Я приписываю чему-либо
действительный ужас
только тогда,
когда воспринимаю нечто
ужасное сам,
но не когда кто-либо
говорит об ужасном,
сообщая о нем мне,
как если бы я мог
его воспринять, но
не воспринял, потому
что это воспринял
кто-то другой.
Поэтому я имею право
[сам для себя, не для
кого-то еще] говорить
об ужасном только
тогда, когда сам
нечто воспринял как
ужасное, но я
не имею право говорить
об ужасном пространно,
как если бы я мог
его воспринять, но
не воспринял,
потому что это воспринял
кто-то другой,
сообщив о нем мне.