ГЛАВА 6
Внутренности избушки неузнаваемо изменились. Не было ни зала, ни стеллажей, ни картин: в углу крохотной комнатенки торчала полуразвалившаяся печурка, в центре стояли рассохшийся, двухсотлетней давности стол, два корявых стула, деревянное корыто, какая-то длинная почерневшая скамья. Все запыленное и почер¬невшее, заплетенное паутиной от пола до низкого, полуобвалившегося потолка. Комнатенка была такой, словно в ней уже лет двести никто не жил, и в которую эти же самые двести или даже больше лет, никто не входил.
Неожиданно Караваев поймал себя на том, что услышал, как в этом немом запустении упрямо и обреченно загудели мухи. Почему-то сразу захотелось во что бы то ни было узнать, сосчитать, сколько же их здесь в этой душной, неуютной, темной комнатенке.
Вдруг мушиный «гам» оборвался. Словно все крылатые создания кто-то неведомый и невидимый вмиг поймал в огромный кулак. Настала такая тишина, что Караваеву стало страшно. Вот уже в который раз. Он поежился.
«Странно, — только успел подумать он, нерешительно переминаясь с ноги на ногу у стертого почти до основания порога. Видимо в свое время избушкой этой пользовались долго и многие.
— Проходи, Федор Иванович, — сказал кто-то невиди¬мый из темноты. — Садись. — Голос был мужским, чуть с грубинкой.
Караваев огляделся, но опять никого в помещении так и не увидел. Голос шел словно откуда-то спереди, будто человек, тот, который только что предложил Караваеву войти, был в метрах трех-четырех от него, но Федор Иванович никого ни впереди себя, ни по бокам, не видел!
«Да не ослеп же я! Я вижу все в этой комнатенке. Даже замызганную и почерневшую за столетия паутину на притолоке и по углам, но ни единой живой души...»
— Проходи, садись, Федор Иванович, — снова пригласил голос. — Время не терпит.
В мрачной нищенской обстановке Караваев вздрогнул, шагнул на враз ослабевших ногах в проем. Чуть подальше от оконца приметил почерневшую скамью и осторожно присел, не решаясь стереть с лица липкую паутину. Правее, почти в метре от скамьи пугливой черной дырой на него «взирала» развалившаяся печка. Сердце сжа¬лось, желудок стал похож на ледяной погреб с гнилыми продуктами. «Конец! — подумал Федор Иванович. — Хо¬зяева!»
— Ты правильно выбрал, где сесть, Федор Иванович, — продолжал, теперь уже женский голос. В том голосе Караваев почувствовал осуждение. — Это, к твоему сведению, и есть скамья подсудимого.
— К-как? — испуганно подхватился со скамьи Караваев и едва слышно спросил. — П-по-чему п-подсудимого? Вы это о чем?
— Потому что ты будешь осужден, Федор Иванович. И возможно, надолго. А пока твои объяснения будет слушать Всегалактический суд Истории. Он всё и решит.
— З-за что? — зубы дрожали, и Караваев сжал их изо всех сил, затем опустился на скамью, дрожащими руками теребя у себя на куртке пуговицу.
— Сними головной убор, Федор Иванович, сейчас придет суд.
Караваев, словно зек, мигом сорвал с себя кепку, снова вскочил.
— Вот так-то лучше. Все теперь зависит от тебя, Федор Иванович, от твоих правдивых показаний. — Садись! Как говорят у вас, на Земле, в ногах правды нет...
— Что я должен показывать? На кого? — спросил он, присаживаясь на краешек скамьи.
— Об этом у тебя спросит Всегалактический суд Истории, Караваев. Готовься. Этого тебе, надеюсь, достаточно. Все взвесь и все продумай. Кстати, у тебя мало времени, Федор Иванович.
«Сплю, не иначе, — подумал Караваев. — Во сне может примерещиться все, что угодно, и даже эта безалаберщина...»
— Да нет, Федор Иванович, это не сон, — неожиданно громко произнес мужской голос. Это более, чем явь. Ты нынче пребываешь в межпараллельной действительности, в которую ты, Караваев, пришел по своей воле. Ты не должен был этого делать, Караваев!
— Чего именно делать? О чем вы? — поникшим голосом спросил Караваев у неизвестного. — За что меня будут судить? — Федор Иванович снова приподнялся со скамьи.
— За воровство, — короткий ответ невидимого стал для Караваева, как приличной силы удар боксера.
Все поплыло перед глазами. Караваев плюхнулся на скамью, вытер лицо и стал озираться по сторонам, но видел лишь почерневшие от времени бревенчатые стены, малень¬кое, запыленное донельзя оконце, сквозь которое пытался пробиться дневной свет, разваленную печку, небольшую кучку дров подле нее, полуобгоревшую лучину, стол, пару стульев и еще какое-то непонятное, запыленное, возможно уже истлевшее рванье, лежавшее в углу.
Караваев нутром чувствовал на себе не один, а не менее сотни взглядов. Одни были осуждающими, другие — нейтральными, третьи он никак не мог определить.
Уже знакомый Караваеву женский голос торжественно произнес:
— Всем встать, прибывает Всегалактический суд!
Поднялся, на «автомате», и Караваев.
— Именем Всегалактического совета Истории я назначен главным Судьей в этом деле. Прошу садиться, — пробубнил кто-то впреди, у печки-развалюхи, скрипящим голосом. Послышался стук молотка.
Где-то впереди и по бокам, сзади Караваева захлопали, заскрипели невидимые кресла или стулья, и все стихло. Ни шороха, ни шевеления ветерка...
Караваев не пошевельнулся, остался стоять.
— Это относится и к вам, подсудимый, — снова произнес все тот же, как показалось Караваеву, усталый, скрипящий голос. — Присаживайтесь.
Караваев, комкая в руках кепку, упал на скамью, которая дряхло крякнула под ним.
— Пожалуй, начнем, — сказали впереди. — Все в сборе? — спросили.
— Нет еще Соколова. Его доставят с минуты на мину¬ту, по межгалактическому времени, — проговорила невидимая женщина.
— Хорошо, подождем.
«Соколов... Соколов... — заработала память Каравае¬ва. — Да ведь это же Константин! Ничего не понимаю. А мо¬жет, кого-то другого ждут? Мало ли на Земле Соколовых? Или все же он? Попался где-то и сообщил обо мне... вот и будут судить обоих...»
Мысли Караваева прервал неприятный скрип двери. В хату ввалился, бросая недоуменные взгляды по сторонам, приятель Федора Ивановича.
— Привет! — зло произнес Константин. — Давно не ви¬делись. А ты что здесь делаешь? — Он огляделся. — Куда это я попал, не просветишь? — Он сел не рядом с Караваевым, а примостился на пеньке.
Караваев только пожал плечами.
— М-да, ситуация! Спал дома, оказался здесь. Может, я еще сплю?
Обычно придирчивый к одежде, Соколов на этот раз был одет в футболку, джинсы и комнатные тапочки на босу ногу.
— Подсудимый, встаньте. Мы переходим к процедурным вопросам.
Караваев мигом вскочил.
— Согласно процедуре, Всегалактического совета Истории, вы нуждаетесь в Защитнике. У вас, Федор Иванович, есть свои предложения?
Караваев непонимающе посмотрел на голос.
— Вы, наверное, не поняли вопроса. Вам нужен Защитник, или вы отказываетесь от него?
— Нужен, — выдавил из себя Караваев, вспомнив, что в любом суде всегда присутствует защитник.
— Хорошо, — голос Судьи стал мягче, добрее, или это так показалось Караваеву. — Мы, Высший Всегалактический суд Истории предоставим вам такое право. Вы будете сами выбирать Защитника, или поверите суду, который предоставит вам лучшего Защитника в Спирали Галактик, который свободен сейчас на данное время.
— Предоставлю выбор Защитника вашему суду, — Караваеву показалось, что его втягивают в какую-то, непонятную ему игру.
— Хорошо. Кого бы вы хотели в Защитники? Мужчину или женщину?
— Женщину, конечно, — ответил Караваев, помня старое, как мир, что женщины в большинстве своем всегда мягче в таких делах, справедливее...
— По вашей просьбе мы предоставляем вам, Федор Иванович, в Защитники Защитницу женщину. Вы не против?
Караваев только хотел ответить, что не против, но его опередили, видимо помощники Судьи, которые почти в один голос произнесли, что «господин Караваев не против».
Если бы Защитница знала, как он захотел ее увидеть. Да и не только ее, Защитницу, но и всех, находящихся в этом Межгалактическом суде, как сказал тоже невидимый для него какой-то мужской голос. Потому, что почувствовал именно сейчас, в этой халупке, что он одинок и потерян. Возможно навсегда, поскольку был, скорее всего, на некоей враждебной территории.
— Я вас понял. — Судья несколько замешкался и лишь через довольно продолжительное время, вздохнув, сказал:
— Мы к тому же назначим Всепрощателя в порядке исключения, поскольку Всепрощателя должен назначать только сам подсудимый. Но у него никого нет на кандидатуру Всепрощателя, и он не знает, кого бы мог назначить, поэтому мы возьмем на себя и эту деликатную миссию. Всепрощателем у господина Караваева будет два круга назад освободившийся Всепрощатель после закончившегося судебного заседания в левом крыле суда. Он проявил себя с лучшей стороны и досконально изучив дело номер три миллиона сто двадцать восемь тысяч трехсотое, простил молодую пару, которая не по своей прихоти отправилась в запрещенную реальность, и едва не натворила там зла. Вы согласны быть у Караваева Всепрощателем?
— Согласен, — послышался неприятно-писклявый голос.
— Так, все предварительные обязательные вопросы решены, можно приступить к допросу подсудимого, — тут же сказал Судья.
— Одну минуточку, господин Судья. Я, как Всепрощатель, попросил бы свидетеля покинуть помещение суда на время допроса подсудимого. Вы согласны с моим предложением, Защитница?
— Вполне, — ответил уже знакомый Караваеву приятный женский голос.
— Мы принимаем замечание Всепрощателя и согласие Защитника, — произнес Судья, — поэтому попрошу свидетеля покинуть помещение суда на время допроса подсудимого. Отправьте его. Нет, не в соседнюю с совещательной комнату, а в параллель ожидания.
— Караваеву показалось, что кто-то тронул Константина Соколова за плечо.
— И отключите его, чтобы свидетель не тратил свои нейронные связи попусту, — спустя непродолжительное время добавил Судья.
— Вы говорите обо мне? — вытаращился Константин, оглядываясь по сторонам.
— Да, именно о вас. И побыстрее, пожалуйста, не тяните время, свидетель. Вас в нужное время включат, и доставят сюда.
Константин пожал плечами встал с пенька, прошел к двери, которая тут же, раскрывшись перед ним, сразу же захлопнулась, как только Константин вышел из комнатенки. В помещении стало еще неуютнее, еще темнее.
— Теперь можно начинать. — Голос Судьи стал намного резче, контрастнее, словно он пытался поставить свой уже осевший голос и говорил в микрофон. — Подсудимый, встаньте и расскажите суду все, как было.
— О чем я должен рассказывать? — снова вскочил со скамьи Караваев.
— О вашей торговле книгами, которым цены нет, о ва¬шем воровстве из Всегалактического запасного культурного фонда.
— Всегалакти... что? — изумленно произнес Караваев. — Из библиотеки, что ли?
— Из Всегалактического культурного запасного фонда. Поясню вам. Здесь, на Земле, существует филиал этого фонда, где каждое созданное людьми произ¬ведение культуры и искусства хранится в единственном экземпляре. Теперь вы понимаете, какой вред вы нанесли фонду? Для восстановления пропавших экземпляров нам пришлось израсходовать столько энергии, что практически хватило бы на создание еще одного филиала.
— Позвольте возразить, — взяла слово Защитница. — Федор Иванович Караваев не знал, что это Всегалактический культурный фонд.
— Он все равно не имел права трогать чужого. И попрошу суд не перебивать. Вам будет дано слово на защиту. Сейчас дано слово только господину Караваеву. Вору и мошеннику.
— Простите, учту, — извинилась Защитница.
Караваев повернул голову в сторону женского голоса Защитницы. И ему вдруг показалось, а показалось ли, что его глаза, и ее глаза встретились. Взгляд невидимой Защитницы для него был словно недавно прочитанная интересная книга. Караваев почувствовал, что вся она светится добром, и никогда «за так» не «отдаст» его, Караваева, на растерзание суду.
— Как вы, Федор Иванович, докатились до такой низости? — раздался вопрос Судьи.
— Я, понимаете, я... — Караваев не мог найти подходя¬щего слова в свое оправдание и поэтому мялся. — Я и впрямь не знал, что эти книги... — Неожиданно он осме¬лел:
— А зачем тогда вы держите это, как вы говорите, бесценное богатство в этой глуши? Да еще без охраны? Это раз. А привела, ну показала эту халупку, или, как вы говорите, Всегалактический культурный фонд, вонючая жижа, или, если хотите, огромная лужа, болото. Я не по своей воле сюда приперся. Не будь жижи, промчался бы я на своей машине по трассе, и обо мне даже и воспоминания здесь не осталось бы. Это все она... Ну а дальше... Кто же откажется от...
В хате стало совсем темно и тихо. Странный ветер по¬дул на Караваева от печки — сырой и холодной, с запахом плесени и старости. Федора Ивановича пробрал озноб, он сжался, словно ожидая какого-то наказания. Однако услышал только голос:
— А вы не подумали, господин Караваев, для чего в вашем понимании, как вы говорите, лужа, привела вас сюда? Наверное, не затем, чтобы вы воровали.
— Да ладно, вам, гражданин Судья, — расхрабрившись, отмахнулся Караваев. — Знаете, есть на Земле пословица «Все, что плохо лежит — мое»!
— Это не пословица, Федор Иванович. Это вы придумали сами, только что, — возразил Судья.
— Не я это придумал, — оправдываясь, Караваев все так же продолжал мять свою кепку, — народ.
— Положите, пожалуйста, кепку на скамью, она отвлекает. И вас, и нас, —произнес Судья.
— Пожалуйста, — Караваев бросил кепку на скамью.
— И не трогайте, Федор Иванович, народ. — Голос Судьи посуровел. — Расписывайтесь только за себя. За народ можно говорить лишь тогда, когда он с вами и за вас. А народ, мы убеждены, услышав подобное заявление, будет непременно против вас, Федор Иванович.
— Не я придумал эту пословицу.
— Понятно. Мы собрались не затем, чтобы обсуждать эту пословицу. Вы признаете, Караваев, что украли из Всегалактического фонда сорок две книги, которым нет цены.
— Не нужно, только сорок, гражданин Судья. К тому же, тринадцать отдал Константину. Соколову Константину Степановичу. А остальные экземпляры... — Караваев замялся, — остальные остались здесь, на плоту, и никуда пока не делись. Их жижа... не позволила увезти, а меня сюда опять «привела»... На суд...
— Жижа, как вы теперь соизволили назвать нашего Хранителя, только пригласила вас сюда. Но не воровать. Мы последние хранители фонда, подсудимый, мы уходим в вечность и давно ищем себе замену, приглашая сюда ваших соотечественников, но ни один из них не вы¬держал экзамена. Как и вы...
Караваев сглотнул ставшую горькой слюну.
— А что я должен был делать?
— Наверное, не воровать, Федор Иванович, — с усмеш¬кой произнес невидимый собеседник. — Что вы думали делать дальше с фолиантами?
— Как что? — удивился Караваев. — Продавать. Тем, кому они нужны.
— Вам они были не нужны?
— Мне? — Караваев только моргал.
— Именно вам, Федор Иванович?
— Чего нет, того нет. А вот деньги — другое дело, гражданин Судья, деньги были нужны. Поиздержался я. Почти две с половиной тысячи долга было. Все занимал у товарищей, как получил квартиру, — то на мебель, то на кафель, то на одежду.
— Но вы же работали. Неужели на заработанные деньги вы не могли прожить? — В голосе Судьи снова послышался металл.
Караваев засмеялся.
— На зарплату жить? Не смешите, гражданин Судья. Плохо вы нашу жизнь знаете. На зарплату просущество¬вать можно, и то с трудом, а чтобы купить что-то стоящее — нет, я про¬бовал.
— Значит, плохо работали, Федор Иванович, если мало денег получали. Впрочем, нет смысла говорить об этом. Что думает защита?
— Граждане Судьи! Я хотела бы заметить, что у всякого народа существуют свои обычаи и нравы, и никуда от этого не деться. Я, как Защитница, заявляю, что мы живем в мире противоречивом. Мы стремимся искоренить зло, избавиться от преступников, воров и так далее. Да, согласна, что больше половины гуманоидного Всегалактического сообщества, нашего Братства, давно лишилась преступного мира, и преступников там нет. А хорошо ли тому обществу живется без воров, извращенцев, преступников?
— Я, как Обвинитель, протестую, ваша честь. Позвольте задать перекрестный вопрос Защитнице?
— Пожалуйста.
— Вы это о чем, Защитница, ведь все сказанное вами не по теме.
— Вот именно, что по теме, господин Обвинитель. Это пока для нас… вражеская территория. Здесь живут гуманоиды, которым еще далеко до вхождения во Всегалактическое сообщество, а наши умники пытаются, во что бы то ни стало затянуть в наше Братство целую, как говорят гуманоиды земляне Солнечную систему. Систему, находящуюся очень далеко от центра Галактики, опять же, называемой землянами «Млечный путь», можно сказать — на ее окраине, на расстоянии около 26 тысяч световых лет вблизи плоскости Галактики. Солнечная система расположена в рукаве Ориона, соединенном с двумя более крупными рукавами — внутренним рукавом Стрельца и внешним рукавом Персея. Однако это думаю, не ко времени, а к сведению всех присутствующих на этом судебном заседании. Я бы сказала, что…
— Опять же протестую, ваша честь!
Вновь, как мне показалось после некоторого замешательства, послышался голос Судьи:
— Протест Обвинителя принимаю. Прошу Защитницу выступать конкретнее, а вы, господин обвинитель, помолчите. У вас будет время высказаться и по этому поводу. — Пожалуйста, даю вам слово для продолжения, госпожа Защитница.
— Спасибо, господин Судья. Ладно, я согласна, но хотела бы очень кратко заметить, что другая часть сообщества на пути к тому идеальному типу сообщества, где все же настанет идеальный, спокойный мир. Но опять же, хорошо ли им будет жить в подобном, кастрированном или парафинированном для них мире?
— И к какой части относится Земля? — спросил Обвинитель и тут же добавил:
— Нам кажется, что ее специально создали на задворках Галактики, и сюда в свое время отправили весь сброд той, нормальной части Всегалактического сообщества.
— Позвольте с вами не согласиться, — настойчиво проговорила Защитница.
— Не позволю, — упрямо гнул свое Обвинитель. — Все сказанное мной именно так... Единственное, чего не могу понять, так это то, почему на Земле соорудили Всегалактический запасной культурный фонд?
— Только филиал, — поправил Судья Обвинителя, никак не отреагировав на то, что Обвинитель вновь стал препираться с Защитницей. Ведь ему пока Судья не давал слова.
— Ладно, филиал. Но его эти земляне разнесут по сусекам и восстановить все то, что там находится доныне, мы не сможем никогда.
— Вы не правы, господин Обвинитель, — снова встрял Судья. — И к тому же, я вам не давал слова. Придет ваше время, тогда выскажетесь. Я дал слово пока Защитнице. — А то, что Караваев нанес существенный урон Всегалактическому культурному фонду — факт. Однако восполнить его мы сможем, но каким трудом... Ладно, суд слушает вас дальше, госпожа Защитница.
— Федор Иванович Караваев не виноват, — господин Судья. — Виновата существующая система, в которой он живет. Господин Обвинитель привык все мерить мерками своего мира эннов, но не следует забывать о том, что это не соотносится к меркам Солнечной системы и Земли в частности. И опять же, Обвинитель сказал, что живущее на Земле сообщество ни что иное, как «сброд». Но это же не так! Да, сюда свезли в свое время отовсюду всех преступников во всех ипостасях: начиная от молекулярных существ, заканчивая высшими инсталляциями... Об этом не следует забывать, господин Судья. Кстати, я хотела бы хоть однажды увидеть ваши миры, миры Обвинителя... И не сама, а вместе с моим подзащитным Федором Ивановичем Караваевым.
— В чем проблема? — послышался голос Обвинителя.
— Для меня проблем нет, но ведь для господина Караваева эти миры, да и не только они, но и все населенные миры Галактики, кроме Земли — табу.
— Это же почему, объясните, госпожа Защитница, — спросил Судья.
— Да потому, господин Судья, что ваш мир, и мир Обвинителя по-своему преступен.
— Но в этом смысл жизни. Как я понимаю, избавиться от последнего преступника даже на самой чистой от преступлений планете или системе планет, никак нельзя... Это уже проверено не одной сотней поколений...
— И я об этом. Если в вашем архипрекрасном, архибезпреступном мире существует хотя бы один преступник...
— Забудем о моем мире, о вашем мире, госпожа Защитница. Мы здесь не для того, чтобы обсуждать эти миры. Нас сюда приставили судить и защищать то, что есть, то, что существует на сей момент на планете Земля.
— Кстати, я вспомнила земную мудрость: «не судите, да несудимы будете». Кажется, это звучит именно так.
— И что из этого?
— Просто так, к сведению, господин Судья.
«Обо мне совсем забыли, — подумал Караваев, слушая перепалку во время судебного заседания. — Ну и фиг с ними, пусть поперепаливаются...»
Но перепалка прекратилась и Защитница продолжила то, к чему был этот весь сыр-бор.
— Подсудимый не выдержал экзамена, зачем же его судить? Пусть идет своим путем, забыв о существовании фонда. Как и его товарищ, виноватый, может быть, больше, чем подсудимый. Предлагаю продолжать поиск хранителей в других временах. Наш суд не решит данной проблемы, а пере¬воспитать этих людей невозможно, хотя Караваев, судя по его интеллекту, еще мог бы нам помочь.
«Интересно, видит ли она меня? — меланхолически по¬думал Караваев. — Судя по голосу, приятная женщина, а может, и девушка. Вот бы взглянуть на нее. Может быть, тогда и на Татьяну смотреть перехотелось бы?
— Уважаемые коллеги! — продолжала невидимая Защитница. — Поскольку мне было поручено защищать этого молодого, душевного человека, я изучила его биографию, прошла вместе с ним по всем, так сказать, ошибочным ступеням его биологического развития, биологического развития его близких и далеких предков, и пришла к выводу, что не он один в этом виноват. Практически во всех случаях его и их подталкивали на ошибочный путь другие: ложные друзья, недруги, которых у Караваева и его предков было на редкость много, со¬служивцы, соседи. А Федор Иванович Караваев просто слабый человек и не может бороться с соблазнами. Давайте отпустим его, пусть по¬думает над тем, что сделал. А если вернется, снова сюда с иными намерениями, значит не все еще потеряно. Я пока сказала всё…
Впереди послышалось шуршание. Скорее всего это Защитница, видимо села на свое место. Затем было молчание, долгое и страшное.
Караваев сидел, обомлев, обливался потом и пытался разобраться в своих мыслях и чувствах, ища и не находя нужных слов.
— Разрешите ввести свидетеля? — послышался незнакомый голос.
— Будьте добры, минутку подождите, у нас еще есть вопрос к подсудимому. — Вы поняли свою ошибку, господин Караваев? — наконец, спросил Судья, повышая голос. — Что молчите, ответьте, пожалуйста, суду.
Караваев не ответил. Ему хотелось вырваться отсюда, из этой странной и страшной одновременно избушки и убежать. Убежать ку¬да глаза глядят. Ему хотелось кричать от страха, понимая что его страхи, что его страхи, но он только сидел на старой, одряхлевшей скамье, понимая, что криком о помощи ничего не добьешься, поскольку некому ему помочь. Не¬кому. Но этот идиотский суд, который ему устроил неизвестно кто, Караваева выводил из себя.
«Неужто я свихнулся, и меня умыкнули в сумасшедший дом? — подумал Караваев. От этой страшной мысли на лбу выступила испарина. — И я представляю белую палату этой замызганной хатенкой. Да, возможно я и совершил некое преступление, взяв книги. Но ведь в этой заброшенной халупе были ничьи книги. Там, судя по тому, что дверь, по крайней мере, не открывалась сотни лет, и почти срослась со срубом, давно никого не было. Поэтому-то и книги были ничьи... А, может, я и не брал тех книг, не был у Константина, а все это мне показалось?»
Караваев осмотрелся. Да, он был в этой чертом и богом за¬бытой развалюхе с подслеповатым окном, сидел на видавшей виды и смастеренной лет эдак двести или триста назад скамье, доски которой давно почернели от старости и сырости, сидел словно пойманный в западню зверь и, озираясь по сторонам, пытался рассмотреть хоть что-то необычное в этом полусумраке, который пробивался в помещение сквозь запыленное окошко.
— Ну, хорошо, — почему-то подобрел Судья. — Мы вас, Федор Иванович, выслушали. Правда, вы не все сказали суду, что требовалось сказать, ну ладно, посоветовавшись, мы передаем слово Защитнику.
— Думаю, следует опросить свиде¬теля, — сказала Защитник, и Караваеву показалось, что голос этой женщины ему очень знаком.
— Принимается. Позовите, пожалуйста, свидетеля. И пускай, пото¬ропится. У нас осталось не так много времени, а еще ни в чем не разобрались. Освободите его из межпараллелей, и немедленно доставьте сюда...
Константин вскочил в хатенку, словно его кто-то подтолкнул сзади. Щуря свои близорукие глаза, надел очки, которые подхватил на лету, сел на пенек.
— Свидетель, встаньте, пожалуйста, и запомните, что суду вы должны говорить только правду. Вы поняли? — снова-таки с металлом в голосе произнес Судья.
— Да, я понял, — Константин вскочил с пня. — Буду говорить только правду, и отвечать на все ваши вопросы.
— Хорошо, — наконец раздался голос Судьи, скорее печальный, чем суровый. — У меня осталось несколько во¬просов к свидетелю. Вы покупали у Федора Ивановича Караваева, под¬судимого, книги, иконы?
— Да, покупал. Я не отказываюсь.
— Давно знакомы с ним?
— Еще со школы.
— Зачем вы покупали у него украденные из Всегалактического фонда книги?
— Во-первых, я не знал, что они из Всегалактического, как вы говорите, фонда, на них ведь нет штампа, а во-вторых, кто вы такие, чтоб задавать мне вопросы в подобном тоне?
Стена хатки вдруг словно провалилась наружу, в прова¬ле выросла жуткая черная фигура, на мгновенье вспыхнули страшные огненные глаза, и Константин, а вместе с ним и Караваев, едва не закричали. Стена спустя мгновение, вернулась на место. — Итак?
— А чего? — забормотал Константин. — Я ничего... только чтобы перепродать и заработать деньги.
— Сколько вы заплатили Федору Ивановичу?
— Разве это важно, гражданин Судья? Вы же пони¬маете, что они стоили намного дороже.
— Хорошо, сколько вы на них заработали?
— Почти тысячу долларов. Девятьсот тридцать, если быть точным.
— Но ведь вы обещали говорить суду только правду, — вмешалась женщина.
— Да, да, — испуганно произнес Константин. — Две тысячи семьсот тридцать три доллара.
— И это все? — голос Судьи подобно грому прокатился по этой темной, пахнущей нежилым комнатенке, хотя в голосе Судьи уже не было льда.
— Все, — упавшим голосом сказал Константин и встрепенулся. — Можно еще пару слов?
— Да, пожалуйста, свидетель, — сразу же откликнулся Судья.
Соколов повернулся к Караваеву, затем артистично пальцами обеих рук забросил наверх головы свои космы.
— Мы, земляне, конечно, благодарны вам за Всегалактический фонд, который вы создали здесь. Но ведь мы с Караваевым, можно сказать, благородное дело делали. Какая польза от вашего фонда в этой глуши? Никакой! А мы дали мертвому, запыленному хламу жизнь! Без человека книги, картины, скульптуры мертвы, мертвецы в этом гробу, каким для них является никем невостребованная подслеповатая избушка. Разве вы не согласны со мной?
— Согласны, Константин Степанович, но все же... еще рано...
— Мой совет, граждане Судьи, а вернее сказать, граждане пришельцы. — В голосе Константина послышался сарказм. — Вы пришли не туда. Ведь это так! — Соколов взглянул на Караваева. Лицо Федора Ивановича даже не шевельнулось. — Короче, отгородитесь от всего. Не нужно насаждать нам парниковый эффект. Мы, люди, еще не доросли до этого, и не скоро дорастем. Человек черств, жаден по своей натуре. Все человечество жадно. Поголовно. Оно еще не пришло к тому, чего вы желали. Вы только обидели все человечество своим подаянием, поскольку всех не ублажите. Все равно каждый будет тянуть все к себе, пускай эти книги, или еще что. И это будет до тех пор, пока не насытится. Насытить же такое существо, как человек невозможно! — В голосе Соколова была желчь.
— Вы хотели сказать, — почему-то неуверенно начал Судья, но его, даже не послушав, нагло перебил Соколов:
— Да, да, вы меня правильно поняли. Слишком мелко всё, граждане пришельцы. Это вам не на Марсе яблони выращивать. Опоздали...
Караваев слушал Соколова, и ему становилось все страшнее и страшнее. Ведь кто он, Соколов? Порождение дьявола? Всепожирающее и всё подминающее под себя страшилище? Да он — сумасшедший! Помешался на вещизме…
У Караваева пересохло во рту. Он хотел было возразить Соколову, но язык лишь вяло шевельнулся в сухом рту и обиженно застыл на верхних зубах. Шершавые губы у Караваева даже не дрогнули.
«Боже! Это же ад! — думал Караваев. — Ад жить с таким человеком, с этакой сволочью, продажным скотом. Бедная Лариса. Она это поняла раньше меня. А я ее еще убеждал... В чем? Поверить в то, что Константин не сволочь? А сколько их нынче разгуливает по свету? Он один? Как я был бы рад этому... Соколов кивает на меня, что и я такой же ненасытный монстр. Ошибается. Константин расписывается за все человечество. Далеко! Но ведь Соколов не прав! Мне нужно говорить, говорить и говорить суду, объяснять, кричать, но я, как последний дурак, молчу. Молчу не потому, что нечего сказать. Откровенно говоря, не знаю, почему. Молчу и все. Возможно потому, что и у меня немножко есть этого. Вернее, было. До суда, который все продолжается и продолжается. И мне — стыдно! Стыдно!!! За себя, за Соколова, за всех землян... Кто я? Маленький человечек, амеба, микроб, атом. Сижу здесь, в этой халупке, перед судом, моргаю, сраму и страху набрался. А все из-за чего? Из-за жадности. Но зачем было жиже именно меня сюда приводить? Чтобы я понял, что всю жизнь был не прав и вся она пошла насмарку. Да, жижа, которая обязана сторожить этот Всегалактический фонд умна, но разве таким образом познается правота и неправота? И кто, или что она, жижа, такое? Да ведь это... это... это, наверное, мой уставший мозг! Это он и взбунтовался. А Судья, Защитник, Всепрощатель — оставшиеся ячейки барьера самозащиты... Мне плохо! Плохо! Да помогите же мне, наконец!..»
— Караваев! Вы что, уснули, Караваев? Очнитесь! — К Федору Ивановичу «приблизился» ласковый женский голос Защитницы. — Вам плохо?
— Да нет, спасибо, все уже хорошо, — Караваев с ужасом заметил, что все еще находится в этой грязной, полуобвалившейся халупке. Взглянул вперед — сплошная пустота полумрака. А рядом, справа от него на пеньке сидел Соколов. Весь потен и потому неприятен.
Караваев отвел взгляд и снова уставился вперед. Взглянул как бы сквозь черное нутро печки, намного дальше и ему показалось, что из-за полуразвалившейся печи, откуда шел приятный, но с сердинкой женский голос, вдруг вспыхнули два глаза. Затем он увидел едва различимый в полутемени халупки абрис лица. Утонченного женского лица. Но все это длилось лишь миг, и снова его встретила пугающая черная пустота.
Сказать, что Караваеву не было страшно — ничего не сказать. Федор Иванович готов был провалиться сквозь прогнившие доски и бревна когда-то бывшего добротного пола, но этого не случилось, и он снова услышал все тот же голос:
— Прошу отключить от мыслеобразов Соколова. Или, лучше, уберите его снова в параллель ожидания, — попросил все тот же женский голос. — Он нам может только помешать.
— Замечание Защитницы принимается. Отключите, пожалуйста Соколова и уберите в параллель ожидания. — Караваев услышал голос Судьи. Прошла секунда или две, и Караваев увидел, как по всему телу вдруг застывшего, как мумия Соколова, мелькнула словно молния, он дернулся и, колеблясь, туманно расплылся.
После этого Караваева еще больше продрал мороз, когда понял, что снова остался один. То хоть Соколов был рядом, а теперь меня оставили на растерзание одного.
— Федор Иванович утверждает, что ничего такого, противозаконного не совершал. В его понимании это, может, и так. Однако, исчезновение предметов истории из Всегалактического культурного центра говорит против него. Даже эта незначительная, как для него стопка книг... Он ее украл. Нет, его не мучит совесть. Не до нее сейчас. Мы определили, что он почти что раскаялся. Более погряз в топи зла Константин Соколов, но о нем будет другой разговор. С ним будет разбираться другой суд. Поэтому я, как Наблюдатель и Защитница, хочу предостеречь суд от преждевременных решений. Всему свое время. Мне кажется, суду не следует спешить. Главное — разобраться, а потом, как думает господин Караваев, рубить с плеча. Виноват во всем Смотритель. Вот он и должен ответить. Смотритель распустился, не прозондировал, как следует мыслеобразы Караваева, не изучил его историю и историю его предков. Он допустил возможность организации в хранительнице-жиже брешь. Эту «избу» не только Караваев, но и любой другой землянин не должен был заметить... Ведь ясно было бы даже после первого сканирования мозга, что Караваев нам пока не подходит...
— Избу видели многие земляне, — прохрипел голос. — Я тому Свидетель. Еще со времен строительства в этих местах дороги.
— Почему мы не помешали?
Мы не имеем права вмешиваться ни в какие дела Земли. Мы — только лишь Наблюдатели. Земляне сами ведут свой род...
— И куда они его ведут? — послышалось откуда-то справа.
Караваев только успел взглянуть в черную пустоту.
— Прошу не перебивать. Я еще не все сказал.
— Пожалуйста, договаривайте, а все остальные соблюдайте правила очередности голоса, — строго предупредил Судья.
— Поскольку мы здесь только Наблюдатели, мы подали свои выводы Комиссии по контактам. Однако ничего после этого не последовало. Комиссия по контактам, видимо решила, что строительство дороги в этом месте не столь существенно. Только много позже Комиссия по контактам порекомендовала устроителям перенести Всегалактический фонд в иной уголок Земли. Но это столь утомительно и чересчур дорого. Нам никто не выделит столько энергии на строительство и техническую оснащенность Всегалактического фонда на новом месте. Поэтому было решено воспользоваться ворбисами или кварцкваками, среди землян именуемыми жижей. Лешие, гномы, орки, домовые и прочая «нечисть» землянами уже давно пройдена, и они их не боятся. Ворбисы и кварцкваки пока справлялись с поставленной на них задачей. До этого времени. Сбой произошел лишь несколько раз. В последнее время — дважды в течение земного месяца. И оба раза ворбисы и кварцкваки допустили Караваева к Всегалактическому фонду. А в последний раз даже... спасли его от смерти.
— Это противоречит нашим правилам невмешательства.
— Земляне сами неправильные. Их не страшит ни жижа, ни иные наши «чудеса». Уж если захотят, то они и через огонь пройдут, но своё не упустят...
— Подобного допустить нельзя. Где у нас произошел сбой?
— Да кто его знает? — все тот же, почти безразличный голос.
— Никто даже не поинтересовался, каким ветром занесло Караваева в эту, для землян, глушь? — голос женщины был недовольный. — Вы просто поставили суд перед фактом, который собрали в спешном порядке...
— Хорошо. Меня интересует, сколько времени вам, как Защитнику землянина, еще понадобится?
— Думаю, совсем немного. По земным меркам мне и моей помощнице будет достаточно, думаем, года три-четыре. Но Караваева нужно сегодня же отпустить, чтобы мы могли проследить всю цепочку, а уже потом будем расставлять в этом деле точки и запятые.
— Суд принимает ваше уточнение и удаляется на совещание. Результат слушаний объявим через два земных часа.
«Вот это да! — подумал Караваев. — Ни село, ни упало, не многое пропало, а такой сыр-бор вокруг всего этого разгорелся... Если они будут решать всё четыре года, то плакали все мои планы... Видно, там, у них, бюрократизм и чинопочитание развиты, не чета нашим»...
— Вы бы помолчали, подсудимый Караваев, и не думали о не надобном, — резко оборвал его женский голос. — Не вам решать, Караваев, сколько времени мне, как Защитнику, необходимо, чтобы всё выверить и не дать, по-вашему, промашки.
Караваев стушевался. Его, уже в который раз, пронзил страх:
«Они и мысли мои читают?», — подумал он.
— И не только ваши мыслетоки. Это так, мелочь. Мы все просчитываем наперед, Федор Иванович. Поэтому, будь, как говорят на Земле, в вашем круге, полностью открытым. Ваши «ныззя» и «не лезьте мне в душу», сами понимаете, не пройдут. Перед нами и Всегалактическим судом вы полностью прозрачны. Надеюсь, я понятно объяснила?
Караваев кивнул. Во рту пересохло. Все его естество просило воды. А ее здесь не было и в помине. Сейчас бы он пил даже из грязной лужи. Лишь бы напиться. Пускай в той луже будет полным полно микробов. Они дадут о себе знать позже. А нынче напиться бы! Так и лужи нет... А промозглость и сырость в избушке — не вода, а только неприятности одни да в дрожь порядком пронимают.
А Защитница все поучала его и поучала:
— И судьбу свою не пинайте носками нечищеных ботинок. Не стоит так унижаться… Мы понимаем вас, возможно, с другой стороны. Однако запомните, Федор Иванович, что не в судьбе дело. Вы, Караваев, насколько мы определили, просто пошли на поводу у Константина Соколова и всего общества, а этого не следовало делать.
— Надоело, — пробормотал Караваев, затем вздохнул. Хотел было подняться со старой, скрипучей скамьи, но его зад словно кто-то приклеил к ней. Да и ноги не слушались его совершенно. Хотя Караваев надеялся, что все это треп, пустопорожний треп Защитницы, и он все равно обманет не только невидимый, скорее всего липовый суд, но и всех, кто заставил его терпеть такие унижения.
Страх как-то поулегся. Наступила тишина. Никто из невидимых Присяжных, Заседателей, Наблюдателей и просто интересующихся ходом суда (а суда ли?) не проронил ни слова, не кашлянул, не скрипнул невидимыми стульями. Наконец-то замолчала и женщина — его Защитница, не «роптали» «зрители». А были ли они вообще?..
Тишина. А пить-то Караваеву хотелось до умопомрачения. Но никто этого не замечал.
Караваев, едва ворочая все время прилипающим к небу пересохшим, шершавым языком пытался облизать трескающиеся губы, но ничего не получалось. Как не получалось и высмотреть в полутемени избушки хоть что-то новое, но его взгляд то и дело натыкался лишь на запыленные, облезшие стены, останавливался на полуобвалившейся печи, затем на крохотном оконце, в которое едва продирался дневной свет...
Сколько прошло времени, Караваев не знал. Он лишь чувствовал, что сырость халупки исподволь, но все нахальнее и нахальнее продирается в его нутро и уже почти по-хозяйски начинает копаться там. Хотелось встать, но опять же, ноги не слушались Караваева.
«Во влип! — уже в который раз подумал Федор Иванович. — И врагу не пожелал бы... А всё деньги, деньги, деньги... Эта донельзя грязная, Богом забытая изба... И что я могу изменить? Да ничего...»
— Вижу, что неуютно вам здесь, Федор Иванович, — негромкий женский голос неожиданно вспорол тишину. — Но следует подождать решения Всегалактического суда.
— Я хочу сначала напиться, а потом увидеть этот ваш суд, взглянуть Судье в глаза, — едва отлепил от неба практически прилипший язык. — Понимаете, хочу воды, и много…
— Напиться… воды? Пожалуйста, — перед Караваевым появилась двухлитровая бутылка минеральной воды.
— И на том спасибо, — пробормотал Караваев, свинчивая крышечку и припадая пересохшими губами к горлышку.
Вода приятно забулькала.
— А вот увидеть суд и Судью нынче для вас, Караваев, нереально, — сказала женщина, когда он, осушив почти две трети бутылки, оторвался от горлышка.
Караваев завинтил крышечку и поставил пластмассовую бутылку на лавку. Он не стал интересоваться, почему нереально увидеть суд и Судью. Он решил отнестись ко всему происходящему здесь, в этой хапупке, пофигистически. Возможно, невидимым было виднее. Караваев лишь усмехнулся и взглянул вперед, где по прикидкам должна была находиться женщина-Защитница.
Опять же ничего не увидел нового. Его взгляд уже в который раз зацепился на порванной, возможно даже ним, запыленной паутине. Хотя Караваеву все же казалось, что он еще не упустил шанс не только слушать и пререкаться или отвечать на вопросы Судьи и суда, но, когда это будет нужно, он даже сможет увидеть всех. Если даже не глазами, то, как говорила Защитница, мыслеобразами или мыслевидением...
Караваев даже ужаснулся от подобной мысли, но никто его не одернул. Даже пока невидимая Защитница.
А он уже начинал представлять ее. Пусть пока расплывчато, с огромными, почти немыслимыми провалами, но кое-что перед ним уже начало проявляться.
Это была отнюдь не старая женщина. Скорее, молодая. Хотя Караваев пока не слепил ее полностью благодаря мыслеобразам. Она пока была как в тумане. Но Федор Иванович уже чувствовал, был уверен, что вырастет из захудалого подмастерья-неумехи в Скульптора намного раньше, чем придет со своим решением Всегалактический суд.
Понятное дело, Караваев ошибся. Два отведенных суду часа пролетели быстро. Он опять ничего не видел, хотя четко услышал шепоток, пронесшийся впереди него и по бокам, сзади. И снова все стихло. Почти сразу же послышался знакомый голос Судьи:
— Суд, собравшийся по факту хищения из Всегалактического культурного фонда землянином Федором Ивановичем Караваевым нескольких десятков книг, икон и двух картин мастеров шестнадцатого века, решил, чтобы не усугублять ситуацию, позволить во всем разобраться более конкретно. К Караваеву будет приставлен Наблюдатель с помощником и Защитницей, которые затем сами решат, когда будет очередное выездное заседание Всегалактического суда по этому делу. На этом суд отбывает в свои параллели. Караваев, Защитница и Наблюдатель с помощником остаются на Земле. Защитнице, Наблюдателю и его помощнику разрешено принять облик землян.
— Простите, ваша честь, позвольте задать один вопрос.
— Пожалуйста, — голос Судьи все такой же правильный, неспешный.
— Подобное будет стоить нашей Конфедерации массы хлопот. Я уже не говорю о том, что придется держать для Защитницы, Наблюдателя и его помощника три открытые параллели. Это немалая трата энергетического запаса Конфедерации.
— Ваш вопрос понятен. Сообщаю, что это единственное неудобство, но оно не противоречит статье четыреста тысяч сто двенадцатой Устава Конфедерации.
— Я удовлетворен ответом, господин Судья.
— На этом заседание Всегалактического суда объявляю прерываемым до сигнала Защитницы, Наблюдателя и его помощника. Для Караваева дана отмашка во времени по земным меркам — минус пятьдесят восемь часов. Это ничего не решит в галактическом масштабе, но позволит нарушителю Караваеву о многом на время забыть. Для возвращения всем присутствующим на судебном заседании по местам своего постоянного пребывания тоннели перехода и межвременные параллели будут работать в обычном режиме. Культурная программа не предусмотрена. Для опоздавших останется пятый межвременной тоннель. Все свободны до очередного заседания, о котором вам сообщат дополнительно после решения Защитницы Караваева, Наблюдателя и его заместителя. Ориентировочный срок ожидания — четыре земных года. Хорошей вам дороги домой. После сказанного, Судья, видимо стукнул по чему-то молотком.
Впереди, сзади и по бокам Караваева послышалось нечто подобное шушуканью. Местами его заглушали громкие голоса. Вскоре все стихло, и Караваев почувствовал, что может встать с грязной, закопченной скамьи и выскочить из этого «склепа» на свежий воздух.
Прихватив с собой недопитую бутылку минеральной воды, Караваев, протиснувшись через неширокий косяк двери, был на улице...