Воспоминания о Ялте

Александр Одиноков 2
  Воспоминание о Ялте
часть-2

…Вышло так, что моему отцу пришлось загоститься у княгини значительно дольше, чем он предполагал. В 1829 – 30 годах на юге России свирепствовала чума, дорога в Одессу была закрыта, между тем там, у г. Жерара оставлены были и бумаги и вещи молодого архитектора. Отец томился вынужденным бездействием.
Княгиня передавала ему кое-какие работы, но они слишком мало отнимали у него времени. Между тем прибыл в Крым наместник Кавказа и главный начальник Новороссийского края граф Михаил Семёнович Воронцов, впоследствии князь.
Княгиня представила моего отца графу. Хорошо образованный и воспитанный швейцарец произвёл приятное впечатление на могущественного русского сановника. Граф Воронцов заявил Эшлиману, что он не отпустит его на родину и устроит на службу в Крыму.
И, действительно, по представлению наместника, вскоре учреждена была должность казённого архитектора Южного берега Крыма. Карлу Ивановичу предложили занять эту должность.
После некоторого колебания он согласился и с этого времени окончательно содеялся гражданином Российской империи.
Первая казённая постройка, возведённая им, была временная деревянная карантинная застава в Ялте.
                ***

Граф Воронцов до самой смерти не переставал благоволить к моему отцу и не стеснялся посвящать его в свои самые интимные дела.
Граф сильно увлекался Нарышкиной, урождённой графиней Потоцкой. По его поручению строил мой отец дом для Нарышкиной в Мисхоре и часто молодой архитектор выслушивал приказания наместника, когда тот стоял на коленях перед ней.
Выстроенный им дом до сих пор существует в Мисхоре.

Несколько второстепенных построек возвёл отец и для самого наместника в его имении Алупка; главные же постройки и знаменитый алупкинский замок были выстроены по проекту английского архитектора Блора.
Двенадцать лет трудились над его постройкою итальянские мастера под руководством архитектора Гонта. Материалом служил местный зелёный гранит.
Как-то раз мой отец спросил графа Воронцова, в какую сумму обошёлся алупкинский дворец.
 - «Он мне стоит очень дорого, - ответил граф Воронцов, - первоначально я записывал суммы, отпускаемые на его постройки, но когда расходы превысили миллионы, я перестал их записывать, так как не хочу знать, во что он мне обошёлся».
               
Мой отец всегда с большой похвалой отзывался о  графе Воронцове.

                ***

Каролина Карловна рассказывает историю семьи своей матери:
- «Случай забросил моего отца в Россию, -  передаёт она, - такой же случай привёл сюда же несколько ранее и мою мать.
Её отец, а мой дед, г. Маурер, занимал на родине большую должность. Его считали красным, и когда пал Наполеон, противники, невзирая на большие заслуги моего деда, удалили его с занимаемой им должности. На него это так сильно подействовало, что он занемог и умер.
После того моей бабке стал ненавистен Шафгаузен и она только о том и думала, как бы покинуть город, где она так много выстрадала за любимого человека.
Однажды под вечер к ней в дом вошла незнакомая дама.
 - «Меня преследует по пятам полиция, - заявила она: - я вынуждена скрываться. Разрешите сегодняшнюю ночь переночевать у вас; вы этим окажете мне величайшую услугу. Завтра на рассвете я оставлю ваш дом».

Моя бабка была немало смущена визитом и просьбою дамы, но, тем не менее, не захотела отказать иностранке в приюте. Дама заночевала у нас.
Наутро она попросила мою бабушку, чтобы та разрешила её дочери, а моей тётке Елене Яковлевне проводить её до городских ворот. Тётке моей было тогда всего 17 лет, она только что кончила институт Песталоцци. Бабушка разрешила.
Перед уходом гостья открыла своё имя – это была знаменитая баронесса Крюденер, имевшая одно время такое громадное влияние на императора Александра Первого.
У городских ворот баронесса попросила мою тётку проводить её до границы кантона. Тётка была в возрасте, когда девушка легко подчиняется чужому влиянию, а баронесса обладала свойством увлекать и подчинять своей воле даже сильные мужские характеры.
На границе кантона г-жа Крюденер уговорила Елену Яковлевну отправиться с нею дальше.
                ***

В это время имя баронессы Крюденер гремело в Швейцарии, да и не только в Швейцарии, но и по всей Европе. Швейцарские газеты полны были описаний её действий. Одни ругали её, злословили на её счёт, насмехались над нею, другие, напротив, преклонялись перед нею, слепо следовали её внушениям.
В 1816-м году Швейцарию и южную Германию постиг сильный неурожай: сделался голод, он принял вскоре такие ужасные размеры, что на перепутьях и по дорогам подбирали трупы умерших от голода; люди пытались обрывками ремней, древесною корою, корнями несъедобных растений.
Это, по рассказам моей матери и тёток, поистине было ужасное время. И вот в этот-то голодный год, осенью 1816-го года и зимою 1817-го года, баронесса Крюденер и её друзья проявили необычайно энергичную благотворительную деятельность.
Всюду, где появлялась баронесса, собирались толпы бедного люда. Ей устраивали возвышение, с которого она говорила свои горячие проповеди, а в это же  время в громадных котлах варили пищу голодающим. Скопление массы людей вызывало некоторый беспорядок, и правительства швейцарских кантонов и городовые магистраты, опасаясь народного бунта, старались, поэтому поскорее спровадить от себя неугодную гостью.
Так странствовала она по Швейцарии из кантона в кантон, из города в город, постоянно гонимая властями и полицией. Моя тётка сопутствовала ей в её последних скитаниях по Швейцарии, от Шавгаузена до границ Баденского великого герцогства. Отсюда баронессу и её спутников отправили в Россию.
После многих мытарств г-жа Крюденер и её самые близкие друзья, а в числе их была теперь и моя тётка Елена Яковлевна, добрались до Лифляндии и поселились в имении баронессы – в поместье Коссе. Это было зимой 1817-го года.
                ***

Вскоре бабушка получила из России письма от самой баронессы и от Елены Яковлевны, в которых обе настойчиво убеждали её перебраться в Россию. Последняя некоторое время колебалась, а затем сдалась и со всей семьёй переехала в Россию, сперва в Коссе.

Когда баронесса Крюденер, после кратковременного пребывания в Петербурге, заболела у себя в имении, княгиня Анна Сергеевна Голицына уговорила её отправиться с нею на юг России в Крым. Баронесса Крюденер согласилась.
Весною 1824-го года княгиня А.С. Голицына, больная Крюденер, её зять и дочь Беркгеймы, семья Маурере (моя бабушка, её сыновья и дочери) и другие лица, решившиеся поселиться в Крыму, тронулись в путь. Ехали водою по Волге и по Дону. Моя мать и тётка Елена Яковлевна часто вспоминали об этой достопамятной поездке.
                ***

В Крыму моя бабушка, близ Бахчисарая, у деревни Азек, на берегу реки Альмы, купили себе именьице. Здесь-то и встретились друг с другом мои родители, несколько лет спустя после этой поездки.
По странной прихоти судьбы они, будучи кровными швейцарцами и из старинных швейцарских родов, неожиданно попали в Россию и притом через посредство двух знатных русских дам, стоявших во главе тогдашнего мистического кружка – баронессы Крюденер и княгини А.С. Голицыной. Между тем ни мой отец, ни члены семьи моей бабушки, за исключением тётки Елены Яковлевны Маурер, никогда не были мистиками.
Последняя, единственная из всей семьи, приняла православие. Замуж она не пошла и до самой смерти поддерживала дружбу и оживлённую переписку со многими членами мистического кружка в России.
                ***

Я уже была взрослой девушкой, когда однажды приехала в Азек. Молодёжь собиралась ехать осматривать достопримечательности Бахчисарая, Успенский монастырь и Чуфут-Кале.
Тётка Елена Яковлевна уговаривала меня остаться: она хотела мне прочитать письма Крюденер и других своих друзей (из них уже многих не было в живых). По легкомыслию, свойственному тому возрасту, в каком я тогда была, я предпочла ехать в Бахчисарай.
После того мне не пришлось при жизни тётки попасть в Азек, и. когда позже я спохватилась и стала разыскивать письма моей тётки, было уже поздно: я их не нашла; очень может быть, что по смерти Елены Яковлевны их уничтожили.
                ***

Семья моей бабушки жила ещё в Кореизе, когда император Александр Первый вторично посетил Южный берег Крыма. Это было в 1825 году, осенью. Государь остановился в Нижней Ореанде, которая незадолго перед тем была куплена им у графа Кушелева-Безбородки.
Управляющим имением был Фельдман. В Ореанду навстречу ему собирались жители окрестных селений, в том числе и «кореизская колония». Одна из моих тёток, Генриетта Яковлевна Маурер, в то время бывшая в возрасте молодой девушки, отличалась очень привлекательной наружностью. Император обратил на неё внимание, он подошёл к ней и поцеловал ей руку.
Когда государь поднимал голову, локоны волос моей тётки упали на его густые эполеты и запутались в них. Это происшествие очень сконфузило её.

Прошло после того немного дней и из Таганрога пришло, как гром поразившее всех, известие о смерти великодушного императора. Этой смерти долго не хотели верить, а потом стали ходить слухи, что якобы государь жив и здоров, но, утомлённый понесёнными трудами на благо своего народа и долгою войною с Наполеоном, добровольно сложил с себя бремя правительственных забот и ушёл от мира в неведомые глухие места, чтобы в тиши и в полной безвестности отдаться молитве и служению Богу».

…продолжение следует.