Глава 6.
«…В неких мирах был уничтожен бомбежкой
Наш еще и не строеный уютненький дом»
-- А.Непомнящий
-Товарищи – мрачно начал Горенштейн, стоя у длинного стола - мы с вами имеем четверых зверски убитых за полторы недели, между которыми, по сути, нет связи. Первые двое убитых хотя бы работали на одном заводе, хотя никак не были связаны, а остальные двое вообще жили в разных районах! Один служил тут, в пожарной части, которая на Стрелочном заводе располагается, а второй приехал сюда к собутыльникам из Дзержинского района. Самое ужасное в том, что мы в полном тупике: следственная группа не знает, что делать – никаких свидетелей и улик нет, а убийства все схожи, словно делаются по одному плану. Повторяется одно и то же: пропажа отсеченной кисти, огромное количество ударов, четверостишье из «Левого марша» Маяковского, отсутствие кражи и пропажи чего-либо. Есть предположение, что убийца вообще убивает кого угодно: у него нет четких целей.
Ошкин слушал и кивал головой. Кирвес опустил лицо на свои старые руки, Юлов был как обычно спокоен, Скрябин сидел вытянувшись и с лицом полным уважения слушал своего командира.
Ноябрь уже вошел во вкус. Грязь заледенела, последние листья облетели с деревьев и их голые силуэты резали серое небо. Солнца не было видно уже дня три, лишь ледяной ветер тряс голые ветки, а их бывшие жильцы - листья смерзлись друг с другом в ожидании гниения. Иней покрыл их, и тонкий белый слой ложился на Первомайку, словно пелена на глаза. Календарь с отставанием в один день показывал дату - 17 ноября 1949 года.
Ошкин приказал Горенштейну сесть и, как обычно, не вставая со стула, положив свою несгибаемую ногу в проход, начал говорить: «Товарищ капитан говорит все верно: никаких подвижек в деле нет – у нас даже отсутсвует подозреваемый. Я думаю, мы все понимаем, что раскрываемость и успешность милиции после войны резко упала – сколько отличных милиционеров и следаков погибло на фронтах. Именно из-за этого у нас отсутствуют спецы для повышения раскрываемости. Я ни в коем случае не умаляю ваших талантов, товарищи, вы все хорошие следаки. Вспомните хоть поимку банды грабителей из Барабинска, которая у нас тут обосновалась. Но то грабители, для их поимки уже есть своеобразная схема, есть определенные оперативные действия в отношении их ликвидации. Однако это дело донельзя необычное, оно требует разрушения всяких рамок и схем, тут не подойдет ни одно из стандартных действий. А мы, уж извините за откровенность, на это не способны. Вообще никак. Мы с вами шаблонники, товарищи, а действовать вне шаблона мы не можем. Как троечники в школе. Поэтому нам нужен реальный спец, который может действовать вне всяких правил и шаблонов».
Скрябин уже пытался что-то сказать, но Горенштейн посмотрел на него злобным взглядом, и ефрейтор вжался в стул, так ничего и не сказав.
-Так вот – продолжил Ошкин – недавно в Одессе был сформирован Штаб по борьбе с бандитизмом. Привлекли туда много кого, но, в первую очередь, бывших сотрудников милиции, либо уволившихся в послевоенные годы, либо не вернувшихся к милицейской службе после фронтовых дней. Они могут расследовать только одно дело, и доступ имеют только к его материалам. Есть предложение создать нечто подобное и у нас. Кто что думает?
-Никак нет – быстро ответил Горенштейн – не нужен штаб. Дело деликатное, мы можем и одним-двумя людьми обойтись.
-И кем же? У тебя есть предложения?
-Я бы лучше в беседе с глазу на глаз предложил. Там серьезный вопрос.
-Понял. У кого-то есть предложения кого можно привлечь к расследованию?
-Может Лунина, он у нас служил тут два года – предложил заведующий архивом.
-Ты совсем что ли? – усмехнувшись ответил Ошкин – он же алкоголик, да и какой из него следак. Он жрал водку даже на месте преступления, черт побери! И, да, товарищ завархивом, хватит его толкать везде. Если ему нужны деньги, то пусть работать идет, а не пользуется твоей дружеской помощью, чтоб подработать. Еще предложения есть?
Все мотнули головой, Ошкин мрачно усмехнулся и громко сказал: «Собрание окончено, товарищи, ступайте. А ты, капитан, рассказывай там о своем претенденте».
Все медленно выползали из кабинета начальника отделения – самого большого кабинета в здании. Кирвес выходил последним: в руках он мял карандаш, а штанины новых брюк были подвернуты - было ясно, что криминалист ошибся с размером, и длина штанин была слишком большой.
-Итак – начал Горенштейн – вы же знаете о Сергее Летове?
-Я почему-то так и думал, что ты заговоришь о нем – ответил Ошкин. – Да, разумеется я его знаю – мы с ним почти пять лет вместе проработали. Он после меня был тут начальником райотдела, пока меня перевели на Заельцовку.
-Он правда был таким спецом?
-Не то слово! Я за всю свою работу не встречал такого толкового следака, как он. У него была безупречная раскрываемость. Ему вроде Горком даже грамоту дал в 40-м году.
-Вы в курсе что с ним произошло?
-Об этом вся Первомайка болтала. Сначала говорили, что он убил своих, потом что немцев, а потом узнали наконец, что это австрийцы были. Знаешь, скажу честно – я его не виню даже. Австрияки то еще дерьмо, вспомнить хоть Первую Германскую.
-Я думаю предложить ему. Он действительно специалист и, по мне, сможет, как вы сказали, сломать шаблоны.
-Вообще, я тоже думал над этим. Это, конечно, рискованно, особенно если «наверху» узнают про его делишки. Однако, знаешь, если мы сумеем недельки так за полторы этого урода поймать, что Серега может сделать, то «сверху» никого не пришлют. А вот если мы его не поймаем, то точно пришлют, из ГПУ кого-нибудь.
-ГПУ?
-Тьфу ты ё моё, теперь же его нет. Из МГБ. Куда с недавних пор и мы входим.
-То есть вы согласны привлечь его к расследованию?
-Да. Предлагай ему. Он же давно откинулся, паспорт уже есть?
-Так точно.
-Тогда скажи, что это крайне важно. Впрочем, я почти уверен, что он согласится. Выдадим ему справку и мандат – пусть берет дело в свои руки. А я пока кое-куда позвоню.
…Летов лежал на полу. Грязь засохла на его брюках, пуговица от рубашки одиноко валялась около кровати. В сжатых ладонях лежали клоки волос, вырванных Летовым, а сами волосы были жутко взъерошены, на пальцах виднелись огромные укусы от зубов – Летов, чтобы не кричать, использовал свою грязную кисть вместо кляпа.
В эту неделю припадки как-то усилились. На выходных, когда Горенштейн был дома, Летов почти постоянно пил с ним, от чего воспоминания, а, следственно, припадки исчезали. Однако если он понимал, что скоро начнется, то выходил в туалет и выл там. Впрочем, Горенштейн в последнее время появлялся тут крайне редко – все чаще он ночевал у Валентины, и никто не мешал Летову оставаться наедине со своим безумием.
«Nicht n;tig, nicht n;tig, nicht n;tig» - эти последние слова невинного австрийца вертелись в голове Летова снова и снова. Он вспоминал три самых жутких момента своей жизни: расстрел в плену, убийство Лехи и… собственноручное убийство. Воспоминания появлялись просто так, непонятно от чего, вокруг ведь была лишь звенящая тишина: всплывут, побудут в голове и опять опустятся вниз.
Летов услышал шаги в коридоре - по времени уже должен был вернутся Горенштейн. Поднялся с пола, отряхнул пыль с одежды и, даже не дожидаяся ударов мощным кулаком в дверь, отворил ее. Горенштейн, улыбаясь такому предугадыванию Летова, зашел в комнату, механично снял шинель и упал на стул.
«Как ты тут?» - задумчиво спросил он.
-Да все как обычно – ответил Летов. – Я сейчас разогрею картошку, тут осталось со вчерашнего дня.
-Погоди. Есть разговор.
Летов удивленно посмотрел на мрачного Горенштейна, положил обсохшую ложку на стол и, ожидая чего-то печального, ответил: «Говори».
-В общем, дружище – начал Горенштейн. – У нас сейчас дело расследуется… жутко странное и опасное. Людей, чтоб его раскрыть, у нас просто нет. Даже я не гожусь. Наш начальник предложил привлечь кого-то к расследованию, вроде Штаба по борьбе с бандитизмом. Я порекомендовал тебя. Ошкин согласился.
-Ошкин? Хрена ж себе, он до сих пор тут!
-Ты согласен работать у нас? Быть оперуполномоченным и расследовать это дело? Ты просто пойми, это… это неимоверно важно. Разговор идет о ряде жесточайших убийств, который надо немедленно прекратить. Погибло уже не мало людей.
-Почему именно я?
-Потому что все, кто тебя знает как мента, говорят, что ты спец. Ошкин сказал, что ты самый толковый следак, которого он встречал.
-Не забыл еще меня майор.
-Он подполковник уже.
-Растет… Ты хочешь, чтобы я вернулся в милицию для расследования одного дела?
-Крайне важного дела.
-Я не уверен в себе. Ты пойми, я уже восемь лет как с милицией не связан. Да и вообще, Ошкин знает о моей послевоенной биографии?
-Отлично знает. Он сказал, что херня все это. И я с ним согласен.
-Он готов сделать уполномоченным человека, который отсидел четыре с половиной года?
-Ты искупил свою вину перед Родиной. Так что ничего такого в этом нет.
-А если проблемы начнутся?
-Если мы его поймаем недели так за полторы, то не начнутся. Тебе выпишут премию, заработаешь. А «наверх» про тебя особо говорить не будем. Да им и плевать будет: самое главное показать, как круто действовали наши следаки, поймав особо опасного преступника.
-Оно правда такое важное?
-Я врать не стану.
Летов оперся руками о стол, который издал испуганный скрип – давненько ничего тяжелее наполненных едой кастрюль и сковородок на нем не стояло. В голове Летова, нападобие стаи варон, крутилось много мыслей. Самой главной была мысль долга: если дело действительно такое важное и опять гибнут невинные люди, то это надо прекратить. Летов конечно же догадывался, что в рядах милиции сейчас дела идут неважно – сколько хороших следаков полегло. Чувство долга говорило ему согласится, разум выводил какие-то контраргументы, мол, убьют еще или что-то в этом роде… хотя, он совершенно не боялся смерти. Вообще. Скорее даже хотел ее.
«Я… я согласен» - задумчиво ответил Летов, стукнув рукой по грязному столу.
-Ты уверен? – спросил радостный Горенштейн.
-Абсолютно.
-Тогда пошли в отделение. Выдадим тебе все, что нужно.
Летов быстро снял свои измазанные грязью брюки, напялил более-менее чистые милицейские галифе, накинул пальто и вышел вслед за Горенштейном.
В самом отделении было тихо: все сидели по своим кабинетам. Лишь дежурный в будке болтал с каким-то сержантом, а в КПЗ шла оживленная беседа двух сильно выпивших торговцев ворованными продуктами. Пройдя по темным коридорам в которых эхом раздавались отборные матюки спорящих воров, Летов с Горенштейном дошли до заветной двери кабинета Ошкина.
«Вот, товарищ подполковник. Товарищ Летов согласился на наше предложение» - отрапортавал попивающему чай Ошкину Горенштейн.
-Сколько лет – улыбаясь сказал Ошкин своим веселым голосом, откидывая в сторону свежий выпуск «Советской Сибири» и медленно вставая, опираясь о скрипучий стол. – Серега, сколько же лет не виделись! Всегда помнил о тебе, ты следак каких еще поискать надо. Садись, поболтаем, введем тебя в курс дела.
Летов пожал руку Ошкину, даже улыбнулся немного, впомнив славные довоенные времена.
«Ну что, Сергей, как жизнь? Слышал про твои дела – не осуждаю тебя» - загадочно сказал Ошкин, отставляя вслед за газетой и стакан горячего чая, испускающего пар.
-Я? – растерянно бормотал Летов, смотря стеклянными глазами в исцарапанный пол. – Я… да нормально, вроде бы. Насчет дел – я сам себя сужу. Но это уже так…
-Ты ж Ладейникова помнишь? – спросил Ошкин.
-Разумеется – повеселев ответил Летов. – Он до сих пор в органах?
-Теперь он уже Комиссар III ранга, в Новосибирске сидит.
-Да, помню его. Хороший мужик. Сильно нам с тобой помог тогда, в 37-ом, когда мы банду ловили, помнишь?
-Конечно. Такое забудешь… Хотя мое дело в 33-м было хуже.
-Когда тебя пытали?
-Да, оно… - Ошкин заметно помрачнел, оглядев свой шрам, и продолжил - Короче, я позвонил Ладейникову. Он очень обрадовался тому, что ты вернулся и одобрил наше решение о привлечении тебя к расследованию. Так что ничего боятся не стоит – Ладейников свой человек.
-Да, уж в этом я не сомневаюсь.
-Так, Вень, сходи с Серегой в канцелярию, пусть ему выдадут все, что нужно. А потом сразу ко мне – введу тебя в курс дела и с материалами дам ознакомится.
Горенштейн кивнул, Летов медленно поднялся и посмотрел на улыбающегося Ошкина. Он второй раз, несмотря на искалеченную и не гнущуюся ногу, поднялся с хилого коричневого стула, скорчившись от боли и напряжения мышц спины, но, крепко встав на ноги, вновь пожал Летову руку. Сколько Летов помнил Ошкина, тот ни разу не вставал из-за стола два раза за такой короткий промежуток времени – все таки нога давала о себе знать, но сейчас, что называется, уважил «следака, какого еще поискать надо».
«Спасибо тебе, Серег. Я знаю, что такие умения не пропадают несмотря ни на что. Талант не пропьешь, как говорится!» - весело сказал Ошкин.
-Я постараюсь поймать его. Приложу все усилия – мрачно ответил Летов.
Горенштейн с Летовым спустились на первый этаж и пошли в канцелярию. Проходящие мимо люди в форме удивленно смотрели на нового сотрудника, на его старые галифе, сапоги, потертую кепку и главное – непонятное лицо.
«Привет, Люсь. Нужна бумага и мандат товарищу. Вот паспорт, выпиши поскорей» - отчеканил Горенштейн, протягивая новенький паспорт Летова молодой девушке, сидящей за заваленным столом в пыльной комнате архива и канцелярии одновременно.
«Предъявитель сего ЛЕТОВ Сергей Владимирович, 1908 года рождения, паспорт серии III-ОР №345678, является оперуполномоченным районного отделения милиции по Первомайскому району города Новосибирска. Правомочен самостоятельно или во главе группы производить необходимые оперативно-следственные мероприятия с последующим оповещением прокурора. Разрешено ношение и хранение огнестрельного оружия.
18 ноября 1949 г» - эти сухие слова были напечатаны и написаны на тонком куске пожелтевшей бумаги. В углу девушка поставила печать, предварительно макнув ее в коробку с краской и дыхнув, а потом расписалась поверх нее столь редкой в этих краях трофейной немецкой шариковой ручкой, которой до сих пор восхищался Горенштейн – он просто не видел таких письменных принадлежностей.
«Мандат на оружие еще выпиши, пожалуйста» - мечтательно сказал капитан, забирая справку и паспорт и не отрывая взгляда от блестящей ручки.