Бои гладиаторов промеж собою, а также со зверьём – капризы римлян.
Бои тореадоров с разъярёнными быками – испанцам будоражат кровь доныне.
А тараканьи «бои» – латиноамериканская забава, как и петушинные бои, потешные для Мексики и Чили.
И только бой «За Зойку Михайлючку», представьте, люди, за... Любовь.
О чём и речь пойдёт здесь...
Весь хутор знал – нет краше Зойки Михайлючки.
Её краса пленила всех,
И пацаны из моего детства,
Страдали тайною мечтою с нею нег.
Она ж надменно и красиво,
Как то теченье Куросиво,
По хутору не шла - плескалася
Волной девичьей, сводя с ума,
При соблюденьи всех приличий,
Как лебедь нежная, прекрасна,
Купаясь в солнечных лучах...бела.
У каждого из нас в жизни была, а может быть, и есть своя «Зойка», но Зоя Михайлюк была Единственная. То не важно, что прошли годы, то не важно, что мы обзавелись жёнами с другими именами, детьми, внуками и правнуками. Важно, что у каждого мужчины была своя «Зойка Михайлючка» - символ детской, подростковой и юношеской любви.
Два претендента на ту дивчину в нашем хуторе были: Колька Кысляк по кличке «Робинзон» и Мишка. Мишек в хуторе было много, для отличия от других его окрестили по имени родителя и родительницы - «Ханджей Федькин-Мотькин».
Тогда пиара с фотокамерами ещё не было, поэтому «посмотрим» тот бой из моего репортажа.
На обёрточной ржаво-жёлтой бумаге, в которую дед Филипп по кличке «Рипях» заворачивал копчёную им рыбу для начальства, его внук – Шурка по кличке «Профессор» сотворил коряво-красивое объявление: -
«Сёгодня у клуби до кино «Тахир и Зухра» будэ кулачка про мэж Мыколою «Робинзоном Кысляком» и Мишкою «Ханджием Фэдькиным-Мотькиным» за Зойку Мыхайлючку».
Заболтав муки в ведре с водою, «профессор» на борту здоровенной фурманки, которую тягали быки «Бздюха» и «Блоха», прилепил болтушкою объявление. Быки, роняя пену с губ на пыльную дорогу, от жары и лени еле тянули ноги по полям, где кто косил, а кто снопы вязали. Шурка Омелько по кликухе «Дурка» правила быками: -
«Гэй-й! Шоб вы повыздыхалы, прокляти! ...Цоб! Цоб, Бздюха! Куда ты вэрнэш, зараза проклята?!
А бык, громада страшенна, презрев все от шуркиной хворостины боли, с дороги в поле люцерны потянул фуру с Шуркой и «Блохой» вместе.
- Цабэ! Цабэ, Блоха! И ты туда-же, чёртяка,! – орала Шурка, не зная что делать.
Хорошо что ехал объезчик, дед Панас Баландёр, да батогом и матом выгнал быков из люцерны, а то бы точно пообдулись.
Кое-как добралась Шурка до людей с опалёнными лицами и потрескавшимися от полудённого жара солнца губами. И все, читая объявленье, радовались предстоящему представлению и, конечно же, улучшали показатели в труде, как то было принято в стране строящегося социализма.
«Як-ныяк, колхознэ правление о нас заботытся, - размышляли они, - и кино прывэзлы. А тут ще и бой, як у старыну – навкулачкы!»
Вот свечерело.
Придя домой, и освежившись колодезной водою, причипурились перед зеркальцем женщины, и девчата, конечно же, всякая мелюзга из детворы. А как же? – без мелюзги и вода не освятится! Набрав в карманы семечек, все порхнули к хуторскому клубу.
Мужики, пополнив кисеты самосадом и, натихаря нарвав клочки газеты «Правда» для самокруток и козьих ножек, степенно потянулись к месту культурной жизни – к школе, где и клуб. Хоть и мужики, но про любовь Тахира с Зухрою посмотреть не помешает, может там что и приглядишь полезное. И чего ж не посмотреть на драчку подрастающего поколения?! У самих кулаки чешутся при виде таких боёв, и они, на всякий случай, закатили рукава своих праздничных рубашек.
«Сарафанное радио» так разнесло объявление по степному раздолью, что на кино и бой примчались и стар и млад с соседних хуторов. Народу собралось немало.
Школьный двор, весь в зелёно-багряной красоте куп боярышника и душистых зарослей сирени, благоухал. Шпорыш - трава зелёная, ковром стелил весь двор. На нём и зачинался бой за Зойку Михайлючку.
Гомон, разделившихся во мнениях исхода боя хуторян, был весел. И, когда Жорка Будник (он же «Румын-шпиён») провозгласил:
- Сёдьня Робинзон Кысляк и Ханджий Фэдькэн-Мотькэн дэруться за Зойку Мыхайлючку. Я пытав у нэи, чи можно обийтысь бэз дракы. Вона сказала:
- «Хай дэруться».
Так шо начинаемо... Справа - Мишка Ханджий Фэдькын-Мотькын в чёрних трусах с билой латкою. А слева Мыкола Робынзон Кысляк в полосатих трусах. То трусы ёго столитнёго дида Грицька. Других у ёго ныма. Я цэ кажу для усих, хто нэ зна наших хлопцив, а хуторяны их уси знають. Воны - дуроплясы ще ти.
Конечно, Жорка правильно указал на приметы бойцов, тут же приехали «чужакы»: киношники с «Тахиром и Зухрою», а с ними какой-то журналист из самого Питербурга под Хвалынском. Прибыл с тетрадкой для записей о ком-нибудь и о чём-нибудь. Знакомясь с хуторскими девчатами, он сказал:
- Я знал, что люди гибнут за металл. Что начинались войны из-за сплетен.
Но чтобы бой кулачный за Любовь...(!) впервой увижу. Не за тем я приехал, но
бой кулачный я не пропущу.
Мишка с Колькой вошли в круг из зрителей и Робинзон-Кысляк сказал:
- Зойка моя! Я з нею в Чучундру грав! Вона мэнэ Робынзоном назвала. Так шо ты, Ханджий Хвэдькын-Мотькын, иды в жопу.
- Шо?! – воскликнул Мишка, второй претендент на Зойку. И не успел Колька досказать ещё что-то из своих прав на Зойку, как получил удар в сопатку.
К бою Колька был готов, но к удару в сопатку - нет, а поэтому, размазывая юшку по лицу, соображал дальнейшее своё поведение на поле боя.
- А, ну, Ханджий, вмажь ёму ще мэжду рог! – советовали одни.
- Кысляк, ты шо? – ужэ нэ Робынзон?!
Колька, как услышал «Робынзон», образ любимой Зойки Михайлючки затмил и боль в носу и остановил течение из него крови в перемешку с соплями, и Мишка «Ханджий Фэдькын-Мотькин» не успел глазом моргнуть, как глаз его засветил кулак Мыколы.
Публика воспрянула духом.
- О! Оцэ по нашому!... А, ну давай, хлопци, жару!... Зойка того стое!...- орали болельщики-фанаты обеих сторон.
Колька и Мишка сцепились, как два клещака, стараясь повалить друг друга на землю. Оказаться на земле было позорно, поэтому бойцы держались крепко на ногах.
И в этом жарком сплетении тел «Робинзон» допустил нарушение правил драки – он вцепился зубами в ухо Федькина- Мотькина и прокусил его.
Мишка взвыл от боли, и с ужасом представил, как он явится с одним ухом перед Зойкой. Но раздумывать долго он не мог. И с ходу своей лохматою башкою шарабахнул Кольке в нос, и без того уже кирпатый...
Боже! Что тут началось?! – кто-то решил помочь упавшему Мыколе и засветил фонарь Мишкиному фанату .... И пошла катавасия. Дрались молча, но с прицелом в левый или правый глаз, в левую или правую ноздрю. При этом берегли рубахи, так как они дорого стоили для колхозников, получавших по двести грамм пшенички на трудопалочку в день.
Тётка Ганна, видя такое светопредставление, и невозможность остановить бой, побежала к Зойке, из-за которой уже дрались хутор на хутор.
- Зоя, диточка, пиды и остановы драку. Уси мужыкы як дурману объилысь, ще нэ хватало шоб за оглобли схватылысь. Воны ж тоди поубывають всих, хто пэдвэрныться под оглоблю. Зоя, диточка, побиглы... Тилько ты можешь...
Зоя появилась на поле боя богиней Флорой. Бой прекратился. Все взоры обратились к ней. Из её уст, прекрасных и миролюбивых, как дуновение цветов, над полем битвы вознеслось:
- Я не стою крови вашей, перестаньте драться. У вас в бою «ничья», как и я - ничья.
- Нет, Зойка, ты моя! – сказал «Робинзон».
- Нет, Зойка, ты моя! – сказал «Федькин-Мотькин».
P.S. За Зою Михайлюк мы с Колькой дрались уже на следующий день!