Хочу и буду. Глава 4

Михаил Роуз
Жена? Дети? Возраст?

Нормальные вопросы, обычные. Казалось бы, что проще — пойди да спроси. Сколько я читала в инэтике о том, что девушки скромницы остались на просторах СССР, а сейчас таких днем с огнем. Сколько сайтов просмотрено, сколько советов получено «прежде всего — хорошие фото в ВК», «парни любят определенность», «не разрешать себе сомневаться и не оттягивать момент знакомства», «привлечь стильной одеждой».

Ой, мамочки. Ну ой же… «Все советы ф-топку» — совет из того же инэтика. По одной простой причине: а что потом? Дядечка явно взрослый. Потому и «дядечка», собственно, а не «парень» или «мальчик». И все эти «а что плохого в том, чтобы просто поговорить с человеком» тут не прокатывают. Плохо. Да. Потому что чел занят делом, пусть и столь необычным, ему не до разговоров. Мало того, отчетливо ощутимо, что я ему мешаю, и он предпочел бы заниматься в одиночестве.

Вот и все. Ф топку инэтик. Даешь возвращение на «просторы СССР»! Пока я держу рот на замке, Годунов лишен возможности прямо послать меня в… далеко и надолго. И я буду этим пользоваться, пока эльф не упорхнет в свое Золотолесье, или откуда он там взялся.

Я старательно выматывалась у отвоеванных без боя брусьев, стремясь использовать любимый «станок» по максимуму. А в голове крутилась всякая чушь от «почему бы не спросить в Подслушке, кто этот «Годунов», внешность у него нездешняя, приметная», до «инэтик» — когда советует ерунду, а «интернет» — когда надо выяснить, чем «перфект» отличается от «перфект прогрессив», и как эти несчастные англичане сами понимают, когда что употреблять?

Я вчера как залипла на упражнениях из «Голицынского сборника», так этот дурацкий «have been плюс ing-окончание» мне всю ночь снился, потеснив даже видение залитого потом худощавого лица с прищуренными черными глазами и выбившейся из-под шапочки белой прядью.

Спросить в «Подслушке»? Нет, конечно. Второго акка в ВК у меня нет, а со своего — все равно, что голой встать под прожекторы на олимпиаде.

Анонимно спросить? Да что вы говорите, а то типа админ не из местных? Не. Не вариант. Да и что мне даст это знание? А вот Годунову вряд ли будет приятно, если он услышит (а вполне может такое быть) нечто вроде: «О, позырь, это тот чувак, про которого в «Подслушке» спрашивали. Дядя, а вы откуда?». Хотя какое мне дело до ощущений высокомерного засранца? Но… Все равно не вариант.

На следующий день я решительно вернулась к шведской стенке и уже без стеснения занимала брусья, стоило только Годунову отправиться на поле. На пятый день он подошел и молча переложил мою руку, лежавшую на станке, на пару сантиметров назад, а потом очень ловко надавил в район копчика (эм… на задницу, чо уж там) и холодным указательным пальцем поднял мой подбородок.

— Стой так, а то надоело смотреть, как ты висишь. Считай до пятидесяти, привыкай. Потом вернешься к фондю.

И утопал на турник. Годунов, ко всему прочему, еще и на нем вертелся, как заправский гимнаст.

Я застыла на полупальцах опорной ноги, пытаясь не только оценить «и что это было?», но и прочувствовать новые ощущения от мгновенно ставшей непривычной давно изученной позы.

«До пятидесяти». Не ново. Но с непривычки тяжело — один счет — одна секунда, рабочая нога, вытянутая вперед «на 45 градусов», начала трястись задолго до счета «тридцать». Но мастер сказал «стоять и привыкать», значит, будем терпеть.

— А теперь приподними руку с палки, — донеслось до меня от турника, и я, как завороженная, выполнила команду.

Я стою! На полупальцах! На одной ноге! На вечно выделывающейся левой! Не опираясь! И не шатаюсь! Как настоящая балерина!

«В зобу дыханье сперло». Именно. Это было как откровение. Как маленькое чудо. Как… не знаю что. Говорят, что таким может быть только секс. Ну, дай бог, дай бог… Когда узнаю, что оно такое, будет с чем сравнить.

Я принялась вкалывать, увлеченно пробуя применить полученные знания и с другой ноги, и в других упражнениях. Получалось! Не все, конечно, но, в общем, до меня дошло. Словно что-то щелкнуло в мозгах. То, что раньше я проделывала чисто механически, не задумываясь, просто потому, что «так положено», вдруг приобрело для меня новый смысл. Я даже осмелилась выйти на асфальтовую дорожку и, впервые за столько лет, попробовать сделать пару упражнений из давно и прочно позабытого по причине стойкой неприязни экзерсиса «на середине» — не держась за брусья.

Но хватило меня ненадолго. Я вдруг ощутила, что очень сильно устала. Неудивительно. Если раньше немалую часть нагрузки принимали на себя мышцы вцепившихся в опору рук, то теперь в работу оказалось вовлечено все тело, зажатое, словно тисками, в отчаянном стремлении сохранить равновесие без станка.

— Хватит на сегодня. Потянись и дуй домой. Задница еще долго болеть будет.

Я смутилась. Именно этим я сейчас и занималась — похлопывала себя по ягодицам и бедрам, стремясь избавиться от неприятных ощущений.

— Спасибо…

Годунов возвел очи к небу и молча свалил на трибуны качать пресс — поднимать корпус из положения «лежа на спине» на уцелевших деревянных лавочках, хотя только что выполнял «складку» — упражнение на пресс, в висе на турнике. Для чего делать два похожих упражнения? Это что, разные группы мышц так прокачиваются? Надо погуглить.

Повелитель приказал «потянуться». Есть, товарищ командир! И действительно пора «дуть» домой. Устала как собака. Как он, бедный, справляется с такими нагрузками? Железный?

Я читала «Голова профессора Доуэля» — научно-фантастический роман советского писателя-фантаста Александра Беляева. Классная вещь. Очень жаль сына профессора. И самого профессора. И… э… господи, сейчас увлекусь и буду рассуждать о прочитанном. На полчаса-час меня точно заклинит. Бедная Ленка, как она только слушает мою болтовню?

 Ну, короче, там после ужасного разговора с отрезанной головой профессора есть строки: «Потом вдруг Мари начала хватать свои плечи, колени, руки, гладила себя по груди, запускала пальцы в густые волосы и шептала: «Боже мой! Как я счастлива! Как много я имею! Какая я богатая! И я не знала, не чувствовала этого!».

Словно обо мне сказано. Мое тело вдруг представилось мне совершенно в ином свете: как много у меня есть! Какие красивые позы я могу принять! Я только и делала, что задирала ноги то выше головы — в «фронталке», то в аттитюде, стремясь пропустить все изученные мной позы классического танца через то небывалое ощущение власти над своим телом, которое подарил мне Годунов, потратив на меня целых пять секунд своего божественного внимания.

Что-то давалось легче, во что-то я пока не въехала, но общую картину я уловила. Значит, там, на стадионе, мне не показалось. Я смогу летать? «И вдруг прыжок, и вдруг летит…» Эх… мечты. Ну хоть так!

Бабуля поглядывала на меня с улыбкой, коты шарахались из-под ног, Санька решил, что это такая новая игра, и тоже стал задирать ножки и что-то изображать руками.

— Оленька, ты никак решила вернуться к хореографии? — поинтересовалась бабулечка.

Я прекратила кружиться с Санькой в отдаленном подобии вальса, посадила его на стол, плюхнулась на диван и задумалась. Вернуться в хореографию? Кем я там буду?

Братец тем временем сполз на стул, потом на пол, разыскал свою тетрадочку и прискакал ко мне играть в «Красные буковки». Вот уж режимный ребенок! Обожает правильное мироустройство и жизнь по расписанию. Всё, мать, вечер — пора играть в буковки, а вместо футбола сегодня мы с ним играли в «хореографию».

— Кто ж меня туда возьмет, ба? Я ж колобок на ножках, только и того, что «данные». И ростом — мелочь пузатая. Да ты и сама все знаешь.

— Какое слово будем писать? — спросила я у Саньки. Хотя можно было и не спрашивать. Он всегда начинал с одного и того же.

— Футбол!

Ну, конечно, кто бы сомневался.

— Так ты же уже все буквы в этом слове давно знаешь.

— Всё равно «футбол»!

Я превратила санькино любимое словечко в «ф…т…о…» и отдала брату тетрадку.

— Ого! Три буквы потерялись! Щас я их… — Санька, высунув язык, принялся вырисовывать пропажу.

— Ну так ведь не обязательно быть балериной-то, — в комнату вошла бабушка. — Вон в доме культуры старушка Марья Семеновна до сих пор работает. И заменить ее некому, а ведь она на пенсии давно.

— Что? Учить детей танцевать? — я аж растерялась от такого предложения. — Да ну… Я ж только немножко «классику» знаю. Совсем чуть-чуть. Да и кому тут она нужна в станице, «классика» та? Это ж не город! Там вон хоть школа искусств есть. А тут дети бросают ходить на танцы уже в четвертом классе.

«Как только сиськи начинают расти», — добавила я про себя.

Бабулечка присела рядом со мной на диван, я прижалась к ней, вдыхая обалденный запах свежего хлеба:

— Ба! Ну чего ты без меня опять тесто месила? Я тоже хочу! Давай я по утрам раньше вставать буду, вернусь с «классики» и помогу замесить, чтобы на вечер не откладывать.

Бабушка улыбнулась:

— Оленька, давай так: как только мне самой тяжко станет, я тебя позову, хорошо? А пока я еще молодая и сильная, мне и самой в радость. А еще пуще, чем месить тесто и печь хлеб, мне нравится в окошко кухни смотреть, как ты на стадионе делом занимаешься. Ты у нас такая умничка.

Я отстранилась и с удивлением взглянула на бабулю. Я совсем забыла, что из большого окна кухни и впрямь хорошо виден стадион. И Годунов.

— Бабулечка! Тогда ты, может, знаешь, что это за мужик, который вон тоже повадился «классику» работать. Он местный?

— Глеб-то? Ну… как местный… Он внучок Анны Сергеевны — соседки, что через улицу. Приезжает иногда. Хату и курятник подправит, зерно в колхозе поможет получить, дров завезет, с огородом поможет и вновь по гастролям. Аня говорит, в «Тодесе» танцует. Или раньше танцевал, не помню.