Эту картину лицезрели и лелеяли три поколения нашей семьи,
не догадываясь о тайне, которую она скрывала, и о её влиянии, ,
на окружающих.. А тайна была раскрыта случайно лет 20 назад.,
и тогда история её трагедийной жизни, какой я её представила по известным мне фактам, опираясь иногда на воображение, пояснила и её нестабильную ауру.
.
Известно, что в семье она где-то с 1928 года, когда мой. ещё молодой дед, Андрей Артёмович Скляренко, отслужив в отряде Григория Котовского , обосновался в Одессе и перевёз из села в город свою жену и дочь с её молодым мужем, т.е. мою маму и отца, чтоб они смогли получить в городе образование и специальность.
Сначала семейство жило в полуподвальном помещении в самом начале улицы Гоголя, прямо над портом, а к 30-му году получили ордер на две комнаты в коммуне в том же доме, на втором этаже Чья была квартира раньше и кто жил в ней
в 20-е годы - читайте чуть ниже
Но с этого времени и помнили все домочадцы загадочную картину.
Размер картины был 1 метр на полтора. Плюс красивая позолоченная рама шириной см. 20, которая делала картину просто величавой! И которую мы дважды перекрывали бронзовой краской.
Изображено на ней было дикое горное ущелье с редкой растительностью и бурная речушка по каменистому руслу меж отвесных скал. Покосившаяся сосенка на переднем крае и парящий в вышине птах. Радостных эмоций она не вызывала. (я говорю только о своих ощущениях.) Но поразмышлять, мысленно попутешествовать и пофантазировать было приятно!
И тут грянула ВОЙНА! Срочная эвакуация. 7.семей в грузовик, 2 чемодана на семью. Зимних вещей не брали: вернёмся же через 3-4 месяца! Верили в это! Закрыли квартиру на ключ, и отнесли ключи родственникам, которые выехать не могли: два старика и их невестка, которая вот-вот должна была родить моего двоюродного братика. Жили они на той же улице, что и мы.
Картину старики забрали предусмотрительно к себе, .
Когда в город вошли румыны вслед за немцами и стали рыскать
по квартирам в поисках ценного, родичи спрятали картину
в кровать под матрац и три года оккупации спали на ней.
В мае 44-го семья наша вернулась в Одессу, и картине радовались, как уцелевшему члену семьи Но как-же она постарела! Потрескалась, посыпалась местами краска, а о реставрации и думать было нечего – не то время было, и не о ней думать надо было, а о том, как самим выжить. Иногда, правла, нам казалось,
что картина смотрела на нас с немым укором…А глупая
девчонка, помогая маме в предпраздничных уборках, вытирала картину влажной тряпкой – это я о себе. Руки некому было побить той девчонке!…А уборку всегда затевала в их отсутствие, чтоб
сделать им сюрприз…
Мой муж, когда он появился у меня, как-то без особого пиетета
относился к ней, что меня огорчало – ведь я ею очень гордилась!
А он, человек очень деликатный, тактичный, никаких эмоции не выражая, просто старался на неё не смотреть, не замечал, якобы.
Только лет через 10 он откровенно признался: « Она меня угнетает почему-то, какая-то страдальческая аура у неё. А мне страдать с ней не хочется.» Сказал он это в тот день, когда
решали мы, куда повесить картину в новой квартире.
В квартире было две больших комнаты, одну решено было отдать под кабинет мужу (правильно предполагая, что там всегда будет полный порядок), а вторую большую отдали дочке, студентке, .В остальных трёх маленьких картину повесить исключалось! Поскольку глава семьи сразу отказался от картины, дочь с удовольствием её приютила, она не чувствовала в картине негатива.
Прожили мы в той большой квартире более десяти лет, пока в силу обстоятельств ни разменяли её на две отдельные. И надо сказать, что это были не лучшие годы в нашей жизни. Связывать свалившиеся на нас болезни и неприятности с картиной было бы мистикой. Я в это не смогла бы в то время поверить.. Но, тем не менее, слишком совпало всё. И неудачный первый брак дочери, и развод, и моя операция,,и тихо подкравшаяся болезнь мужа, превратившая его в инвалида. И уход из жизни обоих моих родителей. Да ещё это суровое, безденежное время конца 80-х
и 90-е годы. О возможном негативном влиянии картины мы
даже не задумывались.
Но вот , в начале 90-го, размышляя о том, что можно было бы
продать, я подумала о картине. Климат в бетонных «застенках»
был не для неё. Перепад температур в новом доме от летней
духоты до постоянных перебоев с отоплением зимой продолжал
разрушать картину. Продать – означало спасти её.
Но, как и кому?
Два больших музея сразу отказались: нет места. «Можем взять в запасники до лучших времён, и при этом – если отдаёте в дар» - сказано было нам. Понятно, что в лучшие времена уже не верилось. А дарить тоже, если честно,не хотелось.
И вспомнился мне тогда музей в городе Риге, где я дважды
побывала в 80-х годах, и где жил с семьёй мой двоюродный брат..
Помню, как понравилась в музее особая атмосфера уюта, чистоты и бережного отношения к экспонатам и посетителям..
Никто в семье не верил, что из этого что- то получится.
И я сама не верила!. Но письмо туда всё же отправила.
На удивление быстро прилетели из Риги два эксперта- две
молодые женщины.
Как же долго они осматривали картину! Заходя со всех
сторон,, присматриваясь к каждому сантиметру полотна
и простым глазом, и через какой- то приборчик. И что интересно: то левым, то правым глазом!. Вот что значит – настоящие
эксперты - перемигивались мы с дочкой!
С годом написания картины мы не ошиблись – 1765 или 95 г..
Фамилия была неразборчива, но при более тщательном
исследовании и сверке с каталогами, её можно было бы
установить. Картина им понравилась
Но главная закавыка оказалась неожиданной!
Окончание --
http://www.proza.ru/2018/04/24/1202