(советский прораб и заграница)
Когда мне исполнилось 18 лет – как же давно это было, в благословенные 70-е годы – мне довелось служить в армии за границей в составе Группы советских войск в Германии.
Естественно, никто не поинтересовался, хочу ли я служить два года в Германской Демократической республике защищать социалистическую систему на переднем крае холодной войны, куда нет доступа ни для материнской посылки, ни для отцовского денежного перевода. Со мной никто не беседовал, никаких анкет не заполнял, и заявлений не подавал. Одним словом, «дан приказ ему на запад!», и всё тут.
А в середине 80-х годы я решил съездить за границу, но не по туристической путёвке, а в загранкомандировку – поработать два года по контракту в должности ИТР, по линии Международного газового союза, и отправился в Москву, чтобы претворить собственное решение в жизнь. К тому времени я уже проработал в системе Миннефтегазстроя СССР более 10 лет, и за это время зарекомендовал себя... в общем неплохо!
Я появился в конторе одного из подразделений нашего министерства, которое мы по-свойски называли «Загрангаз». В этой конторе моё заявление приняли, и послали в родной трест запрос, что такой-то едет в загранкомандировку, пришлите, мол, на него характеристики и прочее по списку.
А также со своей стороны подсуетился, и позвонил в отдел кадров своего треста. В то время у нас, линейных работников Миннефтегазстроя СССР, была возможность за одну двухкопеечную монету позвонить в любой город Советского Союза из любого уличного телефона-автомата любого города – набираю номер, называю личный код, говорю пароль. Счёт в контору приходил позже. Всё просто. Эту систему советской мобильной связи мы называли просто: звонить «по трубе». Естественно, мы имели в виду нефтегазовую трубу.
Итак, я позвонил «по трубе» из московского телефона-автомата старшему инспектору отдела кадров своего треста: «Макарыч, готовь документы, еду за туманами (туьма – червонец по чеченски)».
Всем известна русская поговорка: «Не подмажешь – не поедешь». Из разговора с одним из чиновников конторы «Загрангаз» я понял, что эта поговорка имеет ко мне самое прямое отношение, причём в буквальном смысле. Поэтому я пригласил кого надо из Главка в ресторан «Узбекистан». После ресторана я «позолотил ручку» кому надо, и вылетел домой.
Однако в родном тресте весь мой предстартовый пыл охладил инспектор Отдела кадров, выложив список анкет, которые надо заполнить, и рассказав, какие кордоны я должен преодолеть. А я-то, простой наивный чеченец, думал, что нужны две бумажки:
1). Автобиография (родился, учился, служил, опять учился, женился, работаю, живу), и
2). Анкета (не был, не участвовал, не состоял, не привлекался).
Тут же начал заполнять анкеты – по вечерам, после работы. Это был тяжкий труд. Я должен был заполнить анкету в четырёх экземплярах, на специальных бланках, без исправлений, без единой помарки, отвечая не только за себя, но и за родственников, которых я в жизни не видел и о существовании которых даже не подозревал.
Были и такие вопросы: «Участвовали ли ваши родные и близкие в партизанских отрядах?» - Ну, какие партизаны у чеченцев?
Дома устроил матери форменный допрос с пристрастием – о её ближайших родственниках, которых я обязан упомянуть в анкете, о которых никогда ничего не рассказывала. БабА (На Кавказе у многих народов подобное обращение к матери. К отцу- дада) тщательно скрывала сведения о жизни и деятельности своих родных, хотя некоторая информация со стороны ко мне просачивалась. Я попросил мать рассказать всё без утайки, потому что это было необходимо мне на работе. И тут у меня глаза в лоб полезли – ах, вот где мне довелось родиться! Да с такими анкетными данными меня не только в загранкомандировку, в московский общественный туалет не пустят!
Ах да, партизаны! Да, мой дед по матери и его трое сыновей были партизанами! А почему бы нет, ведь, по словам матери, в их отряде были и русские казаки. Только воевали они по другую сторону фронта – против советской власти. По-русски их называли бандитами, а по-чеченски – абреками. И погибли в застенках НКВД. БабА помалкивала о том, что она дочь абрека, ибо давно усвоила, что болтун – находка для врага.
Но я тешил себя надеждой – ведь дети не отвечают за своих родителей, так почему же советский прораб должен нести ответственность за деда, которого никогда в жизни не видел? И потом, если я из такой уж неблагонадёжной семьи, то почему меня в армию забрали, и не куда-нибудь, а в Германию? Причём, служил я танкистом – мне, внуку советского абрека, доверили целый танк «Т-55», на котором я, механик-водитель, мог махнуть вон за тот бугор, где граница ФРГ. И на каждом шагу замполит напоминал нам, что Родина мы – лучшие сыновья Отечества. Поэтому Родина доверила нам оружие для защиты завоеваний социализма на самом крайнем рубеже, в непосредственной близости от военных баз НАТО, и в случае начала войны с вероятным противником мы должны держаться изо всех сил, пока не подоспеют наши войска.
Быть или не быть? Вот в чём вопрос! Согласно анкете на вопрос: Есть ли у вас заграницей родственники? Написать правду: Да, есть дядя, который распрощался с моей матерью, сказав на прощание, что больше не увидимся пока у нас существует советская власть.
Я на минуту представил себе эту абсурдную картину, как бросаюсь под колёса дьявольской машины КГБ, и чистосердечно раскаиваюсь в том, что мой дедушка воевал в партизанском отряде против Советской власти. Нет уж! А вдруг, не дай Аллах, раскопают? И что мне теперь делать?
С отцовской стороны вопросов не было, тут все горой стояли за власть Советов. У нас в Чечне близкие родственники матери не так в ответе за твою судьбу, как родные по отцовской линии, но во сто крат ты сам обязан им чем отцовской родне. Тут дед по отцу отвечает за внука. Мы же не евреи какие-нибудь, у нас отец и братья матери – не нашего рода и племени. Но КГБ вряд ли сделает скидку на чеченский менталитет – не важно, по какой линии, всё равно родной дед.
Возникали тяжкие сомнения: «А может, не надо никакой загранкомандировки – узнают, что среди моих родственников были абреки, и будут сомневаться в моей благонадёжности. А потом доказывай, что ты не верблюд». Нам, чеченцам, была очень хорошо известна репрессивная система Советского Союза, хотя... времена-то изменились. В общем, здравый смысл подсказывал, что лучше отказаться от мечты поработать за границей. Но такую возможность заработать валюту и улучшить материальное положение своей семьи упускать не хотелось – ведь это же просто счастливый случай, один шанс из тысячи
И опять сомнения: «А может быть, мои попытки вступить в ряды КПСС не увенчались успехом, потому что в КГБ разузнали про абреков в моей родословной?
И всё же я решил рискнуть. Пан или пропал! И я продолжил оформление документов. Потом оставалось ждать результатов проверки всех фактов моей биографии. Это называлось – пройти допуск.
Следующим испытанием было так называемое собеседование – я должен был обязан предстать перед партийным бюро родного СМУ.
Такое собеседование проходил каждый, кто собирался ехать за границу на длительный срок – его кандидатуру должны утвердить сначала коммунисты родного предприятия, а потом – горкома КПСС.
Никто не задавался вопросами: «зачем, и кому это нужно?». Никто не считал этот процесс последовательных допросов унизительным, потому что все знали: «так положено, значит, так надо!». Надо, чтобы коммунисты были уверены, что кандидат морально устойчив, достаточно скромен в быту, и что его можно отпустить в капиталистическую страну, что он не уронит высокое звание инженера Советского Союза. Нет, братцы, какие тут могут быть вопросы к родной партии. Советский человек не имел право скрывать от партии ничего. Так надо!
Специалист, желающий отправиться в длительную загранкомандировку, стоял перед избранными коммунистами в своём коллективе как лист перед травой. Суровые члены бюро сидели за длинным столом и задавали ему разные вопросы на разные темы – о семейных взаимоотношениях, о мировой политики, об отношении к израильским агрессорам, и т д., и т. п..
Все, от кого зависела судьба технического специалиста, выезжающего за рубеж, смотрели на него нескрываемой завистью: «Почему едет он, а не я, и почему я должен пропустить его?»
За два года такой счастливчик, вырвавшийся из советской производственной рутины, обеспечивал себя машиной «Волга», импортной видеотехникой, шмотками для себя и жены, чеками для походов в московские магазины «Берёзка» и рублями на сберкнижке. И ещё была одна потенциальная возможность – если капиталистам понравится его работа, они могли продлить срок командировки.
А кого, кроме матери, на самом деле интересуют обстоятельства твоей успешной или не очень успешной жизни – без меркантильного интереса и зависти? Только матери вполне достаточно, чтобы ты вернулся живым и здоровым. Впрочем, для неё было бы лучше, чтобы ты никуда не уезжал…
Из всех вопросов самым подлым был: «Веришь ли ты в Бога?» Такой вопрос мог задавать иезуит из средневековья... Но, слава Аллаху, мне не пришлось отвечать на такой коварный вопрос! Здесь никакие материальные блага мира не заставили бы меня сказать: «Нет».
Наконец, из родного района ЧИАССР, где жили мои родители, прислали ответ о благонадёжности и моральной устойчивости моих родных и близких. Оттуда пришло извещение, что моя родня морально устойчива. Слава Аллаху!
Я сидел на чемоданах в ожидании вызова на должность ИТР в Ирак. Из всех зарубежных контрактов этот был самым лучшим. Наши нефтяники работали в Ираке даже во время войны между Ираком и Ираном. А Саддам Хусейн был самым большим другом СССР в Арабском мире, целовался с дорогим Леонидом Ильичом Брежневым, и щедро выплачивал валюту нашим специалистам. Мне сказали, что придётся подождать год, в крайнем случае полтора.
Но тут случилось непоправимое – Саддам Хусейн вероломно напал на соседний Кувейт. Правда, это не мешало советским гражданам – они продолжали работать, ведь в самом Ираке войны не было.
Но за эти полтора года наш Горбачёв стал большим другом США. А США были заинтересованы в углеводородах Персидского залива вообще, и Кувейта в частности.
Как только Америка начала операцию «Буря в пустыне», Горбачёв порвал все договорённости с Ираком. Всё делалось в угоду Америке, в ущерб экономике своей страны, своим гражданам.
В Ираке свернули огромные Союзные контракты, с выплатой неустойки, наши специалисты вернулись домой. Тогда мы, Советские Прорабы ещё не подозревали, насколько далеко заведёт нашу страну этот главный архитектор Перестройки. А дружба Горбачёва с американцами не стоила и одного моего заработка в Ираке. Вот и вся наша мировая политика. Вскоре даже возможность поехать в одну из восточноевропейских социалистических стран накрылась медным тазом. Если разобраться, командировка в любую из стран Совета экономической взаимопомощи не стоила выеденного яйца, разве что сейчас я мог бы вспоминать: «Внуки мои, ваш дед работал, помогал строить социализм в братских странах».
А нам предложили контракты во Вьетнаме, Кубе, в Монголии и в пылающий Афганистан, выбирай – не хочу. Я был обижен на Саддама Хусейна, и было за что! Но когда, читая Ясин (заупокойная молитва), он ушёл в яму с петлёй на шее – простил.
Дальнейшее развитие событий в Советском союзе поставило жирный крест на моих мечтах и намерениях. Но это уже другая история.