Глава восьмая
Все улажено
На другой день Райский, разумеется, снова был у Лачиновых. И на этот раз встреча не была так таинственно обставлена, как намедни. Все происходило при свете дня, как и просила Прасковья Александровна, в гостиной, в присутствии неизменной Елены Николаевны и еще Мимишки, которая оправилась от болезни и опять сделалась весела и жизнерадостна. Елена Николаевна тут же занялась собачкой; глядя, как старушка играет с питомицей Райского, как чешет ей за ушком, трудно было угадать в ней привидение. «И как только в его сознании, пусть и больном, она могла стать зловещим чудовищем?» – не понимала Лачинова. Да и разве можно понять безумца!
Прасковья Александровна положила перед собой чистый лист бумаги и приготовила перо.
– Прошу вас, – обратилась она к Райскому, искоса, с неприязнью и опаской посматривавшему на Елену Николаевну: она, в виде привидения, и сегодня ночью явилась в его флигель и безмолвно сидела в изножье его постели. – Можете диктовать, что я должна написать.
– Право, даже не знаю, прежде никогда не доводилось с таким сталкиваться, – замялся Райский.
«Так вот почему Мимишка на старуху по ночам не лает, – думал он в это самое время, – ведьма ее приласкала!»
– Тогда я, с вашего позволения, попробую сама. Лучше проще да короче, чтобы без разночтений, – промолвила Лачинова и принялась писать, произнося вслух: – «Я, Прасковья Александровна Лачинова, настоящим заверяю, что не являюсь автором романа «Семейство Снежиных» и не получала за его издание никаких денег». Подпись. Число. Устроит вас, господин Райский?
– И все? Так просто?
– А что вы хотели? Прокламацию к русскому народу?
– Нет. Сгодится, пожалуй.
– Стало быть, вы удовлетворены? – Она посыпала лист, чтобы чернила скорее высохли, и подала его Райскому с усмешкой.
– Стало быть, да, удовлетворен, – подтвердил он. – Все улажено.
После этих слов он засобирался восвояси. Мимишка, обласканная Еленой Николаевной, была этому не очень рада, но ей пришлось повиноваться. Довольно грубо и бесцеремонно Райский схватил ее и понес под мышкой к двери.
– Прошу прощения, милые дамы, что я вынужден вас так быстро покинуть. Но срочные дела, знаете ли, так что позвольте раскланяться. Прощайте, Прасковья Александровна, прощайте, Елена Николаевна.
Действительно, он раскланялся и вылетел из дома, как будто полагал, что за ним могут погнаться. Елена Николаевна была немало удивлена таким поворотом дела.
– Что это с ним такое? – отнеслась она к Прасковье Александровне.
– Не знаю, – пожала та плечами. Не могла же она сказать, что причина может заключаться в самой Елене Николаевне, то есть в страхе Райского перед нею как перед привидением. Она решила держать это его признание в секрете, не потому, конечно, что опасалась, по его совету, за собственную безопасность, а просто не хотелось ей вызывать лишние расспросы о нем.
Однако вопросов избежать не удалось. Причем, зная Елену Николаевну, немудрено, что были они амурного свойства.
– Ему, видимо, не понравился ваш ответ?
– Какой еще ответ?
– На вчерашнюю его записку. Что, он поведал вам о своих чувствах, а вы ответили, что взаимности не испытываете?
– С чего вы это взяли? – смутилась Лачинова. Этот вопрос заставил ее вспомнить, как горько ошибалась она относительно намерений Райского, когда тот вызывал ее на встречу в беседке, как глупо ошибалась и на свой счет, уверовав, что влюблена в него. Поэтому она даже стала пунцовой со стыда.
– Ага! Покраснели! Значит, я права! – Елена Николаевна поняла все по-своему.
Лачинова подумала, что лучше с ней согласиться, иначе не отвяжется.
– Ну, хорошо, хорошо! Да, вы правы!
– Экая вы гордячка! Чем же он вам не такой?
– Слишком молод, я вам уже это говорила.
– Вот еще выдумали! Что ж вам, старичка подавай? Ну, так у моего мужа есть старший брат – вдовец.
– Никого мне не нужно, Елена Николаевна. Прежде жила без мужа – и дальше буду жить!
Райский меж тем быстрыми шагами шел по направлению к дому Ошаниных; Мимишка, спущенная наземь, едва поспешала за ним на своих коротких лапках и бежала высунув язык, но он не обращал внимания на ее страдания. В кармане у него была заветная расписка, подтверждавшая для него, что он – и никто иной – написал «Семейство Снежиных». Потому что если не Лачинова, на которую указывали, то кто ж еще, как не он? Душа его пела от счастья.
Придя домой, Райский шутя и смеясь взъерошил волосы Паше.
– Ах, мой юный друг! Как же я вам благодарен! Без вас дело бы не сладилось! Как хорошо, что вы надоумили написать записку.
– Стало быть, привидение больше вас не беспокоит?
– Привидение? – Тут Райский вспомнил, что Паша советовал написать записку привидению, а не Лачиновой: – А! Не беспокоит! Я прекрасно спал и наконец выспался, впервые за столько ночей! Ладно уж, давайте заниматься; испытания совсем скоро. Сегодня будем повторять грамматику.
До испытаний в гимназию, предстоявших Паше, и вправду оставалась всего неделя. Райский, вспомнив свое учительское прошлое в гимназии города Н., показал себя хорошим педагогом. На визиты к Лачиновой он более не отвлекался, привидение тоже перестало тревожить по ночам, что добавило ему настроения, так что время было использовано с толком.
В итоге Паша блестяще выдержал экзамен и даже снискал большую похвалу у экзаменаторов. Старший Ошанин был премного доволен Райским, пожимал ему руки и благодарил. Нашла его благодарность и денежное выражение: он раскошелился и, рассчитываясь, заплатил Райскому сверх положенного.
– Право, даже жаль с вами расставаться, господин Райский, – признался Ошанин. – Вы прекрасный учитель, да и Паша к вам привязался.
– Мне тоже жаль расставаться с вашим гостеприимным семейством, – возразил Райский. – Но теперь Паша уж гимназист, да и все мои дела в Шацке закончены. Так что пора мне отбывать в Москву.
– А дела какие, простите за любопытство? Вы часто отлучались из нашего имения. Уж не по делам ли подполья? – Ошанин подмигнул.
Райский сделал таинственный вид и промолчал.
– Да бросьте! – сказал Ошанин. – Мне-то вы можете открыться. Я поддерживаю социалистические идеи, потому-то, собственно, и проникся к вам симпатией, даже не зная вас лично, а только будучи наслышан о вас. А теперь, когда мы хорошо знакомы и, смею надеяться, дружны, я тем более на вашей стороне.
– Ну, коли так, то сознаюсь: да, по делам подполья.
– Ха! – хлопнул в ладоши от удовольствия Ошанин. – Что же, ждать беспорядков?
– Ждать. Только не понимаю, почему вы радуетесь. Беспорядки-то будут направлены против помещиков, к коим и вы принадлежите.
Ошанин задумался. Прежде это ему в голову не приходило. Райский, заметив его переживания, рассмеялся и успокоил:
– Ну, вам-то бояться нечего! За ваше благорасположение ко мне мы пустим крестьянские волнения мимо вашей усадьбы. Если, конечно, не проболтаетесь!
– Ни в коем случае! – с чувством воскликнул Ошанин.
– Тогда, повторюсь, вам бояться нечего.
Помещик вздохнул с облегчением.