Марина никогда не была желанным ребёнком: её мать ненавидела мужа за те самые «лучшие годы» и поэтому называла собственное чадо, так похожее на отца, волчьей породой.
Дитя отправили в интернат и забирали лишь на каникулы. В её памяти незаживающей ранкой копошились цепкие воспоминания детства, вроде того, когда малявку сильно отлупили за съеденный единственный огурец, предназначавшийся для окрошки.
Мариша рано повзрослела, только глубоко сидящая в душе обида за тяжелое детство всё ещё надоедливо колола иголкой. После окончания училища девушка вышла замуж, переехала из города в деревню и родила двоих детей – Настеньку и Никитку, для которых хотела стать самой лучшей мамой на свете, не то что некоторые…
Любила она своих детей до дрожи в сердце, но не могла им дать того, чего сама не познала – родительской ласки, хотя и очень старалась, заменив её гипервниманием. Она читала им книги на ночь, пела колыбельные, каждый раз разные и наизусть декламировала стихи, так старательно заложенные в голову советским образованием, что даже спустя тридцать лет, она могла наизусть прочесть внукам «Сын артиллериста».
Будучи городским жителем по рождению, она, снова приезжая туда из деревни очень злилась на детскую непосредственность, вдохновенно орущую на весь проспект: «Ой, мамулечка, смотри какой усатый автобус!!!» и сердито одёргивала: «Да что вы как дикари?! Больше не возьму вас с собой!» …ну, конечно же, брала. Снова и снова.
Выводы из своего воспитания Марина сделала, но родительская жестокость в некоторой степени взрастила в ней чрезмерную строгость и к своим детям. И она считала это нормой до тех пор, пока однажды в задушевной беседе уже повзрослевшая дочь, собирающая вскоре замуж, не сказала:
- Мам, ты знаешь, а я никогда не буду так сильно ругать своего ребёнка за нечаянно разбитую посуду…