«За нами остается свобода выбора — а это и есть сущность понятия свободной воли: пойти ли нам сразу и без потерь по верному пути, либо ступить на него позже, с душой, истерзанной страданиями» Делия Стейнберг Гусман.
1
Что-то происходило и казалось, этому не будет конца. Эта тошнота, эта боль, этот ужас – всему этому не будет конца…
Он покоился на самой глубине сна, пока ветер не начал набирать силу и скапливать чёрные тучи на небе, заволакивая собой раскалённое дотла летнее солнце. Внезапный и мощный штормовой прилив боли выбросил его на берег реальности, размозжив об острые скалы. Весь в поту и с криками он очутился в темноте. Но нет, его заставила проснуться не просто боль - это были адские муки! Он чувствовал, как его внутренности разрывались на части, суставы выворачивались, а кости ломались, словно их придавливали тяжелым прессом. К горлу подступала тошнота, и он не в силах был сдержать её. Она хлынула из него мощным потоком на грудь. Он почувствовал собственный смрадный запах, пропитавший кровать, одеяло и скомканную простынь.
Он попытался приподняться, но ничего не вышло. Кто-то привязал его к постели…нет, не просто привязал, тело было прибито гвоздями, из-под которых холодной струйкой стекала теплая кровь. В блевотине начинало что-то шевелиться. Пена слюны текла по подбородку. Становилось все жарче и жарче, словно кто-то открыл дверь, и ад постепенно проникал в эту комнату. Сердце бешено колотилось, и, казалось, что оно вот-вот разорвется на части. Своими ударами оно сотрясало грудную клетку и окружающую его полную темноту.
Гнетущее ощущение замкнутого пространства давило на него, и у него начинала кружиться голова. Он закричал во всё горло от невыносимой боли и ужаса.
Пот лился рекой. Под кроватью чувствовалось чьё-то тяжелое дыхание и приглушённый жуткий смех. Он знал это дыхание. Это было дыхание тысячелетней смерти. Он почувствовал смрад мертвечины, который наполнял комнату, будто расползающийся туман.
Его тело подергивалось в темноте, и в белках глаз отражался кровавый закат, который медленно таял где-то в глубине.
2
Уже больше недели холодная осень дышала всей грудью на просторах северного города Орбита. Дни стали короче, а ночи длиннее. Беспощадный холод пробрался на каждую улицу и в каждый дом этого захолустья. Уже ничего не напоминало о лете, и даже выходившее из-за постоянно затягивающих серых туч неба солнце уже совсем не грело. Дороги, покрылись сплошной грязью, увядшая трава в ожидании снега склонилась к земле.
Высокий худощавый человек без прошлого и будущего, тяжело дыша, шёл, волоча по земле ноги, словно немецкий солдат во время пленения в Сталинграде. Накрапывающий мелкий дождь, не переставая, бил его по голове, которая раскалывалась от боли. Этот с виду не молодой человек был без имени с вирусом «ласкового убийцы» , для которого уже давно было все решено. Он переставлял одну ногу за другой, медленно пересекая улицу, направляясь от автобусной остановки к своему дому.
Его губы то открывались, то закрывались, обнажая часть сгнивших зубов. Он жадно глотал холодный осенний воздух, который обжигал прокуренные лёгкие. Лоб покрывали глубокие морщины - метки прошедших лет. Бессмысленный взгляд был обращён вниз.
Проходившие навстречу ему люди отводили от него глаза и как можно дальше пытались обойти его. А кто-то даже специально задерживал дыхание, чтобы, пройдя мимо, не заразиться какой-нибудь заразой. Оно и было понятно, потому что вид у этого человека был ужасен. Оборванный, не бритый, грязный мужчина с ввалившимися как у мертвеца глазами, со сгорбленной спиной и бессильно свисающими руками по бокам, как у измученной обезьяны. Застарелый запах пота, исходивший от него, валил на повал. Его некогда черные, коротко подстриженные волосы, превратились в безжизненно висячие сальные кудри. Кофта была на несколько размеров больше. От скопившейся на ней грязи, она была непонятного цвета. В темно-синих джинсах, которые были небрежно подогнуты, чтобы не шоркали по земле, болтались худые, осыпанные язвами ноги.
Восточная часть этого города, где он жил, по праву считалась самой малонаселенной и самой запущенной. Старые деревянные дома заполняли пустынные улицы. Их давно нужно было снести, но никто не хотел тратиться и раздавать новые квартиры. Власти словно дожидались естественной смерти и полного разложения, заплесневелых от времени зданий.
В некоторых заброшенных домах постоянно собиралась местная молодежь, к которой он уже явно не относился, хотя не было ему ещё и тридцати лет. Они выпивали и курили, весело прожигая свою жизнь. Все такие гулянки, как правило, заканчивались драками. Неизвестно, что взбредет пьяной и обдолбанной молодёжи. Бывали случаи, что дело доходило и до убийств. Причина была зачастую всегда одна – выколачивание денег или просто нужно было выплеснуть наружу дурость, подкрепленную легкими, а иногда и тяжелыми наркотиками. Район медленно увядал, и никому не было до него дела.
Руки его ужасно тряслись, а ноги подкашивались, готовые вот-вот отказать. Но было ещё хуже. В больнице он словно качался на волнах тошноты, просыпаясь лишь для того, чтобы наблевать в тазик. У него болело тогда всё, вплоть до самого центра его существа, где, как сказал бы священник, обитает душа. Все эти кошмарные дни он обливался холодным потом на белых простынях. Он стонал под натискам демонов, выплывающих наружу из самых недр его головы в мир собственных видений, стонал, казалось, от неминуемой смерти и от дикой боли. Он переворачивался на живот и зубами вгрызался в подушку, чтобы подавить в себе это, но ничего не помогало. В те моменты он бы продал всё на свете, включая свою собственную мать за одну единственную дозу.
В больнице ему вкалывали какую-то дрянь. Конечно, ожидаемого эффекта она не приносила, но становилось немного лучше. По крайней мере, он мог сейчас идти и хоть как-то соображать. Но желание принять дозу осталось таким же сильным, и нужно было её скорее раздобыть, да или хотя бы просто для начала уколоть себя в вены, ещё раз испытать это ощущение, и унять зуд в этих чертовых веревках.
Дома у него было около пятисот рублей, но этого было мало. Нужно было обязательно раздобыть еще, хотя бы столько же. Но по-теперешнему его физическому состоянию это было весьма проблематично. Однако можно было отобрать сумку у какой-нибудь бабки - вот это ему может быть и по силам. Вся его работа в последние годы сводилась лишь к одному – доставать и употреблять.
Он выглядел как человек, балансирующий на грани смерти, и чтобы переступить эту грань, ему оставалось уже совсем немного. Максимум полгода, но он, собственно, и не возражал. В последние дни он часто думал о смерти. Хотя, как говорят, каждый жалкий наркоман думает и мечтает о смерти, когда нет денег на дозу. И в этом определенно был какой-то смысл. Ведь когда ты получаешь то, что желал, жизнь сразу обретает смысл, и ради этого стоит ещё непременно побарахтаться на этой проклятой земле.
Дождь усиливался.
Он прошёл две улицы и завернул в свой двор, который был безлюден и завален опавшими желтыми листьями. В это время года двор напоминал лесную дорогу, по которой можно проехать только на тракторе. Мусорные бочки были все переполнены. Один из них был перевернут, отбросы, вывалившиеся из нее, поедала тощая и грязная собака. Помимо этого можно было наблюдать огромную свалку мусора, протянувшуюся вдоль разбитых тротуаров, в трещинах которых прорастали пучки сорняков.
Унылый ветхий дом, стоящий под тоскливым серым небом, казался размытым и неотчётливым и вызывал лишь чувство отвращения, даже у такого ничтожного наркомана как он. Краска на наружных стенах, пронизывающих глубокие трещины вдоль и поперёк, давно потускнела и растрескалась.
Когда он зашёл в подъезд, в нос ударила страшная вонь. Кругом валялся мусор, разбитые бутылки, шприцы и много чего еще. Все это медленно гнило. Повсюду бегали огромные чёрные крысы и ещё Бог знает, какие твари, порождённые этой грязью.
Держась за расшатанные перила, он, медленно и тяжело дыша, стал подниматься на второй этаж, останавливаясь через каждые четыре ступеньки. Воздуха в легких катастрофически не хватало. Давление поднималось, и сердце тяжёлым молотом стучало о выпирающие сквозь тонкую кожу рёбра. Сил уже практически не оставалось. Все, что ему сейчас хотелось - это рухнуть поскорее спать, а ещё лучше умереть и не проснуться, но тело и разум этому активно сопротивлялись, продлевая как можно больше его никчёмную жизнь.
Он преодолел последнюю ступеньку и принялся нервно искать ключ в кармане. На мгновенье ему показалось, что ключ потерян, но, в конце концов, пальцы нащупали то, что искали, и он начал открывать дверь. Далось ему это с огромным трудом. Хоть он и не был пьян, но в глазах все троилось, и он никак не мог попасть в нужную замочную скважину, потому что перед его глазами их было три. Руки не переставая тряслись, поэтому требовалось приложить ещё больше усилий. К горлу подступала тошнота, и он уже готов был заплакать, когда ключ наконец-то попал туда, куда нужно. Он провернул его два раза и толкнул дверь.
Войдя вовнутрь, он вздрогнул. В квартире будто было холоднее, чем на улице, и, казалось, в воздухе висела вязкая прохлада.
Небольшую двухкомнатную квартиру заливал унылый тусклый уличный свет. Она казалась давно заброшенной и к тому же вся провоняла бензином. Он давно уже собирался выбросить эту пятилитровую бутылку, так как на ней уже было не заработать, но руки до этого никак не доходили, да и этот запах ему был в принципе по душе.
Он разулся и прошёл в свою комнату.
Длинный комод, стоящий вдоль стены растрескался и потускнел от времени. Некогда красный ковер, занимавший большую часть пола, давно приобрёл грязный оттенок коричного цвета. На диване виднелось огромное сероватое пятно – отпечаток какой-то попойки. Давно выцветшие старые обои украшали пыльные детские фотографии, грамоты и медали по футболу, напоминая о предметах его прошлой жизни, которой теперь казалось, и не было вовсе. Теперь та прежняя жизнь представлялась такой далекой, что он не мог вспомнить, была ли она вообще. Но всё было знакомым, и было на самом деле, и теперь, сравнивая оставшиеся воспоминания с детства, он видел, что его пристанище походило на сгоревшую квартиру, мёртвые остатки которой сейчас являлись его затуманенному взору.
Он подошёл к окну, рядом с которым за выцветшей занавеской стояла ещё не проданная гитара. Взяв её в руки, он осмотрел её корпус, который давно потускнел от времени. Он прошёлся по струнам. Звук был противный и резал уши. Гитара была расстроена. Держа её в руках, он вспомнил те годы, когда ещё учился в школе. Тогда он думал, что однажды создаст свою рок-группу и будет гастролировать по всей стране. Каким же он был идиотом.
Положив инструмент на место, не раздеваясь, он так и лёг на диван, моментально провалившись в глубокий сон.
3
Он проснулся вечером того же дня с сильной головной болью и с ужасным привкусом во рту. Выглядел он бледным. Вставать ужасно не хотелось. Он чувствовал себя как выжатый лимон, и казалось, что в его теле не осталось ни одной капли жизни. Каждое его движение заставляло сердце прибавлять обороты, и он вставал с дивана, словно человек, выбирающийся из глубокой могилы наружу.
Вечер прокрался в его квартиру незаметно, как вор, и теперь в комнате ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. За окном вовсю безумствовал ветер, и от этого голые тонкие деревья гнулись так, что казалось, их стволы вот-вот треснут под его неистовым напором.
Постояв минут десять под прохладным душем, он вытерся и подошел к зеркалу. Представшее там отражение походило на живой труп – заросшие щетиной впалые щёки и глубоко ввалившиеся глаза, кожа была такой бледной, что казалось прозрачной. От рук остались одни кости. Ребра и грудь выступали вперёд так сильно, что грозили порвать тонкую кожу. Все тело было усыпано синяками и кровоподтёками. Но, не смотря на всё это, сердце по-прежнему отчаянно билось внутри неутомимым мотором.
Несколько долгих мгновений ходячий скелет смотрел на своё отражение, а потом прошёл на кухню. В раковине стояла гора грязной посуды. Линолеум был весь заляпан жиром. Он открыл холодильник, и его содержимое вызвало у него отвращение. Заплесневевший зелёный сыр, открытый пакет протухшего молока. Из холодильника шёл мерзкий запах гниения.
Закрыв холодильник и заварив себе горячий чай, он принялся жадно его хлебать, чтобы хоть как-то привести себя в чувства. Желудок требовал еды, но аппетита не было совсем. Казалось, если что-то проглотить, то все это сразу выйдет наружу. Организм требовал совершенно другого.
За окном, которое было в грязных разводах, по-прежнему накрапывал мелкий дождь, а тьма расползлась по небу, точно пролитые чернила. Его худое бородатое лицо с мутными и запавшими карими глазами уставилось на улицу, а точнее на дом, который стоял напротив. На нём красовалась знаменитая большая надпись, написанная каким-то умельцем белой краской: «СНЕСИТЕ ДОМ! СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ!»
Это было единственным местом, куда он постоянно ходил. Все мысли были только о нём. Он его ненавидел, ведь этот дом сгубил его жизнь, крепко посадив на иглу. Сколько людей вошло в этот дом и срослось с его стенами? Он не знал. Но в то же время это было самым желанным местом на земле. Оно помогало ему, уносило его от этой ужасной реальности. Уносило от воспоминаний, а они были страшнее всякой боли. Они постоянно вгрызались в него острыми зубами и всё время мучили его, не давай покоя. Как только он ни пытался от них избавиться и начать, как бы это для него смешно не звучало, новую жизнь. Потеря всех друзей, потеря прекрасного будущего, потеря девушки. Потеря? Нет, не потеря, а её смерть.
Он прекрасно помнил тот день, когда она села к нему в машину, и они поехали кататься по городу. Если бы она не позвонила и не вытащила его от друзей, то ничего бы не случилось, даже если бы он не был бы под кайфом. Это было не причем. Все дело в том, что он был раздражен тем, что она побеспокоила его, когда он отдыхал, вот и всё. Из-за этого он был нервным и не мог нормально управлять машиной и на одном из поворотов их занесло, и они впечатались в фонарный столб. Перед этим он резко надавил на педаль тормоза и почувствовал, как ремень безопасности чуть не перерезал его пополам. Именно он спас ему жизнь, а она пробила головой лобовое стекло.
Позже она скончалась в больнице, так и не придя в сознание. Почему то именно в этот вечер она не пристегнула ремень, хотя от него она требовала этого постоянно, и бывало, доходило даже до того, что она отказывалась куда-либо-то ехать, пока он не пристегнётся. Скорее всего, она была так возбуждена новостью, которой активно делилась с ним в дороге, что напрочь позабыла об этом, а он по старой привычке не забыл пристегнуться.
Всю дорогу она радостно жестикулировала и рассказывала о том, что можно будет летом купить дешёвые путёвки у подружки и слетать на море, что это так здорово и так чудесно, но ему это было неинтересно. Чёрт возьми, какое ещё море, зачем оно вообще нужно?
Он крепко сжимал в одной руке руль, а другой яростно переключал передачи, изредка кидая на неё взгляды, кивая и вставляя в разговор стандартное «ага» и «да», делая вид, что он внимательно слушает и не хочет её перебивать. Всё что он хотел, так это избавиться от неё, как бы это сейчас ужасно не звучало, но это было правдой. Он хотел вернуться к друзьям на квартиру, хотел продолжить «расслабляться».
Она же всегда говорила, чтоб он держался подальше от них, что детдомовские друзья только тянут его вниз на дно, что у него будет большое будущее. Конечно большое, ведь на тот момент он уже играл в футбольном клубе «Генерация» в основном составе, и если бы не наркотики и алкоголь, то уже без проблем перебрался бы в команду и повыше, а впоследствии мог выступать и за сборную. Почему бы и нет? Уж что, а в мини футбол он играл отлично.
После смерти его девушки жизнь дала огромную трещину, после которой его засосало в водоворот ужаса, из которого он уже не в силах был выбраться в одиночку. После всех этих событий его положили на стационарное принудительное лечение в психиатрическую больницу, в связи с болезненным состоянием психики. Ему чудилось, будто его мертвая девушка постоянно преследует его. Даже на заседании суда, когда шёл допрос, он увидел её, как она хромая медленно шла к нему мимо присяжных, мимо своих родителей, протягивая к нему окровавленные руки. И зрелище это было ужасным: голова была разбита и кровь стекала по чёрным длинным волосам. Он мог видеть её пульсирующий мозг в дыре черепа. Она слепо водила глазами по залу заседания. Губы её издавали булькающие звуки, словно она пыталась что-то сказать. Он слышал это, но ни одного слова нельзя было разобрать.
С воплями ужаса он бросился к двери и попытался выбежать из зала, но его задержали.
В больнице дела шли не лучше. Видения не пропадали, и к тому же, ему казалось, что доктора испытывают на нём какие-то медицинские препараты.
В одну из ночей что-то заставило его проснуться и сесть в кровати. Это был медленно вползающий в душу страх, который душил его своим ледяным дыханием. Лунный свет, проникнув через окно, осветил палату холодным белым сиянием.
Она снова пришла к нему. Мертвая, с пробитой головой, она стояла возле двери. Ее глаза, залитые кровью, были неподвижны и смотрели прямо на него. Рот кривился в чудовищной мёртвой усмешке.
Нестерпимый ужас сжал его сердце холодными руками, по коже побежала дрожь. Он застонал и поднёс кулак ко рту, крепко вцепившись в него зубами до острой боли. Щёки его были мокрыми от слез, и он осознал, что плачет. Ему захотелось поскорее выбраться из этой больницы.
Она подняла руку и поманила его пальцем.
«Это просто сон, - пытался он думать остатками помутившегося сознания. Или просто галлюцинации. Мёртвые остаются мертвыми, и появление их физиологически просто не возможно. Нахождение её тут просто было не реальным. Она лежала в земле».
Он скинул с себя влажное от пота одеяло и опустил ноги на пол. Холод старой плитки тут же впился ему в пятки. Всё казалось происходило на самом деле, и если бы это даже был сон, он не хотел, чтобы мертвец прикасался к нему руками.
Засохшая кровь на её лице была похожа на краску. Одежда на ней блестела в лунном свете. Не желая больше ждать, она медленно, словно призрак, не касаясь пола, заскользила к нему. Он же разбив окно, выпрыгнул с третьего этажа, сломав себе при этом обе ноги.
Время шло, и мало-помалу видения пропадали, но воспоминания копились внутри него, и он никак не мог с ними справиться, уж слишком много паутины боли наплела его проклятая жизнь.
Алкоголь. Он много пил, пытаясь убить в себе это, но становилось только хуже. Он не в силах был утопить эту боль. В ход шли наркотики и да, черт возьми, они-то и помогали. Уносили его туда, где не было никаких воспоминаний и никакой боли, а была какая-то блаженная пустота. Он был полностью опустошен, лежал и ни о чём не думал, ощущая в себе зарождающее безразличие ко всему на свете. Его просто ничего не волновало. Он понимал, что за это придется дорого заплатить и возможно даже своей собственной жизнью, но ничего не мог с собой тогда поделать.
Потом шли дни, а за ними года, смазываясь в его сознании в непонятную картину. И теперь этот дом, который стоял напротив, полностью выжег в нём жизнь, как огонь выжигает сухую траву в жаркий день.
Прошло много лет и все слова о том, что время лечит - были абсолютной чушью, а наркотики, да, они успешно справлялись с этим.
Но потом пучина воспоминаний и боли снова безжалостно засасывала его. Нужны были дозы ещё и еще. И сейчас было самое время почувствовать и ввести в своё тело эту самую жизнь.
Он не заметил, как расцарапал себе руку до крови, пока смотрел в окно на дом. В голове опять завертелись мысли о том, что нужно скорее достать деньги.
В долг дозу никогда не давали, и поэтому сейчас было бессмысленно идти и умолять их, что он обязательно заплатит, но только в другой раз. План кражи сумки у какой-нибудь бабки его вполне устраивал. Сил на это должно было хватить. Ситуацию усложняла лишь только его хромота и убитое состояние, но ничего другого на ум ему пока не приходило.
Он допил оставшийся чай, оделся и вышел во двор.
Резкий и пронизывающий до костей ветер заставил его поежиться. По спине пробежал холодок, и кожа покрылась мурашками. На улице заметно похолодало. После тепла квартиры, холод показался ему особенно колючим, а бушевавший ветер чуть ли не сдувал его жалкое худое тело с ног. Дождя уже не было, но небо по-прежнему затягивала серая пелена.
Выйдя со двора, он поплелся по главной улице, шлёпая по лужам насквозь промокшими ногами. Ветер трепал его чёрные и в некоторых местах седые волосы. После дождя воздух был особенно свежим, и он дышал полной грудью, жадно глотая его.
Он гадал, получится ли у него провернуть это дело в таком состоянии. Ноги практически не слушались, в висках стучала страшная боль. Руки не переставая дрожали. Возможно. Вероятно. С другой стороны, ему казалось, что на полпути его череп просто взорвется от этой чертовой боли и разлетится на мелкие кусочки.
Постепенно все дома скрылись из виду, в большинстве которых уже не горел свет, уступив место небольшому парку, за которым и располагалась нужная ему остановка пятьдесят четвертого автобуса.
В свете одного фонаря перед входом в парк его силуэт отбросил длинную чёрную тень. Он остановился на мгновенье и задумался.
Я теперь просто жалкая тень. Тень своей прошлой жизни. Я подобен лишь грязи, чьё существование только делает грязнее этот проклятый город.
Он двинулся дальше по дороге, пересекающей парк, вдоль которой безжизненно стояли деревья, обнажившие свои скелеты ветвей. Сейчас они были первым напоминанием надвигающейся холодной зимы.
Идя по покрывшейся опавшими листьями дороге, ему встретилась молодая пара. В голове у него мелькнула мысль, что, возможно, они идут домой, туда, где тепло, где их ждут дела, или к друзьям, которые будут рады их видеть. А может быть, они уже начали ткать на станке жизни своё семейное покрывало, как когда-то хотел начать он. А ведь он действительно этого хотел.
Когда парк остался позади, перед его взором выросли в единый ряд гаражи, которые представляли собой ужасное зрелище. Большинство из них были обгорелыми. Некоторые стояли давно вскрытыми и были завалены всяким мусором. Они стояли, словно жертвы поглотившей их какой-то ужасной и давно минувшей чумы.
Он зашёл за них и затаился в кустах возле петляющей тропы, ведущей к автобусной остановке, которая сейчас ныряла в непролазную темноту. Это было его любимое место лёгких денег. Тропа пролегала между росшим в ряд лесом борщевиков. Здесь не было фонарей, не было по близости жилых домов, только пустошь и длинный, тянущийся через весь город дорожный проспект.
Самое главное для него сейчас было не заснуть. От усталости глаза слипались. Все тело и голова по-прежнему гудели от невыносимой боли.
Было слышно, как по дороге изредка проезжали машины, но не было ни одного автобуса. В голову начали лезть ноющие мысли, что все это он затеял напрасно, что уже поздно и не будет ни одного автобуса, что все-таки нужно было попытаться попросить в долг, чем сидеть здесь и ждать непонятно чего на этой промерзшей от холода земле.
Но, к его удивлению, ждать пришлось совсем недолго, как представлялось поначалу. Звук тормозов автобуса моментально привел его в чувства и каким-то чудесным образом снял всю усталость. Он встал и стал щуриться. Глаза в последние годы стали терять свою остроту. Никого не было видно. Дверь автобуса закрылась, и он с шумом тронулся дальше, разбрызгивая во все стороны жидкую грязь. Но на тропе по-прежнему никого не было слышно.
Ему показалось, что прошла целая вечность, когда в темноте наконец-то показалась фигура человека, идущая с двумя сумками в руках. Он задержал дыхание и как зверь начал выжидать свою жертву, когда та приблизится на удобное ему расстояние. С каждым шагом темная фигура приобретала свои очертания. Это была молодая и очень симпатичная девушка. Шла она медленно, смотря себе под ноги, пытаясь найти более сухую и не такую грязную дорогу. В правой руке она несла большой пакет, по-видимому, с какими-то продуктами, а в левой - сумочку, которая и была нужна ему.
В какой-то момент ему показалось, что что-то здесь не так, что нужно подождать другого автобуса, но ноги сами его выкинули на тропу прямо перед ней. Та от неожиданности и испугу повалилась назад и громка закричала. Он на мгновенье замер. Пакет и сумка вывалились у неё из рук. Она пятилась назад.
Он очнулся от какого-то секундного ступора и, не проронив ни слова, схватил сумку и бросился бежать.
Она продолжала кричать и её крик нарастал.
Он выбежал из-за гаражей и сразу почувствовал сильный удар в живот. Удар был настолько сильным, что его отбросило, как ему показалось, на метров пять. Воздух с хрипом вышел из его груди. Он упал и согнулся пополам от резкой, пронзившей его боли. Ударивший его человек подбежал к нему, навалился и принялся избивать руками и ногами.
Его лицо моментально превратилось в кровавую маску. Закровоточил сломанный нос, закровоточили губы. Какое - то из ребер треснуло, и это отняло у него последнюю толику энергии. Он отключился, лежа в медленно наполняющейся луже собственной крови.
4
Он пришёл в сознание, когда все ещё было темно. Тонкие полосы ночного тумана ползли вдоль дороги, на которой распласталось его безжизненное тело. Небо затянуло непроницаемой пеленой облаков. В какую сторону он бы ни посмотрел – не было ни одного признака рассвета.
Он выплюнул несколько окровавленных зубов и попытался приподняться на руки. Это дело оказалось почти непосильным. Страшная боль и слабость волнами расходились по всему телу, и голова была готова вот-вот расколоться от боли, каждый раз, когда он пытался приподнять её вверх.
В тумане вырисовалась идущая ему навстречу темная фигура. Человек прошёл рядом с ним, не обратив на него никакого внимания. Хотя это и понятно: кто будет помогать какому-то непонятному дерьму, валяющемуся на асфальте?
Шея и позвоночник ужасно болели, правый глаз заплыл и ничего не видел, часть кофты была пропитана уже засохшей кровью. Поморщившись от боли, он попытался подняться вновь, но продрогшее от холода тело отказывалось его слушаться. Он размахнулся и со всей силы ударил по асфальту рукой.
Ему казалось, что он сейчас закричит, кажется, закричит и заплачет от горя по тем вещам, которые ушли и никогда уже больше не вернутся, от того, что он лежит здесь как никому не нужный старый пес, от тоски по улыбке его девушки, по улыбке, которую он никогда больше не увидит на её лице. Где ты сейчас? Где все друзья, которые когда-то его окружали? И были ли они вообще? Он бы сейчас закричал, но из горла вырвался лишь жалкий хрип.
Он подумал, может быть, если можно было вернуть время назад, он ещё бы сумел собраться и сделать усилие, чтобы спасти себя, спасти свою тогда ещё благополучную жизнь, которая текла под каким-то невидимым защитным колпаком рутины его дней, медленно засасывая его на самое дно. Но все это уже, конечно, не имело никакого значения. Дело зашло слишком далеко. Слишком долго он позволял себе действовать безо всякого контроля со стороны своего ослабленного сознания. Он был давно загипнотизирован легким и доступным удовольствием и счастьем, за которое нужно стоять и бороться на ринге с жизнью.
Он понял, что жизнь его закончилась. И именно в этот момент эта встряска постепенно начала обретать для него какое-то значение. Она вернула ему самого себя, того, кем он был раньше. Он сжал свою руку в кулак и посмотрел на небо. И теперь ему больше не хотелось лить слезы над обломками своей прошлой жизни, которыми была полностью забита его голова. Он ощутил в себе человека, пусть уже и одной ногой в могиле, но человека, который обладает ещё какой-то ценностью, который сможет сделать что-то полезное. Его голову полностью захлестнула целостная картина того, что он должен сделать в конце своей жизни.
Ощутив твердую решимость, он оперся руками об асфальт и из последних сил, непонятно откуда взявшихся сил, попытался подняться, но тут же рухнул обратно на холодный асфальт. Его худое тело оказалось слишком тяжёлым. Оно казалось было приковано к земле собственным весом.
«Мне всего лишь двадцать восемь лет, - гневно подумал он про себя. – Всего лишь двадцать восемь, а я лежу тут, как дохлая собака и не могу подняться».
- Ну уж нет! - громко рявкнул он и, тяжело дыша, приподнялся с живота на безжизненно дряблые руки. Ещё одно нечеловеческое усилие понадобилось для того, чтобы встать на ноги. Слава Богу, дряхлые ноги ещё слушались, хотя такое падение, ему казалось, приведет его к параличу. Спину пронзила острая боль. Из-за сломанного ребра дышать было очень тяжело и изо рта вырывались прерывистые облачка пара.
Он поплелся назад к себе домой, чувствуя, что если упадет, то больше уже никогда не встанет. Под ногами его хрустела тонкая пленка льда, которая покрыла все лужи на дороге. Его шатало из стороны в сторону и всего трясло. Он не обращал внимания на боль и даже не давал себе возможности подумать о ней, сосредоточившись только на том, что ему предстояло сделать.
5
Единственное, что помогло ему дойти до дома – это красное пламя решимости, пылающее в груди. Оно было маленьким, но очень жарким. Чем больше уставали его ноги, чем больше они грозились подогнуться, тем жарче и яростнее разгорался внутри него этот огонь. Он знал, что это не только его решимость, не только светлая мысль, пронзившая его как молния, этот огонь в его сердце был всегда.
На улице начинало светать. Он задумчиво остановился возле подъезда, мельком изучая своё призрачное отражение в луже, которая покрылась тонкой пленкой льда. Белый снег, который медленно кружил над его головой, такой крупный, такой яркий и такой свежий, медленно опускался на землю. Весь двор был погружен в гробовую тишину.
Зайдя к себе в квартиру, он затопал ногами о деревянный пол, стряхивая снег с ботинок. Пальцев на ногах он не чувствовал совсем, и это его почему-то насмешило. Осталось немного, а потом ноги ему больше не понадобятся.
Он прошёл на кухню, нагнулся, при этом, где-то в ноге и спине громко хрустнуло, и достал пятилитровую бутыль, наполненную бензином. Покрытая толстым слоем пыли, она, наверно, пролежала здесь год. Со стола он взял коробок спичек и засунул их в карман.
Взяв тяжелую бутыль в руки, он вышел из кухни в коридор, открыл дверь, но, на мгновенье помедлив, остановился, ощутив в себе теплую волну воспоминаний, связанных с этой квартирой.
Он знал, что сюда больше никогда не вернется, что находится здесь в последний раз. Он умрет, и никто этого даже не заметит. В эту развалину никто больше не заселится и её сравняют с землей. Его старые фотографии, мечты, все это канет в бездну. И кто о нём вспомнит? Кто вспомнит о человеке, который жил здесь? Друзья? Нет, у него нет друзей, также как и родных. У него нет никого. Но могло было быть всё иначе, не так ли?
Он почувствовал грусть по прошлому, когда в этой квартире ещё царила жизнь. Когда они с друзьями играли во всякие детские игры, когда он привел первый раз сюда свою девушку. Как они лежали и мечтали, что в будущем тут будут бегать их маленькие дети. Мечтали о прекрасном будущем. Где же оно?
На глаза наворачивались слезы. Ему захотелось упасть прямо здесь и плакать, и больше ничего. Ровным счетом ничего.
Он со всей силой ударил себя по щеке и приказал себе собраться. Нос пронзила адская боль, и это его вернуло в реальность.
Он вышел из подъезда и направился к дому, что стоял напротив, где все должно было закончиться.
Осенний холод вновь сомкнулся вокруг него. Его неравномерное и прерывистое дыхание клубилось дымом в воздухе.
Безумный и недремлющий дом неподвижно стоял напротив, и казалось, заключал в себе тьму. Дом смотрел на него своими оконными глазницами, которые были увешаны железными решетками.
«И это хорошо - подумал он про себя, - никто и ничто не выползет из него живым».
Он покончит с ним, и пусть все катится к черту, но он похоронит его здесь вместе с собой сегодня, этим прекрасным и таким холодным осенним ранним утром.
Он зашёл в подъезд и поднялся на второй этаж. Внутри дом хранил какое-то настороженное молчание, только изредка по этажам как будто пробегала морозная дрожь.
Поставив бутыль на пол, он открутил дрожащими пальцами крышку от горлышка и принялся поливать входную дверь, где продавали и варили наркотики. Больше в этом доме никто не жил. Когда он закончил с дверью, он принялся обливать лестницу, медленно спускаясь вниз. Опустошив полностью бутылку, он достал спички из кармана дрожащими руками. Только с пятой попытки ему удалось зажечь одну из них.
Немного постояв и посмотрев на нее, он, не раздумывая, кинул ее вниз. Сначала ничего не произошло, и он подумал, что она погасла, но затем яркий и яростный язык пламени метнулся вверх по лестнице, охватив собой всю дверь.
«Горит, - подумал он. – Наконец-то это все горит!»
Огонь стремительно распространялся. Не отрывая глаз от него, он сделал шаг вперёд и почувствовал, как жалящая змейка пламени медленно ползет вверх по его замерзшей ноге. Она стала подергиваться, словно хотела потанцевать в этом пожаре. Запахло жареной плотью.
Он вдруг осознал, что время не лечит боль и не меняет людей, с этим могут справиться только поступки. И это была его последняя мысль в этом мире, а потом он взлетел и слышал, как где-то далеко, далеко внизу кричит его оставленное горящее тело.
***
Он очутился на берегу моря. Порывистый соленый ветер растрепывал его чёрные волосы и гнал огромные волны к берегу. То, что предстало его взору, было самым потрясающим, что он когда-либо видел. Теперь он понял, почему она так рвалась сюда, почему так хотела с ним съездить на море и отдохнуть. От этого у него защемило в сердце. Ему захотелось увидеть её, хотя бы ещё раз, увидеть её улыбку…
- Прости…
Он ещё долго сидел и наблюдал, как горящее огромное солнце медленно остывало в море, разбрасывая свои огненные лучи на волнах. Ему казалось, что он сможет смотреть на эту красоту бесконечно. Но это был последний закат в его жизни, закат, о котором он даже и не мог мечтать.