Северо-Западный фронт. Старая Русса. 21 июля 1943 года
Бой был кровопролитным, жертвенным и безысходным. Приказ мы не выполнили. 14 гвардейский стрелковый полк в полном составе лежал возле ног. Наши-то все здесь на очереди в братский погребальник, в сыру землицу, а немец как был на своих позициях, так и отдыхает там после схватки.
Накануне прошли дожди. Середина лета. Солнцепёк далеко за тридцать. У речушки Полисть, что в Новгородских болотах влажность более девяноста процентов. Прямо из воздуха сочится водяная пыль, превращаясь у земли в обильную крупную росу. Жара, мочи нет. Абсолютное штилевое безветрие.
Судьбоносная речонка неспешно и плавно несёт вялые, мутные воды в сторону Старой Руссы. Вдоль стреженного течения, у болотистых, топких берегов с окаемом из тростника и осоки стелется совсем не широкая полоска земли. С виду неказистая, извилистая ленточка божьей тверди шириною от пятнадцати до тридцати метров. Именно на этом месте, вдоль реки обрели покой и встретили смертный час ратные однополчане. Кто бы мог подумать, что не иначе как здесь разыграется человеческая трагедия вселенского масштаба. И не где-то далеко, а перед глазами воняющая тяжёлым духом, шибающая протухшей плотью «излучина смерти».
Людям, не побывавшим на поле боя трудно представить перед собой жестокую картину залитой кровью мясорубки. Жутко воочию наблюдать гробовое пристанище могильного упокоения. Однако наяву результат лютого противостояния, солдатский погост на излучине реки. Под летним палящим солнцем разлагается кошмаром пахнущее, смрадное месиво. Подобно слоёному пирогу винегретная мешанина преет тысячами гниющих человеческих тел покрытых навозными червями. Несметное количество черных фигур, раздутых до размера бочки ужасает. Своим видом дурно пахнущее, зловонное крошево, обсыпанное миллионами жужжащих, зелёных и сытых жирных падальных мух подчёркивает случившееся дьявольское мракобесие.
Вся территория хорошо просматривается и простреливается фрицами. Справа река, слева болото, впереди враг. Миновать, обойти солдатское кладбище нет никакой возможности. Именно там, впереди за пирамидами зловонных костей пластаются оставшиеся во здравии храбрецы. Среди атакующих бойцов должен быть корректировщик, ефрейтор из второго взвода балагур и весельчак, любимец санбатовских девок Стасик Кулёмин. Жив он или нет уже, неизвестно. Если Кулёма всё-таки убит, место наблюдателя предстоит занять мне, наводчику. До месторасположения ротного баловня по грудам смердящих мертвецов проложен телефонный кабель. Однако сталька перебита. Во что бы то ни стало придётся восстановить связь. На «передке» как воздух необходима огневая поддержка миномётной роты. Чтобы выполнить приказ надо ползти по лишённым жизни телам. Гадко, но с блевотной тошнотой вынужден тащиться своим естеством вдоль падали. С отвращением заставляю себя пластаться по распадающейся, истлевающей расчлененке. Безропотно не раскрывают рта потревоженные боевые товарищи, а сейчас дохляки бездыханные.
С ужасом и безнадёжностью озираюсь. Хоть вешайся, кругом одни мертвецы, вонючие, мерзопакостные субстанции. Человеческий перегной, распухшие туши местами навалены в три-четыре слоя. Разложившиеся и вздутые истлевающие фрагменты кишат червями, испускают тошнотворный, сладковатый трупный запах, распадаются в биомассу, мерзко воняют. Источаемая гремучая смесь тухлятины, неподвижное смрадное зловоние нависло над мамаевым побоищем. Сил никаких нет осязать, прикасаться, ощущать нагноившийся запах. Кровь стынет в жилах, настолько страшно нутром чувствовать разлагающуюся мерзость костлявого преставления. Вдруг, череда и мне дойдёт околеть? Тогда грош цена душеньке, под летним обжигающим зноем тело растворится без остатка.
Страх берёт, когда продвижению вперёд мешают синюшные людские клочья, отрубленные осколками конечности. Приходится отталкивать, отшвыривать, отпихивать в сторону плоть убиенных сотоварищей, бывших фронтовых друзей. Как же иначе подготовить свободный пятачок для очередного рывка? Бросок-то должен быть неожиданным, резким и быстрым. Если возюкаться, тремором дрочиться, будет полный абзац, кранты стараниям. При таком раскладе лучше не начинать пахнущую смертью, ненавистную попытку. Неожиданный разрыв мины загоняет под останки. Почва содрогается. Смердящие тела, осыпая червями, сваливаются на спину. В лицо и ноздри бьёт фонтан гнойного тяжёлого духа. От чудовищного тлетворного зловония хочется очистить легкие и вздохнуть полной грудью. Однако не дышится всей диафрагмой, липко и мерзко в горле. Поблизости оглушающе грохнуло. Взрыв! Экипированными в стальную одёжку, над головой провизжали осколками тысячи смертей.
В этот раз касатики пролетели мимо. Надолго ли счастье привалило грешной душе? Со мной случилась небольшая контузия, волей-неволей пришлось открыть перекошенный рот. Грохот! Внезапно полоснул жуткий сполох. Ударной волной наотмашь хлестануло в лицо жаром от вспышки и детонации, в глотку на коренные зубы кинуло пригоршню червей. Гладкие, белые, хрустящие гусеницы. Муторно, тьфу! Противные, безвкусные личинки опарышей заполонили рот и шевелили своими ножками. Мерзопакостно и гадко, бр-р-р… С отвращением вытолкнул прилетевший «урожай» языком, отхаркал в изуродованное лицо нависающего трупа с разрубленными костями черепа и выбитыми глазницами.
Это вятский учитель математики Викентий Палыч. Из раскроенной сечью, искромсанной черепушки предметника прямо на мои плечи сочится сукровица из кашицы растекающегося мозга, крови и лимфы. Как собака встряхиваюсь, шевелю промокшими, липкими закорками. С поясницы сбрасываю кровавые ошмётки речного ила. Вот говорят умный, не умный мозг, да кому, какая разница. Содержимое костяной репы у всех одинаково вонючее, мерзкое. Варит котелок или в отстой лобастый бубен послать, всё одна хрень для пули дуры. Цвиркнет и не уведомит, когда снесёт полбашки. Дрянную погань, тошнотворную суспензию приходится соскребать с плеч ногтями. Взвесь пропитала гимнастёрку и совершенно очевидно, что солдатское рубище будет мешать выполнению поставленной задачи. Вот только надобно поднатужиться, сбросить с себя навалившийся тяжеленный труп взбухшего товарища.
Смелый парень, красноармеец Славка Паршиков из стрелковой роты в числе первых ломанулся в атаку, а теперь вот разлагается на солнце. Слякотный уже стал. Эх, Вячеслав, Славик, верный и надёжный друг. Скользкий, неразлейвода чертяка. У закадычного кореша от вспухших форм гимнастёрка и портки лопнули по швам. В разрывах одежды видно, как человеческий жир блестит, плавится на палящем солнце. Сало точно парафин, затекает в укромные места, капает на бездыханные формы, застывает корочкой на кровавых обрубках трупаков. С шарообразной головы тёмно-фиолетового цвета лохмотьями сползли клочья скальпа. Через разодранные, объеденные червями губы виднеются белые, ровные молодые зубы. Вроде бы, улыбается бывший побратимец, на яву усопший бездыханный жмурик. Надо же, быстро получилось оттолкнуть мертвеца, хотя выгляжу, скорей всего, не лучше почившего упокойника. Одно слово, чучело болотное весь в чужой крови да грязевой корке из вязкого, подсохшего киселя.
Между подрывами фугасов сделал попытку вскочить, но тут же поскользнулся. Под ногами растеклась полужидкая масса из внутренностей, кишок и требухи в клочья разорванного боевого напарника-желторотика. Всё, что осталось от новобранца Андрейки, рядового подносчика мин из третьего взвода. Он сам напросился на задание, думалось, что прогулка выйдет из числа "для храбрых", движуха за боевой медалью. Однако получилась у него безальтернативно-роковая "боевая заслуга". Никак не думал, не гадал о бессмертии ударник пятилетки. С брезгливостью отряхиваю щепотью сгустки крови, брызги мяса, дробь костей, клочья волос, ошмотья кровавой размазни. Но распоряжения никто не отменял. Снова между взрывами ползу вперёд к намеченной цели, пока сам живой здоровый.
Туда-сюда может быть много раз на дню. Война не признаёт пограничных состояний, человеческих слабостей. Хочу или не хочу, боюсь, противно, болею, тошно всё это неважно для исполнения приказа. Вперёд солдат и точка. Интересно, взяли мы немецкие траншеи или опять бесполезно? Неужели впустую распахивались, пестовались, умирали, что даже близко не смогли подойти? За что кара небесная? Народу-то сколько положили. Неужели всё понапраслину, вхолостую и сколько ещё душ впереди загубим? Псу под хвост наши бесполезные усилия. Командиры упустили из рук выгоду, отдали инициативу врагу. Кроши не кроши зубами, а одолеть немца, пока, не получается. Жалко до слёз бессмысленно погибших ребят.
Тишину опять распотрошило, начался шквальный обстрел. Над головой грохнуло и засвистело. Ещё раз жахнуло. Придётся залечь. Неожиданно шибануло оглушающе наотмашь, раскатисто звучно. Грудь, ноги, руки обвило свинцовым обручем и рвануло к земле, обрушило поникшее тело навзничь. Ударило, хлестануло так, что неловко рухнул на спину, уткнулся затылком в мерзко воняющую, развороченную утробу почившего солдатика. В ноздри отрыгнуло запахом человеческих кишок. В лицо, глаза, нос забросило ошмётки грязи, лоскуты окровавленной, мерзко воняющей ткани, шарахнуло острым перегаром чудовищного пекла. Брови, ресницы, волосы опалило огнём, до мяса захлестнуло полыхнувшим жаром. В тело рубануло сталью, коса воткнулась до самых костей, фонтан кровищи брызнул из аорты. Больно-то как. В обожжённом горле застрял хрипящий вскрик от жуткой пытки. В сердце остриём лезвия по самую рукоять воткнулось нечеловеческое страдание. Мамочка моя рОдная гибельная мука ужас, какая страшная. Боже мой, неужели этот кровавый ад предназначен живодёрским испытанием? Всем своим раскуроченным, онемевшим телом вздрогнул, ещё раз дёрнулся и безмятежно, с упокоением вытянул кровоточащие, израненные ноги. Я-то, почему здесь крайним оказался? Смерть же для кого угодно, но только не для моей персоны. Тварь костлявая, не дотянешься, поспорим ещё за право жить на белом свете. На душе возникло ощущение покоя и тишины. Хорошо на земле. Может быть, поборемся ещё малость, подождём с отходом?
Из воспоминаний моего отца.
7 гвардейская стрелковая дивизия, 14 гвардейский стрелковый полк, командир миномётной роты старший лейтенант Щербаков Иван Петрович (1923 г.р.)
Все права защищены. Рассказ или любая его часть не могут быть скопированы, воспроизведены в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким - либо иным способом, а так же использованы в любой информационной системе без получения разрешения от автора. Копирование, воспроизведение и иное использование рассказа или его части без согласия автора является незаконным и влечёт уголовную, административную и гражданскую ответственность.