Проходят дни - загибаю пальцы,
Закрыты калитки - сохнут сады,
В русских дворах снуют иностранцы,
Средь них заплутали и мы,
Мон шер ами.
Мы рвемся за своими животными наслаждениями, обводя себя вокруг пальцев под мазурку Чайковского. А уж после друг друга. А уж после и весь мир. Но как бы ни было безмятежно и смирно, что-то в Марте меня настораживает. Секундный взгляд, словно вспышка на ее лице. Марта на миг может выйти из роли - и вот кино закончилось. Она совсем другая. Не та, что бегает, как ребенок, и постоянно пытается что-то мне доказать. Марта взрослый человек со своими сложенными ценностями и хитростями к жизни. На секунду вся наивность пропадает с ее лица. Губы сжимаются в кривой корыстной ухмылке. Она другой человек. И я другой человек. Это только кино и ничего больше. Актеры должны разъезжаться по домам. Но еще мгновение и она снова тот же прекрасный ребенок. Вот только осадок от этого взгляда бросает чернильное пятно в прозрачную воду. И долго приходится ждать, пока оно осядет.
Последнее время она стала чаще употреблять. Постоянно опаздывать на работу. А две последние смены вообще не вышла. Ее уволили. Марта объяснилась тем, что работа отвлекает ее от настоящих дел. Теперь Марта закрывается в своей комнате, торчит и перманентно рисует картины. Так она чувствует себя особенной. Мессией. Говорит, что скоро бросит. Ей нужно лишь завершить последнее «произведение».
Прихожу к ней. Сажусь на диван. Она шагает загадочная по комнате туда и обратно. Быстро расспрашивает о моих делах. А после показывает маленькие картинки, размалеванные небрежными кляксами. В этом и правда что-то есть. Некоторые работы захватывают. Но внутри я злюсь на нее. Не понимая почему. Вам-то теперь все это как с чистого листа ясно. Но тогда мне было сложно. Марта наблюдает за моей мимикой. Внешне я равнодушен. По моему виду можно было бы сказать, что я не нахожу важным даже рассматривать это. Просто перекладываю из стопки холсты, хмурюсь, кручу их в руках. Внутри злюсь.
Вот и у меня, видимо, прорезаются чувства. Да что там - уже прорезались. Это меня и пугает. Волнуюсь за нее. Но так боюсь показать видом, чтобы не привязаться сильней. Она растягивает две белые дорожки. Предлагает мне. Отказываюсь. Не хочу, чтобы она делала это… Но кто я таков? Чтобы запрещать. Ведь я и сам не проповедник. Да и всем видом показываю, что я просто никто в ее жизни. Если ей это не мешает - я в стороне. Злюсь.
Взгляд ее попеременно меняется на дикий. Своим видом она хочет что-то мне доказать. Я упорно не поддаюсь. Такой алгоритм. Она громко хохочет, кружит. Тормошит меня. Обнимает. Говорит лестные слова. Мне дурно. Мы на разных волнах. Прибегаю к подсознательным схемам: рассказываю о кротких, застенчивых девушках, которые меня привлекают. Описываю их мудрость, чистоту и покорность. Хочу тем самым и остудить ее чувства, и в то же время намекнуть о том, что она уже перебарщивает с препаратами. Марта ревнует. Марта скорбит и вздыхает. А после растягивает еще одну белую полосу. Злюсь.
И тем не менее, всё это завершается в постели. Она гладит мне спину. И судорожно пытается что-то сказать, но позже замыкается. Просто всхлипывает. Чувствую, как ее пальцы содрогаются у моего позвоночника.
- Мне так сложно, Ру. Я не понимаю, где границы,- она глотает слова, делает длинные паузы.- Все хорошо, правда, хорошо... кажется. Но чего-то не хватает… кто я?
- Кто ты?
- Кто я тебе, Ру?
Который раз отвечаю на этот вопрос. Стараясь правильными словами обойти все инстанции своего рационализма.
- Ты мне подруга. На данный момент, самая близкая.
Она горько вздыхает. Ее колотит. Рассказывает истории. Признается. Говорит, недавно целовала другого парня. Просит прощения. Объясняет, что совершенно не сознает рамок наших отношений. Я говорю, что все нормально. Но внутри меня все дрожит. И меня это очень пугает. Тело не может остановиться. Глаза накатывает блеском. Повторяю внутри себя, что «мне плевать». Это ее выбор. В этом и смысл свободных отношений. Я же в свою очередь сплю с другими девушками, лишь бы ничего не чувствовать. Никто никому ничего не должен.
«Завтра я обязательно пропаду»,- думаю я. Не выйду на связь и больше не приду в этот дом. Но завтра я первым позвоню и приду сюда.
Под утро она засыпает. Зубы ее стучат, язык перманентно облизывает губы. Со всей силы обнимаю ее. До боли. До треска костей. Злюсь.
Зачем люди так сделаны?
Однажды во время ночной близости она неожиданно завопила:
- Я ненавижу тебя!- ускорилась. И начала в сердцах бить мне в грудь кулаком.
- Ненавижу за твою игру! Ненавижу, что все это не по-настоящему! Ненавижу за тех сук, с которыми ты спишь!- она ускорялась и била сильнее. А потом судорожно дернулась и откинулась на спину. Минуты пол она лежала бездвижно, редко вздрагивая. И после тихо произнесла:
- Это было прекрасно.
Запись из дневника (обращение к нашедшему):
«… Mon cheri, послушай, я знаю, что ты набрался наглости читать дальше. Я тебя не виню. Мне важно сейчас рассказать тебе. У меня появилась, как это принято говорить… Хотя откуда мне знать, как это принято говорить, я стал уж совсем старомодным. У меня появилась фаворитка (ты мог о ней читать чуть раньше в дневнике). Энергичная, ветреная, слегка инфантильная, но прямодушная и искренняя молодая особа. Рядом с ней чувствую себя взрослым, заносчивым и совсем оседлым. Она постоянно пытается меня расшевелить, а я лишь лениво покрякиваю и бросаюсь книжными цитатами. Но нужно сказать тебе, друг мой(?),что все это у меня получается как-то само собой, и скорее пугает меня, чем радует. Кажется, что с ней я набираю свои лета в геометрической прогрессии. А я еще молод. Мне нравится ощущать свою молодость. И дышать юношеским абсурдом.
А порой ни с того ни с сего начинаю вести себя как полнейший ребенок. Слишком капризно и глупо. Бесконтрольно. По щелчку. Уверен, ты все это понимаешь лучше меня (мне хочется в это верить). В некоторых этих цепочках уже я разобрался. Но контролировать их невозможно. Сама эта амплитуда «старец-ребенок» очень пугает. Как ты думаешь, милый нашедший, стоит ли пробовать разобраться в этом, побороться и понять? Или бежать мне нужно от нее, пока все это не развилось как опухоль? Кажется, я привязываюсь к ней.
Совсем недавно М. рассказала мне, что переспала с моим коллегой с работы. Она несознательно сделала попытку порвать со мной. Освободиться. М. сама себя убедила, что это вышло случайно, ведь «никто никому ничего не должен». И мы вольны в своих действиях. И это просто нас отдалит друг от друга. И действительно это должно было уничтожить меня, я же прекрасно знаю себя. Но в тот день я выслушал ее. И сказал что-то настолько глупое, но таким заносчивым и томным тоном, что она поверила мне. Мол, мы вольные люди, и ты просто сделала то, что ты хотела, и я не могу судить тебя за это. А ей, в свою очередь, стало ужасно стыдно за содеянное (она всегда считала меня опытнее и выше). Глаза ее слезились. Она вцепилась мне в грудь. И я был горд собой и чувствовал превосходство. М. чувствовала себя передо мной виноватой, чем-то обязанной и восхищенной. А я и сам не понимал, в какой обман я нас ввязал. И как мы, пытаясь примитивно оттолкнуться друг от друга, связываемся еще сильней.
Я позволяю себе спать с другими девушками, но теперь все реже и реже. Тебе нужно знать, мне перестает это приносить удовольствие (что очень пугает). Важно лишь доказывать себе, что мы не вместе. Но ее опыты я не могу перенести. В тот вечер, когда она рассказала про коллегу с работы, я чуть не умер от дергающих нервных колебаний в теле. Сразу после ее признания я поехал к другой. Все было безвкусно, прозрачно и пресно. Я все время думал о М.. И представлял их с коллегой. Как же тяжело. И еще тяжелее сознавать, какую игру я затеял. И как мои же правила уничтожают теперь меня.
До сих пор, вспоминая ту историю или видя того коллегу, внутри меня все цепенеет. Я вижу их вдвоем. И ничего не могу сделать. Я ревную. Я сильно ревную. Какая, черт их дери, глупость. Я до сих пор разрешаю ей делать все, что ей вздумается. Но сам перестаю себе это позволять. И слежу за ее взглядами на других… Как же тяжело. У нее такой влюбчивый взгляд. Внутри разыгрывается паранойя (хотя она и признается во всем сразу). Я проигрываю по своим же правилам.
Друг, ну неужели я должен принять эти чувства? Ну неужели это верно? Ведь всё как день ясно. Я закружусь с ней еще сильней. До пика не хватает одной единственной ступени. А дальше мы будем падать в пропасть. Связавшись канатами так, что руки и ноги будут синими, а вены под ними будут пульсировать, пока не лопнут. Пока кровь не бызнет и не остудит наши сердца. Все это обязательно плохо закончится. Мы оба знаем. И судорожно боимся этого. Мы будем лететь с обрыва и мучиться от боли, зная, что совсем скоро разобьемся всецело. Но на деле, все охладеет еще до соприкосновения с землей. Как я должен поступить? Очевидно, друг, ты скажешь, что я обязан найти силы и пропасть пока не поздно. Смогу ли?…».
Сейчас я вам пишу о Марте, а сам уже не видел ее месяц. Наша связь, дойдя до абсолютного абсурда, разорвалась (чуть дальше расскажу, как все это произошло). Пишу о некоторых воспоминаниях, и в груди попеременно становится то тепло, то невыносимо разрывает холодом.
Засыпая очередной раз на рассвете, в полудреме мне мерещится, что она лежит рядом. Я даже чувствую запах ее молодой кожи. Пытаюсь ее обнять, но рядом то подушка, то комок одеяла. Кажется, я скучаю. Никогда бы не подумал, что буду скучать по ней. Эх, Марта.