться работникам кухни.
Если раньше баланду приносили в ведрах, и ведра с пищей оставляли нам, а пустые ведра забирали от нас, то теперь баланду приносили до ворот и содержимое ведер переливали в наши грязные ведра (у нас пустые ведра не вымывались, не было воды). Кормить нас стали как бешеных собак.