«Нам всегда есть, что сказать друг другу, кроме любовных и шутливых фраз. Но почему мы молчим? Не хватает времени? Или мы боимся себе признаться, что всё это - лишь миг? И он всегда будет различным и не похожим на себя доселе. Неужели я так слаб, что теряю разум и речь? И волю… » - с таким настроением, да, ещё утром – ох, не дай бог!
И вправду, что такое – любовь? Это наваждение или какое-то волшебное влечение, парящее в воздухе и вокруг двоих? Или прав старик Хэм, что она всегда висит в ванной, как полотенце? Вопросы без ответов…
Он вспомнил самую первую встречу, как дежурил в аэропорту уже целый час, готовился встретить неизвестную женщину, не виданную ещё (только по фоткам!), с которой они так долго общались в инете. Он боялся её не узнать… это страшно и стыдно! Но всё оказалось гораздо проще и обыденней – она шла своим размашистым шагом и, тут же узнанная сердцем, была встречена, объята, расцелована – на этом его спокойная и размеренная жизнь закончилась навсегда. Её запах, когда он прижался первый раз губами к маленькому ушку, погубил его сознание. Его уже не существовало вообще: только животное желание волка обнять и соединиться с волчицей, тут же! Раствориться в её аромате и проникнуть во все закоулки её миниатюрного тела, прижаться сердечком к её сердечку и любить, любить, любить…
Мужчина и женщина. Встреча через века. Бессмертная возлюбленная (unsterbliche geliebte), которую он ждал, искал и не мог так долго найти. Судьбоносный фатум, превративший всю его последующую жизнь лишь в суть и придаток возможной и желанной встречи с ней. Она всё это видела, сознавала и умело пользовалась им: ей это очень нравилось! Если ей хотелось любви – брала любовь, если хотелось повздорить – рычала, если хотелось пожалеть – нежила его.
«Я всего лишь игрушка для неё», - наливая в стопку, глубокомысленно изрёк он, вспоминая их прошлые интимные свидания.
«Ну, и что?! Подумаешь, какая чепуха!» - то, что вдруг появилась Судьба-охранительница, нисколько его не удивило, это было довольно часто в сложных ситуациях.
«Делай, что тебе велят, и всё будет тип-топ! Не ты один у неё такой».
Подобное предположение его взбесило: «Да, не дай бог! Убью!»
«Никого и никогда ты уже не убьёшь! - продолжала упорствовать Судьба. - ты теперь вечный пацифист, или забыл? Клятву свою помнишь, когда скоропостижно улетал домой весь в соплях и слезах, пьяный вумат? А кореша твои завидовали тебе: как же, - царапнуло в жировую прокладку, орденский значок дали за несчастный пуштунский кишлак, куча денег на руках, скоро баб будешь любить!»
Он всё прекрасно помнил! Как его провожали, как он напился в несусветную жару этой дешёвой «андроповки», как клялся, что больше никогда, ни при каких обстоятельствах, ни одного ствола в руках, как уже потом, на гражданке ему неоднократно снились эти две пары глазёнок, мальчика и девочки, лежащих рядышком и удивлённо уставившихся в горячее пыльное небо.
«Вспомнил? - не унималась Судьба. - Значит должен помнить, кто шуранул из подствольника в женскую половину дома, пацифист хренов!»
«Но был приказ… я не имел права… иначе бы нас положили», - оправдывался он.
«Кто бы вас положил? Один единственный бородач? Или те 16 гражданских, что так и остались там навсегда? Чушь это всё! Ваших прозорливых командиров просто подставили, когда по телефону кто-то неизвестный сообщил об отряде духов, а начальство подставило вас всех и тебя в том числе. Приказ был – разведать обстановку и доложить, а не садить из подствольника в каждый из пяти нищих домов! Ты ведь сам завёлся и завёл остальных, вождь краснокожих комсомольцев! Тебе всё до чёртиков надоело – уже получил дозу адреналина за год контракта. Вспомни, что ты доложил: нештатная ситуация, действую по обстановке!»
«Действия были оправданы приказом – мы не виновны!»
«Вы все виновны, и ты – в первую очередь! Никто не имеет права отнимать жизнь, не умея воскрешать из мёртвых! Ты нарушил основной закон природы и несёшь пожизненную ответственность за это. Поэтому – терпи всё и от всех, всегда и везде! И уж тем более - от любимой женщины! Искупи всё, что ты когда-то натворил! Умерь свой гонор – мне отмщение и аз воздам, жалкий червь! Вы все и всегда будете зависеть от нас!..»
С треском хлопнула входная дверь в подъезд, что-то покатилось, как будто пнули, и неожиданно спустилась долгожданная тишина, зияющая отверстыми омутами тьмы. «Да… всё так и есть, надо терпеть», - успокоился он, проваливаясь в эту тьму. Но ночь оказалась полу-бессонной, вперемешку с валерьянкой, холодным душем, уже не спасающим от влажной, обволакивавшей всё его тело жары, и видениями из позапрошлой жизни, быстро промелькнувшей несколько десятилетий тому назад и оставившей рубец в душе, в сердце и в боку этого неудавшегося «солдата фортуны». День четвёртый.