или
ТАЙНАЯ БОЛЬ ДОЛГОЙ ЖИЗНИ
От редактора-составителя: на самом деле, это произведение можно назвать автобиографическим романом в стихах. Стихи эти писались на протяжении большого периода жизни автора. Стихи искренни и лиричны. Они честны, как и чувства, вызвавшие их написание. И, наверное, только через много лет после их написания автор решил объединить стихи в единое смысловое целое, а не просто в сборник.
Я знаю, что стихом мне
не прославиться.
Но, как - кому, а мне -
мои попытки нравятся.
Северный Ледовитый океан, 1960
Суть дела
Старые и мертвые слова...
Как найти в них новое, живое,
Чтоб взметнулась неба синева,
Чтобы тьма предстала вековою?
Как сказать уже в мильонный раз
О значительном лишь для меня мгновенье -
Том, которое лишь у меня сейчас,
А известно сотням поколений?
Я не скульптор слова, не поэт,
Не на то я обречен судьбою...
Но случилось, что на склоне лет
Сам устроил суд я над собою.
И случилось так, что я не сплю...
Как в семнадцать, я тревожу слово...
А затасканное, плоское "люблю"
Для меня и выпукло и ново!
Вправе ль был, хоть раз, "люблю" сказать,
Как и чем я мог любовь измерить?
Мог ли я, хоть раз, "люблю" сказать
С неразрывно-близким словом "верить"?
1991
Глава I. ОСЬМНАДЦАТЬ ЛЕТ
Искристые зеленые глаза
Давно забыл я запахи полыни
И горных трав, высоких, как стена...
Давно не слышал песню о рябине,
Которую когда-то пела мне она.
Двадцатилетним и четыре года
Веками кажутся: ведь полон каждый час.
Порой пустяк нам видится невзгодой,
Подчас невзгоды - пустяки для нас.
За эти годы многое сместилось:
Мы подросли и сделались умней,
Друг друга разлюбили, вновь влюбились -
Не так, как прежде, а значительно сильней.
Но первая любовь так и осталась с нами.
Да по-иному, видимо, не может это быть:
О первых в жизни ожиданиях ночами,
О первых встречах в жизни - трудно позабыть...
Все наше детство связано с войною:
Всем нам пришлось немало бедовать...
Но, как ни трудно было, всей душою
Хотел я снова в детстве побывать.
Последний год его прошел под тополями,
Хребтами снежных гор оно окаймлено,
Оно шагало желтыми степями,
В жару купалось в арыках оно.
Нас с детства закалили многие невзгоды:
Смерть близких, голод и недетский труд...
Четыре страшные военных года
Ни для кого бесследно не пройдут.
Но, хоть и трудное, а детство наше было:
Мы понимали всё иначе, чем теперь,
Мы не учитывали собственные силы,
Но быстро оправлялись от потерь.
А главное: искали капитана Гранта,
Неслись стремглав из пушки на луну,
В жестокий шторм перерубали ванты
И укрощали ворванью волну...
Нас вместе с Принцем мучили Бродяги,
Мы вместе с Янки были Колдуном,
Мы из одной со Следопытом пили фляги,
Как Холмс, следили за чужим окном...
Но эти юные, мальчишечьи мечтанья
Бывали часто за борт сметены.
Вокруг все пили. Как спасти желанье
Остаться в детстве, если все пьяны?
Мы очень рано к водке привыкали -
В каких-нибудь пятнадцать юных лет...
Гордились этим и не понимали,
Что это - тяжкий в нашей жизни след.
Как табаком отцовским пахло, не забыли...
Да как забыть, когда в тринадцать лет
По-настоящему, "в-затяг" курили
И мучились, когда махорки нет.
Как рано "аист" нами был забыт:
В двенадцать всё об этом мы узнали,
В шестнадцать путь был к женщинам открыт,
А женщин мы с четырнадцати ждали.
Хоть ждали, но они ко всем пришли нежданно.
Хоть знали, не сумели знаний показать.
Хоть были смелыми, нам не казалось странным,
Что сразу не могли им все сказать.
Восьмой-девятый класс. Мальчишки
И девочки таких же, наших лет -
В субботы вечером забрасывали книжки
И собирались там, где взрослых нет.
На наши скромные, простые вечера,
Когда, замкнувши двери школы
И вытащив из класса парты, до утра
Мы танцевали там под звуки радиолы.
Вернее: танцевали девочки, а мы -
Мы спинами лишь стенки обтирали,
Да только под конец, в минуты кутерьмы
Свободней делались и в "ручеек" играли.
Зато мы обсуждали неспеша,
Кто лучшая из них и как она танцует,
И почему она так хороша,
И кто счастливец тот, кого она целует.
А утром возвращались медленно домой,
Шумя на улицах, будя всех спозаранку.
И я, переставая быть самим собой,
Крутил одну со всей толпой шарманку.
На этих вечерах я часто замечал
Знакомое лицо девчонки незнакомой.
Здесь много раз уже ее встречал,
И много раз уже припоминал и дома.
И, наконец, я смог: на танго пригласил!
Споткнулся пару раз, но все ж не подал вида,
Что виноват... Об имени спросил!
И сразу же ответ услышал: "Лида".
Простое русское обыденное имя,
Простой открытый взгляд и русая коса...
И ставшие такими дорогими
Искристые зеленые глаза.
Ленинград, Адмиралтейство, 1949.
Первая ночь с другой
Танцы нас сблизили вечером.
Ночью мы вместе пошли.
Что было делать нам? Нечего...
Мы ж развлеченье нашли.
Я тебя обнял. Ты встретила
Жарким объятьем меня
И поцелуем ответила
Страстным и полным огня.
Я не шептал уверения
И не просила ты их...
Сердце просило забвения,
Ночь приняла нас двоих.
В темном саду под черемухой
Мы оказались с тобой.
Оба стремились без промаха,
Не забавлялись борьбой.
Тесно друг с другом сплетенные,
Слились два тела в одно:
Страсти огнем опаленные,
Что нам до всех? Все равно!
Губы сухие, горячие,
Гибкое тело твое,
Жгучие очи кошачие -
Все это было мое!
Как быстро все это минуло...
В сердце нет больше огня.
Первой мне став, ты покинула,
Больше не вспомнив, меня.
1948
Глава II. НА ВСЮ ОСТАВШУЮСЯ ЖИЗНЬ
Ты улыбаешься мне
Ты изменилась - ты взрослою стала,
Если возможно еще хорошеть, -
Похорошела... Но юного мало
В сердце твоем - ты устала лететь.
Мы молодые, но годы успели
Вышить кой-что на недельной канве.
Кажется все же, что с девочкой Нелли
Только вчера мы купались в Неве.
Шли катера, грому рокотом вторя.
Солнце и дождь, легкий бриз и волна.
Я размечтался о службе и море -
Всём, что теперь получаю сполна.
Кончился дождь... Мы вдали увидали
Радужный мост семицветной дугой,
Вместе потом у цыганки гадали...
Знаешь, тогда я гадал о другой.
Мы были веселы, мы улыбались,
Оба без грусти смотрели вперед -
Жизнь мало зная, ее не боялись,
Лишь начинали житейский поход.
Завтра - два года, как все это было.
Мало. Но мы прежним нам - не ровня:
Нас потрепало, мы оба любили.
Я - тебя, Нелли, а ты - не меня.
Я перестал быть, как прежде, наивным,
Да и мечтать уж давно перестал,
Не загораюсь азартом спортивным,
От поражений устал.
Глупо и скучно сложилась жизнишка:
Опытной женщиной сделалась ты,
Я же - состарившимся мальчишкой...
Жизнь зачеркнула мечты.
Все это так... Но когда против воли,
Думаю я о тебе вновь и вновь,
Сразу становится ясным до боли:
Я проворонил в то лето любовь.
Ты представляешься мне, как когда-то:
Дождь... Ты стоишь по колено в волне,
Радостно слушаешь грома раскаты
И улыбаешься - мне!
Эсминец "Строгий", 1948
Джульетта
Смелая, прекрасная - святая,
В мрачном погребальном подземелье
Девушка кинжалом грудь свою пронзает,
Только лишь познав любви похмелье.
Он, любимый, - мертв. Она одна осталась
И уходит вслед за ним без страха...
Для таких на многое, на все решались,
За таких слагали головы на плаху!
Если бы и ты была Джульеттой -
Страстной, смелой и на все готовой,
За любовь платящей этой же монетой,
Не боящейся порвать свои оковы!
Ты мне очень часто говорила,
Что на мнение других всегда плевала,
Что, кого любить хотела, - тех любила,
Только овладеть собою не давала.
Ну, так полюби ж меня, моя Джульетта.
Это так нам нужно. Постарайся.
Зачеркни моральные запреты,
Полюби меня и мне отдайся.
Для меня ты - всё. И ты об этом знаешь,
Видишь, что дороже всех на белом свете...
Почему же ты себя не испытаешь,
Не поступишь так, как следует Джульетте?
1949
Терзания
Я встретил тебя так давно - просто в детстве,
Давно тебя знаю, почти разгадал:
Могу иногда обвинить и в кокетстве
И в многом другом, что подчас наблюдал...
Но именно это - и близко, и мило,
Все это - твое, и за эти черты
Тебя я люблю, хоть сама ты разбила
Тебе посвященные сны и мечты.
Была ты мне другом и другом осталась -
Так сказано было весной.
Но грустно и горько, что в жизни досталось
Мне именно быть одинокой сосной.
Ведь, друг - не подруга. И быть только другом
Для той, кого любишь, мечтать и молчать,
Порой забывать и с внезапным испугом
Всем видную нежность свою замечать -
Так трудно и глупо. Мучительно стыдно
Любовь безответную вдруг показать.
Ты знаешь сама, как бывает обидно
Чужим о своей неудаче сказать.
Не лучше ли просто совсем не встречаться,
Не видеть тебя, о тебе не мечтать,
Последний раз за руку взять, попрощаться
И больше на жизнь не роптать?
Забыть! Но смогу ли забыть твои очи
И локон, что как-то я сам завивал?
Да разве возможно забыть все те ночи,
Когда до утра о тебе я мечтал?
Ты - всё для меня, так что: где я ни буду,
Как пишут, "на вахте, в походах, в труде",
Лукавой улыбки твоей не забуду -
Тебя не забыть никогда и нигде!
Ленинград, Адмиралтейство, 1949
Подражая кумиру
"Жди меня - и я вернусь,
Только очень жди.
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди.
Пожелтеет лето пусть,
Стает пусть зима..."
Только это наизусть
Знаешь ты сама.
Я кричу сквозь штормы: "Жди!"
Трудно угадать:
Что же будет впереди,
Сколько надо ждать?
Ждать все время: день и ночь,
Ждать с краев земли,
Чтоб никто не мог помочь
От меня вдали.
Не должна ты позабыть,
Не устанешь ждать -
Лишь такой должна ты быть
Иль такою стать.
Для тебя и мир - война.
Ты не спишь ночей.
Ты - моряцкая жена
Или станешь ей.
Но такой не просто быть!
Чтоб так верно ждать,
Крепко надо полюбить -
Так, чтоб жизнь отдать.
Что ж, что тяжко будет, пусть!
Жди, не подведи.
"Жди меня - и я вернусь,
Только очень жди."
Линкор "Октябрьская революция", 1949
Глава III. НАДЕЖДЫ ЮНОСТИ
Неувядающая мечта всей жизни
Великий океан... Твой путь - Норд-Вест.
В лицо - муссон, от пряностей хмельной,
И, оставляя за кормою Южный Крест,
Идет корабль твой, озаряемый луной.
Немного грустно: ты опять один,
Опять пересекаешь океан,
В котором был и у полярных льдин
И у атоллов самых теплых стран.
Архипелаг любви - Таити - позади,
А впереди - Коломбо и Бомбей...
Любовь, быть может, снова впереди -
За тысячами миль тропических зыбей...
Потом - гавайский солнечный прибой,
Над синею лагуной тихий стон гитар,
Дыханье - вновь - мечты, танцующей с тобой,
Пьянящий, как вино, роскошных плеч загар...
И снова - ночь. И снова - тишина,
Чуть слышный скрип снастей, журчанье под килём,
И снова - одинокая луна
Плывет над одиноким кораблем...
Как хочется мне быть таким, как ты -
Герой пленительных морских романов,
Сплетающий в единое реальность и мечты,
Властитель счастья, дум и океанов!
Учебный корабль "Комсомолец", 1947
Действительность
Трепещет на фалах "И ьже"
И в тридцать секунд звонок...
На трапах - и выше и ниже -
Лишь топот бегущих ног.
Дорога и ночью знакома.
Домчался и "К бою готов!"
Досмотрим когда-нибудь дома
Мечты недосмотренных снов.
Линкор "Октябрьская революция", 1949
Недосмотренное
Как-то раз в шутливом разговоре
Мне сказала девушка одна,
Что любой моряк в далеком море
Должен видеть два обычных сна.
Первый: мать - всегда уже старушка -
Сына ждет домой из дальних стран.
Ждет в знакомой с детских лет избушке
И тайком ругает океан.
Океан, который почему-то
Должен обязательно качать...
(И который ты не видел ни минуты,
Но об этом лучше промолчать.)
Сон второй: знакомое окошко,
Под которым по ночам стоял,
И зеленая тенистая дорожка,
На которой первый раз ее обнял.
За окном - любимая. Не спится...
(Я забыл сказать, что время - ночь.)
Плачет - не с кем, видно, поделиться.
Да и кто бы горю мог помочь?
(То, что этому всегда поможет
Всякий, кто привык ходить в штанах,
Увидать во сне моряк не может,
Так как он - любимейший во снах.)
Собеседница была права отчасти:
Так, ведь, именно должно всё быть.
В этих двух домах ты видел счастье,
А про счастье трудно позабыть.
Мать... Кто может быть дороже
Той, которая нам жизнь дала,
Ободрила первый шаг ребячих ножек
И вперед по жизни повела?
Той, которая сильнее всех любила,
Лучше всех хвалила за успех,
Той, что так понятно говорила
И которая была красивей всех?
Той, которая бранила нас за смелость,
Письма слала нам по всем морям?
Самый лучший памятник поставить бы хотелось
Нашим терпеливым матерям!
Но дождется ли вторая, о которой
Говоришь, мечтаешь и поёшь?
Может быть... Но только, если скоро
Ты к знакомому окошку подойдешь.
Я не обвиняю: жить-то надо,
Не зевать, ведь молодость пройдет.
Да и что ты принесешь в награду,
Коль она и вправду верно ждет?
Ну, а если луч надежды не потерян,
Если знаешь: ждет тебя она...
Счастлив тот, кто может быть уверен,
Что правдивы оба этих сна.
Эсминец "Строгий", 1948
Будущая жена будущему сыну
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю.
Ты не слушаешь напрасно
Мамочку свою.
Расскажу тебе не сказки,
Песню не спою.
Слушай правду, смежив глазки,
Баюшки-баю.
Пусть тебе, родной, приснится
Много чудных снов.
Твоему ж отцу не спится
Вновь в пути на ТОФ.
Твой отец - "бывалый воин",
Много лет в строю.
Хорошо, что он спокоен
За жену свою.
Сам узнаешь, хоть не вскоре,
Как отец живет.
Сам поймешь, как трудно в море,
Хоть жена и ждет.
Я же столько слез украдкой
По ночам пролью.
Спи, хоть ты, мой мальчик, сладко,
Баюшки-баю.
Ты, ведь, тоже - безрассудный,
Станешь моряком,
Не узнав еще, как трудно
Оставлять свой дом.
А потом уж невозможно
Скрасить жизнь свою.
Спи, пока еще спать можно,
Баюшки-баю.
Танцевать ты лихо будешь,
Двойки получать,
Обо мне совсем забудешь,
Хоть - рукой подать.
Даже близко не узнаешь
Девушку свою.
Спи, пока любви не знаешь,
Баюшки-баю.
Но не век же быть курсантом:
Пять лишь лет пройдет -
Станешь бравым лейтенантом
И пойдешь на флот.
Кто ж тогда-то, в день ненастный
Скрасит жизнь твою?
Спи же, будущий несчастный,
Баюшки-баю.
Мне ж единственной наградой -
Вас обоих ждать.
Что ж, должно быть, так и надо:
Я - жена и мать.
Иногда в далеком море
Вспомни мать свою.
Спи, пока не знаешь горя,
Баюшки-баю.
Крейсер "Куйбышев", 1950
День рождения
Если бы не было этого дня -
Дня твоего рождения,
Кто бы кумиром был для меня,
Был бы моим наваждением?
Кто бы встречал, как ты, иногда -
Сонная и усталая, -
Слушал, на все отвечал бы: "Да",
Нелли, о ком мечтал бы я?
Редко, наверно, случается
Встретить такую, как ты.
Это судьбой назначается,
Это - ответ на мечты.
Встретились мы беспросветно-давно,
Я полюбил с первой встречи.
Мы загорали, ходили в кино -
Весь первый день и весь вечер.
После ж - всю жизнь о тебе, для тебя
Или - с тобою, к тебе...
Не был я хватким, все больше любя,
И обессилел в борьбе.
Я не обижен: это, ведь, счастье.
Все же, хоть ты не моя,
Кончилась скука, унынье, ненастье -
Ты не моя, но ты - и ничья.
Не улыбайся, мы ближе и ближе.
Я с каждым днем убеждаюсь сильней,
Что восемнадцатое июня -
Самый лучший из дней.
* * *
Один твой поцелуй - так много и так мало!
Ты - умная, ты знаешь, как он дорог мне,
Что в нем похмелья больше, чем в вине,
Что просто так нельзя... И ты поцеловала.
Не на трехлетний ли вопрос ты мне ответ давала?
Ответь еще раз, если: "ДА", как отвечала.
А если: "НЕТ" - уверь меня, что было все во сне.
* * *
Такой, как в первый день, тебя я вспоминаю.
А помню о тебе всегда-всегда.
Ты - для меня теперь такая близкая, родная -
Все так же незнакома, как тогда.
"Состарилась" ли ты за эти годы?
Те, что знакомы мы? Один ответ
И через много лет: "Пройдя сквозь все невзгоды,
Осталась ты такой, как в восемнадцать лет".
Хоть жизнь пройдет, хоть станешь ты седая,
Все будешь, как сегодня, молодая.
Ленинград, улица Халтурина, 1949
Глава IV. СЕРДЦЕ УЧИТСЯ БОЛЕТЬ
Первые сомнения
У нас какие в жизни огорченья?
Наряд на службу - это ерунда...
Бывает, не уволят в воскресенье -
Позлишься и пройдет все без следа.
Бывает, страшно хочется увидеть,
Обнять любимую покрепче, посильней.
Но, ведь, не сможешь, ничего не выйдет,
Не пустят... Значит, не грусти о ней.
Бывает: проползешь сквозь все преграды,
Её застанешь, и готов обнять весь свет!
Ты - рад! Но ей-то что? Она не рада:
Ей все равно, пришел ты или нет.
Как хочется тогда кричать, ругаться,
Подраться, стукнуть - все равно, кого...
Но поздно: у тебя не выйдет ничего.
Осталось только в стельку напиваться.
Ленинград, Адмиралтейство, 1947
Под чужую мелодию
Далеко-далеко за волнами
Любимая девушка спит.
Поход, сотни миль между нами,
Корабль все дальше спешит.
Море, ночь, серебрятся дорожкой
Следы от винтов за кормой.
Не спится, мне грустно немножко -
Я сердцем, как прежде, с тобой.
Спят друзья, позабыв все заботы.
А мне грусть уснуть не дает.
По радио слышу, как кто-то
С горячей надеждой поет:
"Может, встретишь, улыбнешься,
Может, строго сдвинешь бровь?
Может, вспомнишь с трудом,
Может, вспыхнет огнем
Твоя прежняя любовь?"
Он на что-то надеяться может:
Может быть, она встретит его...
А мне, ведь, ничто не поможет,
Да я и не жду ничего.
Но, все-таки, хочется очень
Словами той песни сказать:
"Пришел посмотреть в твои очи,
Пришел твою руку пожать..."
Но не встретишь, не обнимешь,
Лишь сердито сдвинешь бровь...
Для чего же идти,
Если нет на пути
Хоть надежды на любовь?
Краснознаменная Балтика, 1948
Студенческая традиция
Дорогая моя! Дорогая, любимая!
Не сердись, что я это еще раз пишу:
Не молчит почему-то душа нелюдимая.
Не сердись на нее, я прошу.
Что бы ни было раньше, что нами не сказано,
Все равно, раз в неделю я должен писать:
О тебе мне мечтать, все равно, не заказано
И надежды свои не хочу я бросать.
Я хочу написать что-то очень красивое:
Светло-нежное, чистое, - вроде, как ты.
Я хочу, чтоб все время была ты счастливая
В чудном свете своей красоты.
Но на деле весь день я ругался старательно,
Матерился, как старый босяк,
Подбирал выраженья так смачно, так тщательно,
Что лишь к вечеру пыл мой иссяк.
Если б "помощь" такая всерьез помогала бы,
Если б я так старался всегда,
Лишь пятерки одни ты всегда получала бы,
Не боясь ничего никогда.
Это глупо, смешно и по-детски, наверное,
Потерять так один из трех дней.
Но меня охватила тревога безмерная
От вчерашней усталой улыбки твоей.
Вот и все... Пожелай мне сегодня удачи сильней,
Послезавтра же вспомни все скверное.
Ленинград, летняя сессия. 1949
И снова тоска
Море спит. Веет ветер с востока.
За кормой серебрится луна.
Чуть ползут облака издалёка
И корабль чуть колышет волна.
Трафарет... Но сегодня опять я не сплю.
Я сегодня опять - сам не свой.
Почему об одном лишь судьбу я молю?
Почему я хочу быть с тобой?
Целый год мне хотелось увидеть тебя,
Вновь о многом с тобой говорить.
Удавалось с трудом пересилить себя,
Но не смог я тебя разлюбить.
Вот и плаванье кончится вскоре,
Скоро снова я дома опять.
Но не знаю: смогу ль после моря
Хоть немного тебя повидать?
Волны плещут тихонько о борт корабля.
Мы кончаем сегодня поход.
Вдалеке засветилась огнями земля,
Где чужое лишь счастье живет.
Крейсер "Куйбышев", 1950
Снова надежда
Вновь мне кажется: ты меня любишь.
Или я ошибаюсь опять?
Ты, конечно, меня не погубишь,
Как везде все привыкли писать.
Но, наверное, будет мне трудно
Вновь стараться тебя позабыть.
Год назад, ведь, решил безрассудно,
Что сумею, смогу разлюбить.
Но не смог, лишь чуть-чуть полегчало:
Проще стало тебя не видать...
Но не выдержал, начал сначала
И по Уши влюбился опять.
Все же сделалось что-то с тобою:
Слишком ласковый нынче твой взгляд.
Может быть, хорошо, что с тобою
Я не сладил тогда - год назад?
Ленинград, 1950
Опять по классику
Я помню наш давнишний уговор,
Который заключен уже три года -
В те дни, когда на твой знакомый двор
Я приходил в любую непогоду.
И мы давно уж запросто - друзья...
Да так и лучше: ведь любовь мешала.
Я так и не узнал: была ли ты ничья,
Иль для другого всех надежд меня лишала.
Не мне судить: плоха ль ты, хороша.
Я летом и зимой лишь помнил в дни разлуки,
Что для тебя одной живет моя душа,
Что лишь твои хочу поцеловать я руки.
Не понимаю: как не замечаешь ты,
Что всё ты для меня - всё-всё на свете,
Что только о тебе одной мои мечты,
Не верю, что слепа в минуты эти.
И не поймешь, что как тебе, не скажешь всем,
Что для меня лишь ты - красавица и чудо...
Но кажется: не нужен я тебе совсем.
Не нужен, так как много есть таких повсюду.
Как я хочу, чтоб ты была одна,
Как я хочу, чтоб всё же ты узнала,
Что я - всё тот же, что люблю. Моя вина,
Что не сказал, что не сумел начать сначала.
Кого полюбишь ты, чьей станешь ты женой?
Что не меня и не моей - поверить я не в силах.
Не убедить себя, что нынешней весной,
Как прежде, поцелуй не снять с твоих губ милых.
Последний год пройдет. И вот к тебе домой,
Как и теперь, приду, о будущем пророча.
Тогда в последний раз услышу голос твой,
Последний раз я засижусь до поздней ночи.
Пять лет... Их результат - погоны на плечах
И офицерская шинель в передней.
Еще вчера - диплом, еще всего на днях
Курсантский свой наряд я отслужил последний.
В тот день плохое будет торжество:
Ты для меня пять лет была всех ближе.
Но это - для меня. Тебе ж - что из того,
Что глаз твоих я больше не увижу?
Довольно! Я в последний раз к тебе пришел.
Ты - от вина, а я - от горя - оба будем пьяны...
В последний раз с тобой садимся мы за стол,
В последний раз сдвигаем полные стаканы.
Ленинград, Адмиралтейство. 1950
Без любви
Нет ни тоски, ни веселья.
Нет быстрокрылой мечты.
Каждое утро - похмелье
После твоей красоты.
Дни - как две капли все время:
Спутаешь завтра с вчера.
Как бы хотел я быть с теми,
Кто не заснул до утра.
Как бы хотел вновь влюбиться,
Ждать, на свиданья спешить...
Хоть бы немного забыться
И пустоту заглушить.
Вот уже скоро полгода,
Как мы расстались с тобой.
Я "не утратил свободу"
И "сохранил свой покой".
Сердце же просит волнений,
Сердце куда-то зовёт...
Зря я в тот вечер осенний
Сделал крутой поворот.
Ленинград, Адмиралтейство. 1950
Глава V. ЛЕГЧЕ ЛИ ЭТО?
Раздольная
Что беречь нам, что лелеять?
Нечего тужить!
Лучше жить нам веселее -
Легче так служить.
Коль уволен - не тушуйся:
Деньги есть - кути,
Денег нет, так скорешуйся,
С кем в шалман идти.
Пей, насколько хватит силы -
Ты, ведь, черту брат!
Если ж денег не хватило,
Сдай часы в заклад.
Пьяным легче в увольненье
Девочек искать.
Знай: на Невском в воскресенье,
Что ни дева - б...
Подцепи её скорее,
Всю распотроши...
Может быть, заглушишь с нею
Боль своей души.
Ленинград, Адмиралтейство. 1950
Старая подружка
Ты всегда была приветливой и милой,
Ты умела так красиво говорить,
Ты любила книги, музыку любила...
Странно: как три года могут изменить.
Для чего ты, Люся, сделалась такая?
Ради денег? Знаешь, нет, ведь, их у нас.
Для любви? Твою "кошачьей" называют,
Да и кошки воют в год один лишь раз.
Ты ж в своем подъезде, прямо у окошка,
Или в подворотне, чуть не каждый день,
Стоя отдаешься, как на крыше кошка,
Всем - кому охота, всем - кому не лень.
Ты цинично скажешь: "Ради наслажденья".
Да. Любя отдаться - сладостно всегда.
Но, как ты: без страсти, даже без волненья,
Вряд ли интересно даже иногда.
Все перед тобой в презервативном свете,
Только гонорея - твой Дамоклов меч.
Неужели в жизни не смогла ты встретить
Хоть бы одного, кто мог тебя увлечь?
Люся-Люся, до чего ж ты докатилась?
Сможешь ли ты снова человеком стать?
Если бы случилось, что ты вдруг влюбилась,
Как бы ты себя сумела оправдать?
Трудно будет врать, хотя и не в новинку,
Страшно будет откровенно говорить.
Но тогда не отгородишься резинкой
И профпункт тогда не сможет пособить.
"Верные" друзья, помягче бы словечко,
Выберут тогда, а мне зачем вилять?
Все равно ты - не заблудшая овечка,
А простая уличная б....
Ленинград, Адмиралтейство. 1950
Любительнице Маргариты Алигер
Простить твою смелость
Мне страшно хотелось.
Но в чем заключалась она?
Минутку ломаться
И ночь "зажиматься" -
Какая же в этом вина?
Какое мне дело, что ты захотела
Скорее узнать обо всем?
Далась - и я смело стал мять твое тело
И думать стал только о нем.
Наощупь - прекрасно,
Поэтому страстно
Шептал я шальные слова...
Такие ли в сказке
По качеству ласки?
Кружится ль от них голова?
Когда б захотела отдать свое тело,
Узнала б тогда обо всем...
Но девственно тело. Какое мне дело:
Душа или вакуум в нем?
Ленинград, Адмиралтейство, 1950
"Ёлка"
Ты - не та, что жила до Гомера
И в Париса была влюблена.
Ты - не сказочная химера,
Но такая, как ты, лишь одна.
Почему ты в разлуке прекрасна?
Почему ты при встречах мила?
Потому, что ты просто и властно
От тоски по другой увела.
Древнегреческая Елена,
Увидавши случайно тебя,
Не склонила б, возможно, колена,
Но склоню пред тобою их я.
Ленинград, Адмиралтейство, 1950
Над сонетами Шекспира
За вечную, неиссякающую силу
Его по праву гением зовут.
Он триста лет назад ушел в могилу,
Но до сих пор стихи его живут.
Как часто, эти строки пробегая,
Свои мечты и думы узнаешь...
Как мог он знать, грядущего не зная,
Что ты теперь переживешь?
Сонет о недолгой отраде
"О, как любовь мой изменила глаз!
Расходится с действительностью зренье.
Или настолько разум мой угас,
Что отрицает зримые явленья?"
В тот день, когда мы встретились с тобой,
Я был мертвецки пьян и ты пила немало...
И это нам понять, конечно, помешало,
Что мы не лучше, чем любой другой.
Казалось мне, что ты - заветная мечта,
И ты во мне нашла все, что искала.
Обоим нам фортуна неспроста
Глаза в тот вечер завязала.
Полгода для меня светила ты одна,
Ненужными казались все другие...
Но вышел срок и спала пелена,
Друг друга мы увидели впервые.
"Как долго мне, лишенному ума,
Казался раем ад, а светом - тьма".
Сонет о новом увлечении
"Трудами изнурен, хочу уснуть,
Блаженный отдых обрести в постели,
Но только лягу - вновь пускаюсь в путь-
В своих мечтах к одной и той же цели".
Как сделать, чтобы ты была моя?
Как сделать, что б меня ты полюбила?
Я знаю сам, что красота твоя
Не одному мне голову вскружила.
Я знаю, что пока я не влюблен,
Но ты меня влечешь к себе так страстно,
Что я уже наполовину ослеплен!
Как не ослепнуть, если ты прекрасна?
Пока я так еще тебе далек,
Что без меня ты вспомнишь обо мне едва ли.
Лишь в этих строчках называть я смог
Тебя "на ты", как милых называли.
Не скоро чувство, спящее пока,
В душе твоей моя мечта разбудит...
И победить, коль суждено, то нелегка,
Мне кажется, победа эта будет.
"Я не могу забыться сном, пока
Ты от меня вдали - другим близка".
Ленинград, Адмиралтейство, 1951
Весна в Севастополе
Ты ждешь признаний каждый раз,
А отвечаешь на признанья
Одним лишь блеском серых глаз
И независимым молчаньем.
Но я не в силах больше ждать.
Продлить искУс мой не старайся
И, если жаль меня терять,
Не жди, не мучь - скорей отдайся.
Не бойся: страстный жар в крови
Я, взяв тебя, не потеряю...
Ты ждешь безумства от любви -
И я их щедро обещаю!
Гвардейский крейсер "Красный Кавказ", 1951
Смелое решение
Осень подойдет и я пойду служить -
Сам не знаю: где и много ли иль мало.
Но, в конце концов, повсюду можно жить,
Лишь бы только счастье близко проживало.
Адрес счастья часто я хотел найти
И придти к нему татарином незваным,
Постучать в окно, потребовать: "Впусти!"
А войдя, вдруг сделаться любимым и желанным.
Но все те, кого теперь я повстречал,
Все, кому в любви без чувства объяснялся,
И кого любить до гроба обещал -
Позади... И с ними я легко расстался.
И пока, как рыба, только бьюсь об лёд,
Даже самому становится противно:
То - плохие ноги или, - рост не тот,
То - уж чересчур беспечна иль наивна.
Счастье ж есть! И до него рукой подать:
От училища всего лишь два квартала...
Плохо лишь одно: я счастью не подстать,
На двоих - одна любовь для счастья мало.
Хорошо, наверное, друг друга полюбить,
Хорошо, как говорят, любить и быть любимым.
Ну, а коль она не любит, как тут быть?
Как забыть пять лет мечты, прошедшей мимо?
Значит: хватит! Надо все всерьез кончать!
В том числе - сихи, прошло их время тоже.
Кончить надо ждать, томиться и молчать,
Кончить надо все, что на любовь похоже.
Ленинград, Адмиралтейство, 1951
* * *
Я не ханжа и не хочу всплакнуть
Над прожитой, промотанной жизнишкой,
Как пьяница, что любит вспомянуть,
Каким святым он раньше был парнишкой.
Кто мог сказать, что жизнь уже прошла?
Когда ей впору только начинаться!
И юность, хоть плохая, но была...
Да и плохая ли, коль честно разобраться?
Ленинград, Осень 1951
* * *
Вновь по любви я тоскую,
Вижу, что горе пройдет,
Знаю, что встречу другую
Верю: она уже ждет.
Ленинград, Осень 1951
Глава VI. В КАЮТЕ НОЧЬЮ
Впереди семнадцать странных лет
/женщине из Заполярья/
Никогда не устану тебя целовать,
Никогда не устану любить.
Надо слишком легко обо всем забывать,
Чтоб такую, как ты, позабыть.
Никогда не случалось проститься с тобой,
Не желая остаться еще...
Увести бы тебя навсегда за собой
И всю жизнь обнимать горячо.
Много в жизни дорог, много встречных в пути,
Иногда интересных с лица...
Но товарища трудно такого найти,
Чтобы вместе идти до конца.
Поезд, увозящий на флот. Конец 1951
* * *
Смотрю фотографии бывших когда-то родными -
Такими родными, что ночи не спал напролет.
Но первое чувство сменилось вторым, а второе - другими...
В итоге: по первым тоска, а с последними - просто расчет.
Одна за другою проходят любимые прежде:
Смеются, грустят, испытующе строго глядят.
Удачи, бессонные ночи, печали, надежды -
Опять вспоминается жизнь, о которой они говорят.
Вот старая карточка - девочка с русой косою.
И только по памяти - цвет ее ласковых глаз.
А помнишь ли ты, как надолго прощалась со мною
И теплые губы прижала к моим в первый раз?
Писали и ждали далеких-далеких ответов,
И поняли только в разлуке, что это - любовь.
Прошел целый год одиноких, печальных рассветов,
Когда мы с тобой вместе утро увидели вновь.
Мы оба так ждали вот этой коротенькой встречи:
Ведь жили надеждой на первый, прекрасный рассвет.
Вот с тем бы, что видел, вернуть нам свидания вечер,
Но юным птенцам показалось тогда, что любви больше нет.
А, может, и правда? Ведь были уже мы иными?
Свиданья с другими часты, а с тобой мы не виделись год?
Зеленые искры твоих милых глаз показались чужими
И солнце не нам посвятило в то утро восход.
Вторая - надежда и муки на многие годы.
Вторая - сильнее и первой, и всех, вместе взятых, сильней.
Вторая любовь - грусть и радость в курсантских походах,
Звезда, путеводный маяк неуютных училищных дней.
Огонь иногда, иногда - равнодушные умные фразы:
Притянет - и бросит, прильнет - и тотчАс оттолкнет...
Характер, способный на детские, злые проказы,
Характер, способный на зрелый, обдуманный лед.
Мы ссорились, встречи надолго сменялись разлукой,
Но ты не хотела меня навсегда потерять:
Ты "очень любила" меня, для тебя был я "милым со скуки",
Звала за собой по протоптанной тропке опять.
Но были другие... Любя - не любя, отдавались.
Одних брал "для счета", других - понемножку любя.
Не думай, что мне рядовые лишь в жизни достались,
Что все они были по-разному хуже тебя.
Последняя - та, что забрал бы с собой на край света,
Последняя - та, о которой никак не могу позабыть.
Но с нею моя лебединая песня пропета,
Последняя искра сгорела, а надо так надо любить!
Любить, чтоб надежда на скорое с кем-то свиданье
Светила и грела, звала и толкала вперед.
Любить, чтобы в горькие дни и года расставанья
Мог верить, что есть, что тоскует, что любит, что ждет.
Любить, чтобы жить, чтоб, скитаясь по морю и свету,
Уверенным быть, что верна лишь тебе одному.
Любить, чтобы чувства свои, как простую монету
Всю жизнь не бросать, сам не зная кому.
Гвардейский крейсер "Красный Крым". 1952
О чем грустить?
Знай: можно думать о другой,
Когда с тобой лежишь в постели
И сонно щупаешь рукой
Все сокровенное на теле.
Знай: можно новую желать,
Видать и не таких случалось:
И ты должна об этом знать -
Ведь, не впервые отдавалась.
Ты надоела. Не взыщи
За то, что больше не увидишь,
И оскорблений не ищи -
Всерьез навряд ли ты обидишь.
Найдешь других. И не жалей,
Что ты меня так мало знала...
А в утешение скорей
Ищи опять, начни с начала.
"Красный Крым". 1952
Ретивой комсомолке, оказавшейся племянницей
члена Военного совета
Здравствуй! Письмо мое будет большое.
Здравствуй, заветная прежде мечта!
Так, ведь, недавно - прошедшей весною
Страстью горел, а теперь - пустота.
Ждал наших встреч, а теперь - опасаюсь.
Думал всерьез о совместном пути,
Нынче ж на улице тщетно пытаюсь,
Встретив тебя, незаметно пройти.
Вот и сегодня пришлось повстречаться.
Ты всё сказала, что я ожидал.
Знал, что не хочешь со мною расстаться,
Знал, что готова пойти на скандал.
Что ж, что скандал? Не такое бывало.
Может надеешься: я - карьерист?
Я "покупал" то, чем ты "торговала",
И перед собственной совестью чист.
Думаешь, что из боязни огласки
На потаскушке приморской женюсь?
Не заблуждайся: ты продала ласки,
Я же за звездочки не продаюсь.
Год ты казалась хорошей и чистой.
Я и не думал тобой обладать.
Ты ж отдалась беззастенчиво быстро,
Что же теперь от меня ожидать?
В тот странный вечер, когда стал прощаться,
Ты вдруг без просьбы к себе повела.
Только сказала: "Готова отдаться,
Лишь бы беременной я не была".
Чувство мое, не родившись, пропало.
Но, обманувшись, я прочь не ушел -
Радостно взял то, что ты отдавала,
Только последствий тогда не учел.
Ты провела к себе тихо, как вора,
Платье сняла, не стесняясь меня,
Без поцелуев легла, без задора
Мне отдалась - за издержки дня.
Так начались наши частые встречи -
Каждая схожа с другою точь-в-точь:
Пляж, в ресторане скоротанный вечер,
Танцы, вино и бессонная ночь.
Был все с тобою - к чему расставаться?
Так и ходил, ни на грош не любя.
На берег вышел - куда же податься?
И ночевал, как всегда у тебя.
Ну а теперь ты грозишь всем, чем можешь,
Думаешь стать офицерской женой.
Как ты глупа: шумом ты не поможешь,
Всех оттолкнешь, долго будешь одной.
Сделай аборт и начни все сначала,
Я же в мужья для таких не гожусь.
Я покупал то, чем ты торговала.
Мы оба - квиты и я не стыжусь.
Севастополь, Северный док, 1953
Заместителю начальника политотдела
Вы стыдите меня, Вы стремитесь уверить
И меня и себя, что я низко упал.
Ну а сами-то Вы, если взять, да проверить:
Не бывали ль Вы там же, где я побывал?
Почему не женат? Потому, что не смею
Для себя на всю жизнь человека связать,
Потому, что в глаза людям лгать не умею,
Не смогу об измене потом не сказать.
Почему часто пью? Раз в неделю случалось
Посидеть в завершенье удачного дня.
Только странно, что там мы обычно встречались,
А Вы на берег ходите чаще меня.
Почему у меня каждый вечер другая?
Постоянство хотите увидеть во мне!
А припомните: "Пустишь к себе, дорогая?" -
Это Ваши слова, но не Вашей жене.
Много можно припомнить, но Вам не по нраву:
Надо Вам, чтобы стал я не так отвечать.
Не хочу! Наказать Вы имеете право,
Но не исповедь здесь, буду лучше молчать.
Я ни с кем ни формально, ни словом не связан.
Чище Вас и честнее - у Вас, ведь, семья.
Мне обидно не то, что я буду наказан,
Мне обидно, что худшие судят, чем я.
"Красный Крым", 1953
Снова душа неспокойна
Опять нападает раздумье порою,
Опять о былом начинаю жалеть.
И приступы грусти порою не скрою,
Порою хочу сам с собой посидеть.
Вот так и сегодня: один я в каюте,
Ушел мой напарник один, как всегда...
И можно не думать о смазке, мазуте,
О том, что всё грязно и в трюме вода.
Мне хочется думать о светлых желаньях,
Мне хочется видеть всё то, что не смог
Увидеть в своих бесконечных скитаньях,
В которых морально вконец изнемог.
Я знаю, что я - не из тех, кто безгрешен:
Другим делал больно и сам боль видал,
От частых разрывов не был безутешен,
От частых "побед" утешений не ждал.
Но что от того мне для сердца осталось?
О ком, хоть какой-нибудь, в памяти след?
Достались лишь те, что другим доставались,
И многих имен даже в памяти нет.
Так где же найти мне такую родную,
Что ближе вовек никогда не сыскать?
Как сделать, чтоб я не хотел на другую
Её, до конца разузнав, поменять?
"Красный Крым", 1953
Письмо в Заполярье
Знаешь: иногда мне хочется иного,
Хочется уюта, ласковой жены,
Хочется почувствовать: мы с тобою снова,
Как когда-то раньше было, влюблены.
Влюблены навек и думаем о счастье,
Думаем о том, как вместе станем жить...
За железным бортом - зимнее ненастье,
За хмельным разгулом - все, что мог сложить.
Мог создать давно, с тобой не разлучаясь,
Мог увидеть, видя лишь одну тебя,
Мимолетным сном не увлекаясь
И тебя, как следует, любя.
"Красный Крым", 1953
Горькое открытие
Так много лет ищу себя
И не могу найти.
Ищу, препятствий не терпя,
И устаю в пути.
Казалось: светлая звезда
Светила надо мной.
Все брал свободно, без труда -
Хоть трезвый, хоть хмельной.
Таланты брызжут через край -
Механик и поэт,
Ума и чувств - хоть отбавляй,
Полно на много лет...
А на поверку - ничего,
Иссякло, как во сне.
Ну, хоть немножко б своего
Осталось бы во мне!
И только трудною порой
Я понял, наконец,
Что был не гений, не герой,
А слабенький юнец.
Ленинград, отпуск, 1954
Невесте
Пятый час, начинаются новые сутки...
Уж давно отзвенели куранты Кремля,
Так немного осталось минут до побудки,
Но, раз начал письмо, не закончить нельзя.
Я хотел написать о любви и желанье,
О немеркнущей жажде тобой обладать -
Обо всем, что на нашем последнем свиданье
Не сумел я словами тебе передать.
А сейчас, перебрав наши редкие встречи -
Для меня - дивный отдых в тяжелом пути,
Для тебя - интересно скоротанный вечер,
Понял я, что умнее и лучше уйти.
Много раз в дни начала томительной службы -
Одинокий, усталый, нередко - без веры в себя,
Я молил хоть кусочек, обломочек дружбы,
Хоть намек о любви в письмеце от тебя.
Как помог бы мне этот кусочек уюта,
Хоть какой-то намек долгожданной семьи...
Но всегда мы вдвоем оставались в каюте:
Я и горькие мысли мои.
А потом, только снова с тобой повстречались,
Ты хотела, чтоб стал я котенком ручным,
Чтобы только вздыхая, как раньше случалось,
Провожал до дверей по проспектам ночным.
Ты хотела звенящих ночей ресторанов,
Звуки танго и томную грусть под хмельком,
Звон хрустальных, налитых шампанским, стаканов,
Глаз мужских, хоть моих, хоть чужих - с огоньком.
Ты хотела, чтоб двери повсюду открылись,
Пропуская принцессу причесок и мод...
Если хочешь, чтоб эти мечты не разбились,
Пусть другой тебя дальше по жизни ведет.
С ним игру продолжай, от него жди признаний,
От меня же не жди больше ласковых слов.
Что ты знаешь о днях и годах ожиданий,
На которых всерьез познается любовь?
Севастополь. Флотский экипаж. 1954
Не будь же равнодушной
/женщине из Заполярья/
Ты - не та, которая для всех открыта,
Ты - не трижды разведенная жена.
Но, что было, все тобой забыто,
Хоть не упрекнешь, что мужу не верна.
Он - один, без ласки, в злом холодном море,
Он так хочет светлого домашнего тепла,
Знает, что никак не встретитесь вы вскоре,
Но так хочет, чтобы ты его ждала.
Хочет знать, что помнишь и всегда тоскуешь,
Знать, что есть вдали зовущая звезда,
Что при встрече ты не просто поцелуешь,
А прижмешься жадно, как ждала всегда.
Баренцево море. Эсминец "Несокрушимый". 1957
* * *
Когда свою тетрадь я открываю,
Когда читаю все, что прежде написал,
Я вновь и вновь переживаю
Все, что в былом переживал.
Северный Ледовитый океан. 1960
Глава VII. ПРОШЛИ ГОДЫ
Узел
Вот причал - все дороги открыты,
Впереди пламенеет рассвет:
Голубой цвет Надежды забытой,
Восходящей Любви алый цвет.
В лодку сесть, отвязать от причала
И знакомый причал - оттолкнуть...
Ох, как трудно начать жизнь сначала,
А знакомое всё зачеркнуть.
Только хочешь-не хочешь, а надо
Развязать этот узел тугой.
За решимость готова награда:
Безмятежное счастье с другой.
Будут ночи похожи на сказку,
Будут дни ожиданья полны,
Будет праздник души: будут ласки
И мечты и желанья - одни...
Ну а будни? Ведь, как ни стараться,
Никуда нам от них не уйти.
Для чего же с одними расстаться,
Чтобы снова в другие врасти?
Снова - счастье в уюте грошовом.
Снова - игры в заботу, в любовь.
Снова - долг и неискренность снова.
Для чего повторять это вновь?
Видно, узел останется прежним,
Как решимость к себе не зови...
Суждена мне Любовь без надежды,
А Надежда дана без любви.
Усть-Нарва, отпуск. 1966
Побег
Улетел я на теплое Черное море
И свободен от женщин на пару недель.
Так устал я от наших любовных историй,
Что ничья здесь меня не прельщает постель.
Я один среди тысяч соблазнов на пляже.
В ресторане, в театре и в парке - один.
Я - один! И никто мне с упреком не скажет,
Что не понял я жизнь, хоть дожил до седин.
Мне сказали вы обе во время прощанья,
Что не знаю я сам, что же в жизни ищу,
Что слова лишь пустые - мои обещанья,
Что, когда все пойму, сам себе не прощу.
Смысл один, только разные были оттенки
В этих горьких упреках, проглоченных мной.
"Если б воля была, то поставила б к стенке" -
Я услышал тогда между строк от одной.
А другая сказала с подавленной болью,
Без особых надежд на конкретный исход
И без тайных тревог, будто рвусь я к раздолью,
Избавляя себя от назревших хлопот:
"Ты устал, отдохни, поживи беззаботно
И себя самого непременно найди.
Разберись, наконец, только бесповоротно,
Что ты хочешь еще для себя впереди."
Что хочу для себя? Если это я знал бы,
Если б верил в себя, мог бы с ходу рубить,
То вдали от обеих стихов не писал бы.
Это был бы не я - и таким мне не быть.
Сочи, 1966
Желтый свет
Я не могу себе простить
Свой желтый свет - он все калечит.
Как я решился допустить,
Чтоб ты была одна в тот вечер?
Руки - маятниками,
в такт барабану,
Напротив маленькой -
грузный и пьяный:
Ноги в коленях
еле сгибаются,
Бёдра из лени
чуть колыхаются,
Пухлая талия
с натугою гнется.
Это за танец им
всё выдается.
Я вижу тундру, мокрый снег,
Десятки верст пурги безбрежной,
Где одинокий человек
Шагает по пустыне снежной...
Как тебе трудно,
я понимаю:
Нервы - как струны,
но спинка прямая.
И ты - малышка -
вверх подбородок!
Ты веселишься
с этим уродом.
Панцирным платьем
сердце одето -
Храбрый солдатик,
один против света!
Смотрю и знаю наперед,
Что удержать тебя сумею.
Ты - сильная! И это мне дает
Решимость быть еще сильнее.
Ленинград. Ресторан "Россия". 1966
Моей бригантине
Флибустьерским дальним синим морем
Захлестнуло нас - одной волной.
Всё искали ветров на просторе -
Ветер есть, и он - для нас с тобой.
Нам судьба позиций не сдавала,
Но и мы не думаем сдавать:
Ведь, судьба пирата - разве мало,
Разве можно выше долю отыскать?
Ты - мой черный стяг на бом-брам-стеньге,
Ты - мои тугие паруса,
Ты - мой ветер, ты - мое прощенье
За бесцельности дремучие леса.
Счастье, власть, любовь - они с такою,
Только надо жить, не уставать,
Только надо твердою рукою
С сердца мох привычной пошлости срывать.
Как дать всем узнать об этом счастье?
Чистоты, шагающей в крови,
О поверженной мещанства власти,
О ворованной, но девственной любви?
Пью за курс, который не проложен,
За толпой не признанную честь,
За тебя - мой милый Черный Роджер!
Пью за то, что оба мы на свете есть!
Ленинград, Ресторан "Чайка", 1966
* * *
Что пути нет назад, не могу не увидеть:
Развалилась семья, в том сомнения нет.
Но обид накопить, чтобы так ненавидеть,
Не хватило б и трижды тринадцати лет.
Сколько общего было: полярные ночи,
Огорченье и радость, болезни детей,
Мурман, ИЛ-18, "Нахимов" и Сочи,
Лишь вдвоем Новый Год, как всегда - без гостей.
Сколько было попыток понять, разобраться.
Сколько было попыток понять и простить.
Сколько было попыток на милость отдаться.
Сколько было попыток друг друга любить.
Раз не вышло - и в сто повторений не выйдет,
Даже детям остатки семьи не спасти.
Здесь вины нашей нет, так за что ж ненавидеть,
Если глупой судьбе удалось нас свести?
Каждый день, каждый час - я в тени подозренья.
Есть ли, нет ли за что, виноват все равно.
Каждый шаг - под контролем, порыв - под сомненьем,
Все любое всегда к одному сведено:
К молодой и красивой - вот семя раздора!
А на деле мне дом заслонял Зурбаган,
На уют шли атакою конквистадоры
И из дома в пролив свой манил Магеллан.
Так что дело - не в ссорах, не в мелких изменах,
Не в постельных конфликтах, не в сплетне дурной.
Дело глубже: не могут жить в замкнутых стенах
Два таких антипода под крышей одной.
Но мечты наши - миф. Все проливы открыты.
Спят кортЕсы в могилах далеких земель...
В новых женщинах ищем путей неизбитых:
Лисса нет, но зато - есть чужая постель.
Ленинград. Конец 1966
Мгновенье
Дикая надежда: я в купе соседнем
Вдруг увидел шубку с ворсом-серебром...
И сверкнула радость, чтоб уйти бесследно,
Сделать все темнее в лязге поездном.
Ты сказала твердо, что твою решимость
Я не научился понимать всерьез.
Неужели счастье лишь сверкнуло мимо,
Только озарило... Миг и пронеслось?
Поезд "Ленинград - Таллинн". Конец 1966
Я очень пьян
Вана Тоомас -
двадцать ступенек вниз...
Родная, опомнись,
вернись
или хоть оглянись!
Сюда я по узким улочкам
пришел, любя.
Я знаю, что ты не хмуришься,
Верю, что не сутулишься,
что ты - не я без тебя.
А я - как собака
с перешибленным хребтом:
Из пьяного мрака
все жду - что ж потом?
Весь наспиртованный,
в пьяном тумане,
Верю, что снова нам
быть в Зурбагане.
Здесь приготовлено
для тебя было всё.
А теперь - обескровлено,
Но с тобою помолвлено,
всё равно - твоё.
Тоомас, хоть стар, не сутулится,
смотрит вперед - хватит сил!
Я прошел опять эти улицы,
я тебе позвонил.
И голос твой, чуть хриплый в телефоне,
я услышал.
За три минуты я понял,
Что ждешь, что хочешь, что помнишь,
Что, может, и ночи - бессонны,
что я в тираж не вышел.
Что ты - приедешь и встретишь,
что ты - не деревянная,
Что знаешь: для меня на свете
лишь ты одна - желанная.
Прости, родная,
что я - всегда порыв,
Но, неужели, ты не понимаешь:
хоть мы и не стары,
Все ж надо так беречь нам
все бесценное,
И что нельзя беспечно
Любовь свою обречь нам
на медленное тление.
Это сказал Тоомас
из-за кофейного автомата.
Я верю, что ты - помнишь,
что всё, что было, не стало "когда-то".
Таллин. Кафе "Старый Томас". Конец 1966
* * *
Били куранты, но жизнь продолжалась.
Нового года минуты пошли.
Невероятно, но ты улыбалась
Где-то, кому-то в полночной дали.
Я не грущу: ты, ведь, рядом стояла,
Чуть улыбаясь в кипящем вине.
Смог я дождаться касанья бокала,
На расстоянии слышного мне.
Ленинград. 1967
* * *
Факел горькой любви нашей - поздней, напрасной -
Путь осветит тебе, если станет темно,
На мгновенье согреет в житейском ненастье,
Если холодно станет, а сердце - одно.
Знаю я, что ничто не проходит бесследно.
Верю я, что любовь остается всегда.
А у нас она яркой была и последней -
Тесен мир и тебе не уйти никуда.
Ленинград. 1967
ФИНАЛ
Когда же это началось?
Ты как-то всю жизнь не хотел для себя быть судьею,
Боялся по-честному, глубже, в себя заглянуть...
Но время не ждет и пора нам с тобою
Всерьез оценить трудно пройденный путь.
Давай же подумаем, самый родной собеседник,
Спокойно и просто об отданных жизни годах,
О мыслях - и давних, и самых последних,
Давай разберемся: кто прав, кто - неправ.
С чего же начнем? Лучше - с самого детства,
Когда ты учился ходить, а потом - говорить,
Когда получил ты от взрослых наследство:
Без веры быть верным, любя - не любить.
Припомни, как было все в тридцать проклятом,
Когда из постели тебя унесли до зари,
Когда за спиною отца голубела фуражка солдата,
А утром ты ткнулся домой - и увидел печать на двери...
Припомни, как в школе ты слышал все чаще: "вредитель"
И как на свиданье ходил ты однажды в тюрьму...
Худые, колючие щеки отца, истрепавшийся китель
И шепот: "Что дальше нас ждет, не пойму".
А ты, как и все в эти дни, славу пел о Великом,
Портреты вчерашних вождей, как и все, из учебников рвал.
Ты мал еще был, чтоб понять эту подлую дикость,
Но то, что ты лжешь каждый день, ты уже понимал.
Любил ли тогда озарявшего светлые дали
Отца и Учителя в френче, с улыбкой простой,
Когда его дома с усмешкой "папашкою" звали,
А после на кухне при всех называли "Святой"?
И ты научился легко привыкать к измененьям погоды,
Привык незаметно к различию мыслей и слов...
Ты именно в эти, совсем еще детские годы
Сломал свою душу, унизил великое слово "Любовь".
А годы спустя, зрелым взрослым мужчиной
Шептал это слово, лица не запомнив подчас...
Не в лживом ли детстве заложена первопричина
Того, что любовь для тебя недоступна сейчас?
Ленинград. 1969
И все-таки надежда остается
Как прекрасны глаза, как светИтся улыбка,
Если женщина знает, что это - замечено,
Если в счет не идут ни грехи, ни ошибки,
Если сердце твое сердцем чувствует женщина.
Розовеет щека и глаза заблестели,
И чуть-чуть изогнулись у губ уголки,
И изящны движенья усталой руки,
И морщинки у рта и у глаз просветлели.
Как немного вам надо, чтоб радостно стало:
Ведь, всего только надо быть попросту ласковым.
Надо искренним быть, чтобы фальшь не хлестала,
Надо мягко смотреть - без прищура татарского.
Если б люди могли жить, не помня невзгоды,
Если б нежность звала о заботах забыть,
Если б силы хватало и в будни любить,
Не ржавело бы сердце за долгие годы.
И на эти же годы глаза и улыбки
Были б только со счастьем у женщин повенчаны.
И прощали бы женщины хмель и ошибки,
И на жизнь не роптали б - любили бы женщины.
Ленинград. 1969. Последнее стихотворение.
Чужое резюме через 20 лет
Говорят: "Бывает в жизни всяко...
И такое - на закате дней:
Разлюбил жену, завел собаку -
С ней спокойней и она нежней".
Ты с женой, а может это снилось,
Был когда-то ласков и хорош.
Круто ваша жизнь переменилась,
Что ж собаку ты не заведешь?
- Завел. 1989.