ГЛАВА 7
Караваев не понял сказанное Судьей о минус пятидесяти восьми часах, данных ему, Караваеву, чтобы он поразмыслил на свободе, не знал, когда встретится с Защитницей, Наблюдателем и его помощником, и встретится ли, но помнил, что с ним произошло в избе. Он не знал и того, будет ли это та же, защищавшая его в суде женщина с довольно неплохо поставленным приятным голосом, или это будет кто другой. А, все равно... Лишь бы всё поделом...
Он поднял голову, посмотрел на далекие верхушки елей. Прищурился от яркого солнца. Оно уже охотно продралось через щель между раскидистых еловых лап, и приятно щекотало ему подбородок, лицо, шею...
Отхлебнул из пластиковой бутылки воды. Пузырьки тут же залпом «пужнули» в нос. Хорошо!
Караваеву действительно стало хорошо. Именно сейчас. Как никогда раньше. Он осмотрелся. Никого рядом с ним не было. И жижи тоже. Правда, осталось небольшое озерцо и изба. Битая бесконечной непогодой и временем. Век бы ее не видать, столетия бы в нее не соваться!
Изба не исчезла. Она так и осталась стоять в нескольких метрах от Караваева. А дальше взгляд Федора Ивановича в щедрой зелени леса поймал приятную синеву своего «жигуленка».
Туда и направился.
Уже садясь на место водителя, заметил на заднем сидении машины две небольшие, но увесистые стопки книг. Все книги были позапрошлого века в старинных кожаных переплетах, и рядом с ними несколько небольших картин.
Относить все назад, в избу посчитал нонсенсом: если бы от него потребовали, или из-за этого не завелась машина — другое дело. Да и обещанных Защитницы, Наблюдателя и его помощника пока нет... А то, что их обманул — знать таково, Караваеву, предписание дано. Как бы себя не обманул, да в людях не обманулся. А про них, невидимых да неизвестных... Даже скорбного лика не узрел... Пусть сами заботятся о своем хранилище... Это все не мелочи... Вот показались бы, тогда... Тогда Караваев бы и подумал, что и к чему, а так...
Двигатель, несмотря на старенький аккумулятор, завелся сразу и «жигуленок» без натуги взобрался с обочины на трассу. Спустя минуту Караваев споро помчался в сторону Лесногорска.
«Что невидимые Судьи имели в виду, требуя от меня беспрекословного повиновения? Они думали, что я сразу наложу в штаны и вскину, как архаичные пионеры руку к голове с ответом «Всегда готов!»? Глубоко ошибались... Да, было страшно на том непонятном суде. Но не настолько. Все прошло, пронеслось, минуло...»
Приятное урчание двигателя, отличная дорога быстро успокоили Караваева. Он вырвался из непонятного, и не стал мишенью. Видно они не дюже правильные «стрелки», и еще хуже, психологи, уж если им надо три или четыре года на то, чтобы разобраться в таком мелочном деле.
Караваев включил приемник. Как раз передавали экстренный выпуск новостей. Они были страшными: при взлете у какой-то деревни — Караваев не расслышал, у какой именно деревни — еще не набрав своего эшелона полета, разбился самолет местной авиакомпании. Рейс на Москву. Не уцелел никто из находившихся на борту.
Караваев утопил педаль тормозов. Обреченно завизжали шины, машину бросило сначала влево, затем нахально понесло юзом. Однако машина задержалась на асфальте у самого края, перед обочиной. Грудь больно уткнулась в побелевшие на руле кулаки. Копейка застыла, словно лошадь с перебитыми передними ногами...
Угрюмый голос дикторши передавал, что счастье улыбнулось лишь одной потенциальной пассажирке, опоздавшей к регистрации на утренний рейс.
«Татьяна?! — екнуло сердце у Караваева. — Или не она? Скорее всего, она!»
Его сердце, скорее всего подсказало бы ему, что с Татьяной случилось несчастье. А так, все нормально. Жаль, конечно, тридцать четыре пассажира, стюардессу и пилотов, но, видно, так распорядилась судьба каждого из них...
Караваев, весь вспотевший, еще минуту или две сидел в остановленной машине и ничего не видел перед собой. Затем в голове стало проясняться. И он понял, что нужно делать. Да, да, да! Мчаться в аэропорт!!! Возможно, даже для этого ему предоставили те минус пятьдесят восемь земных часов…
Трасса была широкой и пустой. Развернуться на ней на «жигуленке» было просто.
Тут же развернулся и помчался в сторону аэропорта. Спустя минуту или две Караваева словно переклинило. Снова правая нога утопила педаль тормоза. «А день-то какой сегодня? — мелькнуло у него в голове. — При чем здесь Татьяна? Сколько суток прошло с того времени, как она улетела? Я уже успел всего понасовершать, и немало! Я был в избушке, отвез Косте книги, снова оказался в избушке, и был суд... А ведь это не одного дня дело... А, может, и не было всего этого? И опять же, эти «минус пятьдесят восемь часов…» Просто я, едучи по этой непонятной дороге, на короткое время потерял ориентацию? Ну, словно туману на меня понагнали, или чего-то другого. Водитель же бензовоза тогда предупреждал, что непонятки на этой дороге случаются, и часто... Да, нет, я таки забрел в избушку, хапанул книги, и драпана! Сколько для этого времени надо? Ну, минут пять, от силы, десять. Не больше! И все...»
Взглянул на часы. Было без четверти двенадцать. Тут же прикинул, что до аэропорта остался сущий пустяк — километров тридцать. Да нет, и того меньше. Впереди стоял указатель «аэропорт». На его прямоугольнике было написано семнадцать километров...
ГЛАВА 8
У здания аэропорта еще не было ажиотажа — основной поток полетов в этот день приходился на вторую половину дня. Несколько машин такси с дремающими водителями, с десяток частных машин и отходящий полупустой рейсовый автобус. Рядом с автобусной остановкой — пяток киосков, у которых не было ни души...
Оставив на платной стоянке свою «копейку», Караваев ворвался в здание аэровокзала, словно бежал кросс. Самооткрывающаяся стеклянная дверь едва успела распахнуться перед ним.
В здании аэровокзала человек пятьдесят. Кто у касс, кто у стойки регистрации...
Караваев даже не остановился, чтобы осмотреться. Он уже знал, чувствовал, что она, Татьяна, — в левом крыле зала ожидания.
Еще один рывок, и за колонной Федор увидел Татьяну. Она увидела его чуть раньше.
Стояла, и улыбалась.
Подскочил, обнял, крепко прижал к себе.
— Слава Богу, что ты не улетела! — едва выдавил из себя Караваев.
— Я опоздала на самолет, но рада тебя видеть, Федор, честное слово. — Меня пообещали отправить на Москву следующим рейсом.
— Этот самолет... Твой самолет... только что разбился... — запинаясь, пробормотал Караваев.
— Как разбился? — Татьяна отстранилась от Караваева.
У Татьяны не глаза, озера удивления.
— Пятнадцать минут назад по радио передали экстренное сообщение.
— А здесь... ничего...
И тут к ним долетел срывающийся, заикающийся, почти загробный голос то ли диспетчера, то ли начальника аэровокзала, который сообщал, что через тридцать пять минут после взлета потерпел аварию самолет, следовавший по маршруту Лесногорск — Москва. Все пассажиры и экипаж погибли. Не исключался теракт.
— Какой ужас, — только и произнесла Татьяна, прижимаясь к Караваеву. Потом, спустя минуту, дрожащим голосом добавила, — а ведь я должна была лететь этим рейсом, и... опоздала на него... — Татьяна едва не потеряла сознание…
— Все, Таня, сегодня ты уже никуда не летишь! Сейчас едем ко мне! — голос Караваева был убедителен настолько, что Татьяна только согласно кивнула. Они вместе прошли к кассе и сдали билет.
Чемодан Татьяны был не громоздким и не тяжелым. Караваев нес его, как пушинку. Другой рукой цепко держал Татьянину руку, словно она могла вырваться и убежать от него. Чемодан положили в багажник, сели в машину.
— Ну, что, поехали с Богом, — сказал, улыбаясь Караваев, и включил зажигание, аккуратно вырулил со стоянки.
Машину Караваев не гнал — зачем? Она и так, сердешная, сегодня поработала на славу. Разговорам не было конца. И Татьяну, и Федора как прорвало. Женщина еще раз живописала транспортное происшествие с рейсовым автобусом, когда водителю пришлось менять два спущенных задних колеса. Из-за этого Татьяна и опоздала на самолет. Караваев рассказывал Татьяне об избушке с фолиантами, о жиже, о дороге, которая сама по себе превратилась в заросшую травой лужайку. Правда, о суде ничего Татьяне не рассказал. Только собирался, но «жигуленок» уже выскочил на холм, за которым после поста полиции и переезда сразу же начался Лесногорск.
Свернул с трассы межобластного значения.
— Мы — дома! — радостно сообщил Караваев Татьяне, когда машина «перескакала» через три железнодорожных пути и сразу же «ворвалась» на оживленную городскую улицу. Появились светофоры, «лежащие полицейские», пробки...
— Так вот он какой, твой Лесногорск, — выглядывая из открытого на двери окна, проговорила Татьяна.
— Это тебе не центр. Вот через реку Сосенку переедем, тогда и поглядишь. Хотя, покажу потом, а сейчас — ко мне, — сказал Караваев, пока они стояли на светофоре.
Как только появился зеленый свет. Караваев, вильнув перед передней машиной, рванул вперед.
— Что ты делаешь? — со страхом спросила Татьяна. — Ты же «подрезал» «фольксваген».
— Закон выживания на городской трассе, Таня, — ответил Караваев, снова увиливая от неминуемого столкновения. — Зато мы с тобой не стоим в пробках, порой, часами.
— А если бы «фольксваген» ударился в тебя?
— Это его трудности. Правила уличного движения говорят о том, что виноват не ведущий, а... ведомый. Если бы он «втюрился» в задок, то еще бы заплатил и за ремонт моего «жигуленка». Вот так, Таня. Железный закон выживания...
Через два квартала Караваев свернул налево в узкий переулочек, который споро змеился вниз. Остановились у «хрущевки».
— Вот эта улица, вернее, переулок, и вот этот дом, — радостно проговорил Караваев, останавливая машину. — Все, приехали.
Выдернув из замка зажигания ключи, Караваев, несмотря на свою сегодняшнюю заторможенность, спустя миг уже открыл дверь машины со стороны Татьяны, подал девушке руку. Она не отказалась от предложенной руки, оперлась на нее, вышла из «жигуленка».
— Пойдем, Таня, — просто сказал Караваев.
— Ты часто сюда, на свою квартиру возишь девушек? — спросила она, чуть улыбнувшись.
— Да, нет, — Караваев смутился.
— Так «да», или «нет»?
— Ты, честно признаюсь, первая.
— А что, Федя, скажут соседи? — уже смеясь, негромко произнесла Татьяна, взглянув на скамью у единственного подъезда, где сидело несколько пенсионерок, с нескрываемым любопытством уставившихся на нее и на Караваева.
— А, пополам, — бросил Федор Иванович, захлопывая дверцу машины и беря Татьяну под руку. — Я что, разве у них чего-то потянул, или обозвал кого? Ни с кем из них никогда не ругался... Чемодан возьмем сейчас, или после кофе? — спросил Караваев.
— После кофе, — согласилась Татьяна.
…Проходя мимо любопытствующих пенсионерок, как всегда, Караваев поздоровался. Старушки его ни о чем не спросили, поотвечали невпопад, мол, здравствуй, и провели парочку любопытствующими взглядами.
По ступенькам поднялись на пятый этаж.
— Извини, конечно, за холостяцкий бардак в квартире, но…
Татьяна ничего не ответила, только улыбнулась в ответ.
Два поворота ключа в замке, едва слышный скрип давно несмазанных петель, негромкий стук двери о наличник...
…Они, голодные и жаждущие, изнемогающие, сразу бросились друг на друга. В обнимку прошли в комнату и упали на расстеленный диван...
Что это был за день! Или ранний вечер! Или...
Время надолго остановилось для них. Только второй, настырный телефонный звонок мобильного несмело попытался разлепить их тела.
Первой пришла в себя Татьяна:
— Господин Караваев, кажись, вас добиваются, — тихо, у самого уха Федора прошептала девушка.
— Я что, просил их звонить? Обойдутся, — Караваев снова обнял Татьяну. — Хотят, пусть трезвонят. Авось, перехочется.
— Как знаешь, — сразу же согласилась Татьяна, прильнув головой к мощной, но неширокой груди Караваева. — А я бы взяла трубку. Вдруг где-то пожар?
— Пожар если где и есть, так это в моей груди, — Караваев приподнял голову и чмокнул Татьяну в губы.
Трезвон оборвался на половине, и в комнате снова повисла тишина. Ни Татьяне, ни Федору не хотелось нарушать ее, и они лежали рядышком не шевелясь. Вдруг Караваева словно жаром обдало:
— Но ведь ты улетала шестнадцатого июля. Так?
— Ну да, а что?
— А то, что мне кажется, что уже было и семнадцатое, и восемнадцатое, и, возможно даже, девятнадцатое, июля. Тебе это что-то говорит? — Караваев приподнялся на локте и смотрел на Татьяну.
— Ты что, перегрелся? — Татьяна тоже приподнялась на локте. Простыня сползла, обнажив обе смазливые груди. Девушка не заметила этого, не прикрылась стыдливо простыней. — Я сегодня утром, Федя, выехала из санатория...
— Может быть, может быть, — невнятно пробормотал Караваев, вставая с дивана. Затем взял с пола брюки и начал лихорадочно их натягивать на себя.
Татьяна не одернула Караваева. Он уже был в рубашке:
— Погоди, Таня, я сейчас, — бросил он и побежал к двери. Вернулся, схватил со столика ключи от машины.
— Ты забыл машину в гараж поставить? — спросила. — Кофе у тебя есть? — последний вопрос догнал Караваева у двери.
— На кухне, на средней полке, — быстро ответил он Татьяне и, хлопнул входной дверью.
Перескакивая через ступеньку, а где и через две, Караваев скатился вниз. Пробежал мимо уже других старушек, сидящих на лавочке у подъезда и принявших «пост». Его синий «жигуленок» никуда не делся. Стоял, припаркованный на том же месте, где его ставил Караваев всегда. Да и резину никто не снял — кому она нужна, полулысая?
С трудом, дрожащими пальцами, вставил ключ в замок двери, распахнул ее. Рука метнулась к бардачку, из которого вынул две газеты: «Лесногорскую правду» и «Известия». Развернул «лесногорку», как еще называли местную газету лесногорчане. Впился глазами на первую полосу. Сразу нашел дату. Газета была за... восемнадцатое июля. Лихорадочно взглянул на «Известия». Дата выпуска та же, — восемнадцатое июля. Глаза у Караваева едва не вылезли из орбит. Он еще раз посмотрел на «Лесногорку» и опять же не поверил своим глазам: на первой полосе стояло... шестнадцатое июля. И газета была... другой. Куда-то исчезла фотография милой улыбающейся почти на все тридцать два девушки в национальном костюме. Вместо нее на полосе был потрет мэра Лесногорска Петра Федоровича Крапченкова. И «Известия» тоже были за... шестнадцатое июля...
«Я либо «поехал», либо... «приехал», — мелькнула мысль у Караваева и тут же «дорисовалась», — либо меня переместили те, в «суде», как и обещали, назад. Поскольку так им было надо. Но это же замечательно! Спасибо им большое. Благодаря им я обрел Татьяну!.. А газеты... О газетах в бардачке они не подумали, и только сейчас все изменили... Хотя, все идет как надо! А надо ли?
Караваев бросил на сидение уже ненужные ему газеты. И тут взгляд Федора Ивановича остановился на стопке книг, лежащей на заднем сидении. Эта «подборка» была из второго захода в избушку...